Весна в этом году выдалась особенная, поздняя и холодная. Но май всё отыграл у зимы и уже в конце него всё цвело и пахло, было по -  летнему тепло, шла на нерест жирная плотва и над речкой вечером стоял пронзительный  писк мириад комаров. Эти твари вылетали по вечернему холодку из леса, что высился стройным корабельным сосняком над речкой, ещё не порубленным в щепу местными и занимались своим комариным сексом до первых лучей тёплого майского солнышка, а с рассветом опять съёбывали в лес, чтобы вечером вылететь на новую оргию. Люди, озлобленные долгими проводами зимы и уставшие в ожидании тепла, еблись не хуже комаров, навёрстывая упущенное весеннее время плотских услад. Бабы давали без уговоров и конфетнобукетных стадий, еблись и пили любовные напитки крепостью 40 ° наравне с мужиками, с такой же остервенелостью и одержимостью.

Меня этот чудесное время года застало на даче, поэтому я и описываю неземные красоты средней полосы нашей Родины, а именно Петушинский район Владимирской области. Владимирские богомазы, так я называю местных, всегда отличались особым, эндемичным характером поведения, а уж в такую аномальную весну и вовсе понеслись во все тяжкие. Моя дача находится в 4-х километрах от небольшого посёлка городского типа, который наша прекрасная Родина бросила на произвол судьбы. Кроме того ему не повезло больше остальных таких же посёлков тем, что он находился именно на черте осёдлости цыган, коих в совковое время не пускали ближе сотого километра к Москве, а он и стоял на этом самом сотом километре. Общеизвестно, что ромалэ-чавалэ славятся своим гаданием, попрошайками - гипнотизёрами и баронами, переквалифицировавшимися в нарко-баронов. Нравы в посёлке были полностью развращены цыганами, безработицей и водкой.

Женщины были легки в общении и на редкость красивы, что объяснялось ассимиляцией на крохотном участке суши всех наций бывших советских республик во времена застройки посёлка. Они и в обычное - то время были очень податливы, особенно если ты пил огненную воду чуть меньше, чем все остальные мужики и у тебя на переносице блестели позолотой очки в дорогой оправе, а уж в аномальную весну и вовсе бросались на тебя сами, подобно самкам комара, пикирующим Гастеллами на донора, чтобы успеть  всосать тёплой, свежей крови или погибнуть от шлепка с возлгасом :«Уууууух, ссссука, укусил-таки!» Местные комарихи были дико свирепы, не то что городские. Они уже в полёте вытягивали свой хоботок и впивались в тебя, не раздумывая и без оглядки сразу же после посадки. Хобот втыкался без прелюдий в виде выброса из желез специальной обезболивающей субстанции и выбора места поудобней. Поэтому редко кому из них удавалось напиться человеческой крови, но оставались ещё кошки, собаки, коровы, лесное зверьё и…пьянь.  Фумитокса и Раптера они не боялись, поэтому спасенья от них не было.

Бухать в тот майский день я начал рано. Зарядившись соточкой за завтраком, я оседлал своего двухколёсного скакуна и попёр по асфальту, в объезд примыкающей к посёлку деревни Етькино, в магазин. Я купил два пузыря «белой воды», колбаски и хлебушка. Обратно решил сократить путь через деревню. На самой её окраине  боковым зрением я
засёк в огороде у бани Вову Манаева и Лёху Однозубова, которые чинно сидели на берёзовых комлях друг напротив друга и готовились к ритуалу. Между ними покоился перевёрнутый деревянный ящик, на котором стояла непочатая бутылка водки.
- Филя, бухнуть хочешь? Гы-гы-гы! – захрюкал Вова в мою сторону.
- Ухху! – ухнул я ночной страхуидлой и осадил своего скакуна.
- Заходь,- хлопнул по свободному комлю своей похожей на лопату ладошкой Вова.
Я закатил велик во двор, поправил на багажнике сумку и направился в огород. Присел на чурбак, посмотрел на натюрморт и стало мне хорошо. На ящике кроме водки лежали пёрышки зелёного лука ( больше в огороде пока нихуя не выросло), чёрный хлеб, солонка, семидесятиграммовые стопарики и эмалированная кружка. Рядом с ящиком стояло ведро с колодезной водой для запивки.  В огороде у морковной грядки стояла раком и боролась с сорняками молодая жена Вовы Манаева, которую он победил аж в Вологодской области и привёз в Етькино.
– Сволочь! – разогнулась она в сторону  бани и улыбнулась мне.
Девкам я нравился. Местные парни меня уважали. Я ходил ночью пьяный в дымину через Етькино и ни разу не был отпизжен –случай небывалый для этой пересечённой местности.
Местные дали мне погоняло Змей за охуительные круглые очки, напоминающие узор на капюшоне кобры, да и воевал я с зелёным змием наравне с крепкими сельскими ребятами.
Для москвича это была большая уважуха. А ещё по тем временам я никогда не пил один, только опохмелялся, но не пил. Для культуры пития мне была необходима компания и местные для неё подходили, как нельзя лучше. Я настолько втёрся к ним в доверие, что они даже стали делиться со мной своими женщинами на манер народов крайнего севера, подкладывающих своих жён геологам и просто белым людям для укрепления генофонда.
- Филя! Ебать будешь? – возникал вопрос у местных на какой-нибудь дачной пати.
- Уххуххх!-  округлял я и без того круглые свои четыре глаза.
- Пиздуй наверх, там…- указывали мне направление. А там всегда ждала очередного ебарька сочная, хмельная девчонка без комплексов и «М-радио» или «Сектор Газа».

