Казалось бы вот оно, протяни руку, да возьми! Ан хрен тебе, Сергунечка, ты для начала порви свою нежную, привыкшую к спокойной, размеренной жизни жопу на десяти работах, слей со своего измученного тела литры соленого и вонючего, смешанного с кровью пота, а потом получи деликатный, но от того только усиливающий эффект пинок под зад. Чувства во мне кипели, словно лава в жерле вулкана, которая, потеряв терпение, хлынула на поверхность ни в чем невиноватой и малость шокированной земли... Не в силах я более выносить этот неимоверно тяжкий груз проблем, забот и обязанностей. Кому я должен? Кому обязан? Я свободный человек, и то, что это общество пытается навязать мне какие-то обязанности, чувство вины ради контроля и подчинения, меня не радует совершенно. Осточертело это лицемерие на каждом шагу, присмыкание, жоповылизование и прочие дешевые способы продвижения своего статуса...
- Ты, кирять-то будешь? – неуверенным, фальшиво-успокаивающим тоном вопросил мой бывший коллега.
Вспышка гнева и ярости нашла выход в виде резкого, продолжительного звона разбившейся бутылки «Столичной», резко выхваченной мною из рук бывшего коллеги и с силой брошенной о пол. Не успел последний осколочек приземлиться, я уже картинно сплюнув, хлопнул дверью и, мыча от злобы оставил на ней отпечаток своих подошв, который уже не менялся лет пять.

    На улице был конец апреля, тухловатый, прохладненький. Среди безумной суеты, царившей как в голове, так и на оживленной улице прорезалась остудившая мой пыл мысль о друге Артеме. Нервно зажмурив глаза, стараясь расслабить мозг, успокоить себя, достал из кармана полуразвалившийся, обмотанный скотчем «Сименс А35», отыскал запись и позвонил товарищу. В свете моих последних жизненных событий из головы совершенно вылетело, что сейчас полдень и мой друг как раз таки и рвет свою попаньку на ненавистной работе.
- Але, привет Тём, ты сейчас занят? – максимально спокойно и сдержанно произнес я.
- Ну конечно занят, Сереж, как всегда, на работе, рву жопу, что бы было, что на хлеб намазать, ты вообще смотрел на часы? – измученным тоном донеслось из хриплого динамика.
- А. Ясненько. Дерьмово, дружище... Плохо мне сейчас, мир полное говно, сил больше терпеть нету...
- Сергунь, извини, тут клиен... – суетливо перебил меня Тёма - Да-да, Валентин Никола... – гудки.
- Сука!!! – с животным рыком швырнул телефон об асфальт, - Что за день?! - надо же, так вот оказывается, как вибро-звонок устроен. В лужу покатился незатейливый моторчик. – На тебе! – пнул предмет и тут же почувствовал как в трещину на подошве, промочив носок, затекла противная холодная вода из лужи. – Так, без нервов, парень. – чувствуя, что это не произведет никакого положительного эффекта сказал я сам себе. Глаза нашарили разбитый в дребезги корпус несчастного «Сименса», с обломками микросхем, усеявших злополучный асфальт, пальцы правой ноги ощущали, как между ними заполняет пустоту влага.  – Твою мать... – отчаянно выдохнул я, все тело напряглось, глаза налились кровью, и я побежал, нарочно задевая и сбивая с ног хмурых и недружелюбных прохожих, а потому что нечего у меня на пути стоять, я вам устрою счастливую жизнь, стадо...

    В метро пролез под турникетом, который все же очень неприятно зацепил макушкой, что повлекло за собой раздражающий свист сигнализации, за проезд платить я перестал уже давно, при чем во всех видах транспорта. В этот час народа практически не было. В вагон заполз на скейтоподобном приспособлении безногий ветеран Афгана. Денег, которых и так почти не было - жалко, смотрю на него, и сердце кровью обливается. Ну, как же так, мужик, родненький думаю...
- Че смотришь, инвалидов никогда не видел? Может таким же хочешь стать, а? – хриплым, булькающим, будто от ненависти голосом пробасил злобно старик.
Я отвернулся. Внезапно пробудившийся в долю секунды гнев вспышкой врезался в мою нервную систему, я резко вскочил на ноги и, схватив его за грудки, тряхнул, что есть силы и приложил о двери, тут же в разные стороны со звоном полетели монеты из его карманов. Жалобно, тревожно звякали медали на камуфляжном кителе человечка в голубом берете, пытавшегося закрыть свое морщинистое красное лицо цепкими и сильными руками. Мои глаза были полны яростного, недоброго огня.
- Что сука, отвоевал, а? Дай другим пожить спокойно! – он схватил меня за запястья, болезненно зажмурил глаза и отвернул голову - Сейчас мирное время, МИРНОЕ! Хватит! – брызгая слюной и скрипя зубами я шипел в сантиметре от его окаймленного сединами уха. Животная ярость покинула меня не оставив и следа, не считая нервозной одышки и бешеных глаз. Выпустив из рук, с зелеными пятнами форму несчастного ветерана я выпрямился и отошел, сделав шаг назад, вагон подъезжал к станции, из глаз деда сочились слезы, и он медленно начал собирать рассыпанные деньги, это последнее что я видел в вагоне.
    Как во сне перешел на свою линию, до дома доехал без приключений...

