- Костик Анчуткин.
Тонкий голосок вошедшего утонул в перегородках пустого барака. Свидетелей явления Костика народу было немного: Леха не пошел в сад по причине дежурства, а Артур третий день симулировал вывих голеностопа.
- Откуда ж  ты такой к нам, Костик? – Леха облокотился на косяк и с удивлением разглядывал тоскливо переминающегося в дверном проеме парнишку. Тот был по грудь Лехе, весь какой-то невесомый, размытый. Шмыгал носом и лупил снизу-вверх белесые глаза с красноватыми, лишенными ресниц веками. Мальчуган как будто сошел с картинки из школьного учебника анатомии, изображавшей подростка с базедовой болезнью.
- Из Киренска, родители сюда отправили учиться.
Он говорил с ощутимым незнакомым акцентом, произнося слова вроде бы правильно, но как-то невпопад расставляя ударения. Эта странная особенность речи вызывала внутреннюю неприязнь, раздражала. Весь он был какой-то блеклый, как будто склизкий на ощупь. Тонкие конечности прилагались к желудеобразному маленькому тельцу, сероватая кожа сально блестела.
- Ху из Киренск? – лениво вытолкнул из себя Артур, шевеля пальцем волосатую ноздрю и слегка раскачиваясь на продавленной кроватной сетке.
- Город такой на севере, через нас еще в старину волок был с Лены на Нижнюю Тунгуску.
- Так ты тунгус?! – отчего-то радостно брякнул Леха.
- Нет, нет, разве вы не видите, я русский… кстати, правильно говорить не «тунгус», а «эвенк»… – парнишка был явно чем-то смущен.
- Стопудово тунгус! – Артур гыгыкнул и отвернулся к стене, потеряв интерес к собеседнику.

Довольно быстро перезнакомившись со всеми, Костик так никому и не пришелся по душе. Даже препод-литераторша однажды после ужина оглядела его, изобразила брезгливую гримасу и хмыкнула:
- Константин, вы читали «Хранители» Толкиена?
- Нет, Варвара Сергеевна, а эта книга есть в школьной программе? – Костик заискивающе улыбался.
- К сожалению нет, Анчуткин, в нашей стране ее выпустили пока только в одном издательстве, да дело и не в том… вы постоянно напоминаете мне одного персонажа книги… Если бы я снимала фильм по этому произведению – непременно бы пригласила на кинопробы именно вас!

Марьяна, особенно когда пьяная, ему прохода не давала:
-Анчуткин, подь суды!
- Чего еще… – Костик с опаской приблизился и остановился в двух метрах от нее. Марьяна была крупной россошанской хохлушкой с красными громадными руками и зычным голосом. За три года общаги она эволюционировала из забитой колхозницы в бой-бабу. Могла зацепить любого, девчонки боялись оставаться с ней в комнате на выходных. Говорили, что она таскала к себе слепых котят, мазала себе клитор валерьянкой и закрепляла у котят сосательный рефлекс. Как только у котенка начинали резаться зубы, Марьяна его выкидывала и заводила нового. Сплетне этой многие не верили, уж очень она была дикой…
Фамилия Марьяны была – Павлова.
- Костик, давай бабла заработаем! – Павлова стояла возле контейнера с яблоками, уперев руки в боки. Она, не отрываясь, смотрела на свою жертву, в черных глазах мельтешили бесенята.
- А что надо делать? – неуверенно и обреченно, чуя подвох, промямлил Костик.
- Послушай… – она силой усадила парня на ящик и сама пристроилась рядом. С показной лаской приобняв Костика за шею, работая на подтягивающуюся со всех концов сада аудиторию, она вроде бы шепотом, но таким громким, что было слышно в радиусе двадцати метров, начала:
- Тебе по паспорту сколько лет?
- Восемнадцать – Костик еще больше поник.
- Костя, ты же наше золотое дно! – она гордо обвела взглядом собирающихся  зрителей.
- Тебе говорили, что ты молодо выглядишь? – Марьяна чуть приподнялась на ящике и села поудобней, схватив Костю за плечи.
- Ну… – он потухал все сильнее.
- Чего «ну» то! Знаешь что такое педофилия?! – эту фразу она почти прокричала.
Костик стушевался.
- Эх, Костя, Костя, это подсудное дело, понимаешь?! – не дав ему открыть рот, она продолжила. – Так вот, очень многие люди готовы платить за запрещенное удовольствие огромные деньги!
Павлова торжествующе жгла глазами свою жертву.
- А я, я то тут причем!? – пискнул чуть не плача и слегка заикаясь, Костик.
- Как причем?! Тебя мы и используем!! – Марьяна как будто включила дополнительные голосовые мощности, сад вздрогнул, штрейфель и  антоновка тревожно закачались на верхушках яблонь.
- Не надо! Нет! Отстань от меня! – Костик вывернулся из громадных лапищ Марьяны и кинулся прочь, пробуксовывая старыми сапогами на мокрой пахоте междурядьев, разбрасывая в кильватере ошметки грязи.
- Дурак! Не трахать тебя будут! В порнухе снимут и все! Как малолеткууу! – надрывалась Марьяна.
Это «Ууу!» неслось по саду вслед за беглецом, подгоняемое аккордами дикого, необузданного смеха.

А еще Костик пукал. Какой пукал… пердел так, что приходилось вставать ночью и проветривать комнату. Впервые это случилось на второй день его пребывания в трудовом лагере. С утра зарядил дождик, и бригадиры порешили до обеда студентов не выводить. После завтрака барак занялся привычным ничегонеделаньем: гипнотизировали потолок, перебирали вещи, терлись в соседских комнатах, играли в козлеца или дремали. Костя мыкался по коридору – везде он был не нужен, отовсюду его незлобно, но непреклонно гнали. Наконец он угнездился на табуретке в своей комнате. Четверо парней забивали козла и Костя, неискушенный в правилах этой игры внимательно следил за картежниками, пытаясь вникнуть в премудрости счета и раздач. Играющие увлеченно и ожесточенно крыли или с досадой скидывались, изысканно матерясь, перемежая брань шутками и прибаутками. Вдруг Костя резко встал и почти бегом направился к выходу. Он очень торопился, но не успел – возле самой двери пустил отчетливого шептуна и хлопнул дверью. Артур и кто-то еще ругнулись вслед, а Леха только поморщился: чего особенного, ну взорвал человек слегка. В следующее мгновение игроки синхронно подняли головы и посмотрели друг на друга. Артур первым дернулся к открытой форточке, другие уткнулись в подушки и матрасы, кто-то из угла комнаты бросился к дверям. Леха заметался и не выдержал – его вырвало прямо в проход между кроватями, чуть мимо стула, на котором сдавали карты.
Вонь была нечеловеческой. Это была квинтэссенция зловония. Сгусток чистейшего смрада, консолидированная гнусь, темный ужас обонятельных рецепторов. Газ почти моментально наполнил весь объем громадной комнаты. Комнаты с двумя большими окнами, дюжиной кроватей и трехметровыми потолками.
Образ Костика приобрел законченность, к зрительным и слуховым ощущениям добавились обонятельные. Оставались еще тактильные и вкусовые, но весь без исключения состав трудового лагеря, полагал, что полный спектр Костиковых прелестей не доведется испытать никому…
Они ошибались…


Другая половина – следует