Первую бутылку мы уговорили незаметно, хоть и наливали по-чуть-чуть. Вова травил рыбацкие байки, после чего на столе появилась свежая вобла и водка из моей сумки. Вобла была с икрой, точнее плотва, но крупная. Водка тоже шла очень легко даже без запивки. Свежий воздух, зелёный лучок, крепкий зад Вовкиной жены, стоящей раком над грядкой – всё это настраивало на романтический лад. Иногда, правда, из под бани вылетали местные знаменитые комары, но они тут же погибали смертью храбрых от наших метких шлепков. Стало припекать.  Я принес колбаски и последний пузырь. Вовка притащил из дома десяток мелких раков, вытянутых им утром из нор и сваренных Вовкиной бабкой нам на закусь. Когда в наших организмах оказалось по 0,5 «белой воды», произошёл завод. Завелись мы. Ощущая спиной страстный взгляд Вовкиной супруги и стряхивая с ушей её проклятия в его адрес мы направились обратно в посёлок.
Там мы быстро влились в коллектив из местных центровых пареньков, разминающихся водочкой на пятачке перед рынком и к вечеру были уже очень тёплые. У кого-то появилась мысль перебазироваться от начинающих заёбывать комаров под крышу и все пошли в сторону пансионата, в местный кабачило. Я не помню, как называлась эта забегаловка, но там мы сели уже прочно. Через некоторое время супружеский долг заставил исчезнуть Вову Манаева, зато за нашим столиком чудесным образом возникли девушки Оля и Юля. Оля была блондинка, крашенная или нет, я уже определить не мог, а Юля брюнетка. Мы с Лёхой были пьяны в дупелину, поэтому девушки были просто писаные красавицы.
- Филя! Ебаться хочешь?- крикнул мне через стол готовый Лёха.
- Ухухухух! Ухухухух! – вскочил я и замахал типа крыльями руками.
Все заржали, Лёха что-то затараторил на ухо Юле. Та прыснула и даже покраснела. Дело было на мази. Уже через десять минут мы вчетвером шли через Етькино на дачи. Прошли деревню, зарулили в местный притон с урками и какими-то стрёмными девками. Уркам я не понравился, мне урки тоже, но пояснения Лёхи и водка установили паритет и через минуту я уже братался с мрачными татуированными пареньками. Мне уже стало становиться комфортно и в этой прошприцованной  избушке на берегу речки, но встретив загадочный взгляд Ольги я встал и стал резко прощаться с этими милыми людьми. Потом был переход через ручей, соснячок перед новыми дачами и крушение надежд Лёхи и Юли. Я вдруг вспомнил, что должны были приехать мои родаки, а значит появиться на даче мог только я и Ольга. Лёха расстроился, но не сильно –его заботило только то, что надо было возвращаться в сиську пьяным через Етькино, а это было очень небезопасно. Даже местный богатырь Игорёк Башкин светил свежим фонарём под глазом, который он схватил на днях в Етькине, возвращаясь пьяным домой. Причём Игорёк сам был Етькинский…На Юлю было больно смотреть –глаза у неё стали даже не как у побитой собаки, а как у больной лошади. В общем я не стал устраивать долгие проводы и мы пошли с Ольгой по берегу речки ко мне на дачу.  Комаров ни я, ни она не чувствовали, ибо были в романтическом расположении духа и по-свински пьяны.
- Хочу в воду!-заявил я и начал раздеваться.
- Я с тобой!- сняла через голову полосатую футболку и тряхнула острозаточенными сьсиками Ольга. Вода была тёплая. Одуревшая от водки и весны девушка висела на мне и давила на мои яйца выдающимся лобком. Она дала бы прямо сейчас, в воде или на осоке, но мне почему-то дико захотелось c ней в чистую, мягкую постель. Я вытащил её из воды и похватав разбросанные на берегу шмотки потащил вверх по ночному дачному проулку.