    Зашел в квартиру, с шестого раза открыв дешевый старый замок, заедает, зараза, менять, хотя к черту, выносить-то нечего, разве что соседей.
- Здоровенько, Сереж, что-то ты рановато сегодня, приболел что ли? – высунулась из кухни пожилая, с бороздами морщин соседка. – Простудился, поди, вон, глазенки-то уставшие какие...
- Уволили меня Тамар Иванна. – безразличным тоном буркнул я, открыв свою дверь, с которой уже лет десять потихоньку сыпется белая, еще с советских времен нанесенная краска.
    Снял кроссовки, мокрые дырявые носки кинул в угол под стул, одел засаленный халат, выдохнул с облегчением, что наконец-то пришел домой, но тревожное, беспокойное ощущение все равно никак не хотело покидать мое сознание. На кухне, шкваркая и источая аппетитный запах, под чутким руководством Тамары Ивановны жарились блины. Полностью уйдя в себя, с видом морского электрического ската, которого избегают даже крупные рыбы, я подошел к плите, бухнул на нее алюминиевую кастрюлю, в которой намеревался приготовить пельменей, включил конфорку и пошел в ванную.

    Вода приняла меня дружелюбно, благоприятно. Такое бывает, когда все из рук вон плохо, а в ванной, под струями воды, подставляя под нее уставшие закрытые глаза, чувствуешь себя защищенным от всего, как младенец в утробе матери. Мысли замерли на время, в ушах звенела теплая, приятная вода, было так хорошо... Я сел по-турецки ровно под душ, оперев голову на руку, и задумался о дальнейшем, очень основательно и серьезно. Поначалу в голове крутилось не пойми что, не давая сфокусироваться на чем-то конкретном. Сумбур этот продолжался не долго, потому как я вспомнил о пельменях и в ускоренном порядке помыл голову и себя самого. Наспех вытершись, надел халат и пошел на кухню. Воды с кастрюли выкипело много, соседка с блинами уже ушла к себе. Ругнувшись, высыпал пельмени, посолил и отправился в комнату.
    В покосившимся скрипучем шкафу отрыл свой старый уже давно вышедший из моды рюкзак, который частенько использовал в качестве сумки, и стал собирать вещи. Посмотрел на стол, там, среди хлама лежала недочитанная мною книга какого-то дешевого детективщика, которую мне дали почитать на работе. На бывшей работе. Вещи со стола полетели в разные стороны, - Заебал меня этот беспорядок! - бред. Положил древний, но любимый мною свитерок, его мне когда-то подарила Алина, моя бывшая девушка. Настроение ухудшилось еще больше...
    На кухне вовсю кипели слипшиеся пельмени, выключив конфорку, вычерпал ложкой еду в тарелку, полил сметаной и встал у окна. Мыслей не было вообще никаких, просто тупо жрал и смотрел в даль. Люди куда-то ходят, с работы – на работу, по делам, к друзьям, в магазин, кругом говно, да слякоть. А я что? Все просрал, просто все. Пойду куда глаза глядят. Доев, положил тарелку на свой стол, кастрюлю кинул в раковину.

    Денег было немного, со всеми запасами набралось около пяти штук. Я даже не представлял куда бы мне уехать, но сердце с душой отчаянно взывали к дороге и приключениям... Открыл карту России, хотелось почему-то наверх в сторону Баренцевого моря, ну-ка что там у нас есть, так, Кондопога, ага Карелия... А может в Архангельск рвануть? Не, что-то не очень... Хрен знает, но туда не хочу. Поеду-ка я в республику Карелия, был я там как-то у дальних родственников, живописно в Карелии, может, и останусь там жить, да и чем черт не шутит, обрету себя.
В рюкзак еще закинул шерстяные носки, связанные моей тетушкой, треники, перчатки, носки с трусами. Из столовых приборов алюминевую кружку и флягу, которую мне как-то подарили на днюху, очень неплохая. На улице – солнышко, птички поют, погода заметно улучшилась, радуется, что уезжаю, плутовка...

*    *    *

- А что они не поделили-то? – подошел мужик в светлой шляпе, усами и заспанным лицом.
- За девушку вот беременную заступился, бедняга, – ответила бабка, разводя руками. На скамейке сидела и рыдала беременная, в черном платье в белый горошек девушка лет двадцати семи. Нас окружала толпа. – Он сначала орал на нее долго, ругался, а потом за волосы как схватил, да нож вытащил из куртки, начал им размахивать, угрожал ей! - с выпучиными глазами активно жестикулируя, рассказывала старуха. – Ну а тут он, - махнув рукой в мою сторону, перекрестилась она. Рядом валялся мой раскрытый немодный рюкзак с беспорядочно рассыпавшимися из него вещами – Господи, упокой душу его...
Легкий ветерок подхватил из моих обмякших пальцев билет до Карелии и закружил этот маленький листочек по вокзалу. Благоговейная улыбка растеклась по моему лицу, точно алая кровь на землю подо мной. Сердце делало последние попытки не останавливаться, но рана, нанесенная ножом в него, была слишком глубока. Вдалеке был слышен вой сирен, но меня, к сожалению, а может и к счастью не спасут...

...Я видел свет... он поглотил меня, так и не дав времени осознать, что этот поступок сделал меня бессмертным...