Дверь в дом отрыла моя маман. Она была в гневе. Мало того, что разбудил, так ещё и пьяный в жопу и  блядь какую-то с собой приволок. Преодолев оборону, я втащил Ольгу на веранду и заявил тоном Шарикова: «Это Ольга, жить со мной будет!»
- Пошёл нахуй и блядь свою забери!- завизжала маман, прочитавшая за всю свою трудовую жизнь лишь две книжки – «Букварь» и «Пособие среднего медицинского персонала».
- Не пойду никуда, утомился я,- решил разжалобить рассвирепевшую операционную медсестру гений современной русской литературы.
- Пошли к ебеням, алкоголики! Спать не дают, блядей понатащит! Убью!- схватилась за стоящую в углу швабру маман.
Делать было нечего, большое космическое путешествие продолжилось. Мы вышли в проулок и побрели опять к речке.Уже рассвело и лучи солнышка радовали пьяных полуночников. Обняв Ольгу за плечи я повёл её в лес. Мы перешли натянутый через речку, качающийся под шагами, мостик, поднялись над родничком на кручу и вошли в соснячок. Страсть уже закипела в наших молодых, наполненных адреналином и водкой телах и мы пошли на зелень кустов. Найдя в кустах молодую поросль папоротника, я сбросил на неё свою рубашку и опрокинул Ольгу на спину.  Блондинкой она оказалась крашенной, на  остром лобке разбегалась ёлочка светлорусых  волосков недельной давности. Я вошёл в неё без прилюдий и начал то, ради чего всё и начиналось. Ольга, невзирая на сильнейшее опьянение, кончила очень быстро. Она задышала,как в последний раз, впилась ногтями мне в спину и задрожала мелкой электрической дрожью. Кончить с ней в унисон мне не удалось. Долгожданный оргазм не случился и через пять минут ебли, и через десять. Член стоял монолитом, но ощущений, присущих половому акту не наблюдалось. Он скользил по Ольгиной вагине как поршень в цилиндре, в который плеснули литр масла. Никаких импульсов нервные окончания моей елды в мозг не посылали. Беспонтовая механика меня заебла и я остановился.
- Пить надо меньше,- съязвила сытая самка.
И тут я прислушался. Надо мной стоял тонкий комариный гул. Не писк , а именно гул. Я понял, что все окрестные комары, съебавшиеся в лес в рассветом, или уже едят меня, или сейчас будут пить кровь из моей жопы. Я опять начал остервенело дёргаться на разложенной на папоротнике Ольге, стараясь достичь-таки неземного блаженства, но тщетно. Я понял, что уже не кончу и врезав себе по ягодицам, выдернул  елду из влагалища и вскочил.
- Побежали отсюда быстрее, сожрут нахуй!-  потащил я голую девушку из кустов.
На берегу реки мы окончательно оделись, поцеловались и разошлись в разные стороны –Оля побрела в посёлок, а я на дачу.
Что мне зудела маман, я уже не слушал. Всё моё тело сзади чесалось от комариных укусов. В ушах стоял комариный писк. Я устал. Я дико устал. Полежав на постели десять минут, я сполз на пол, накрылся с головой покрывалом и замер. На веранде маман накинулась на проснувшегося папана и вымещала на нем свою утреннюю злобу. За окном чирикали воробьи и усирался соседский петух. Под полом ровной частотой поднесущей пищал комариный рой. Я вспомнил Ольгину красивую киску, вздохнул и полетел с крутого обрыва с зелёную пропасть сна.