-Тебя как звать то?- Поинтересовался я у зашедшего с полчаса назад мужика. Другого определения для этого человека не существовало. Настоящий мужик, вышедший будто из древних русских сказок. При росте примерно метр восемьдесят, он обладал внушительной комплекцией. Не накаченной и стимулированной мускулатурой, а живой природной силой дышало всё его естество. Единственное, чем он отличался от былинных богатырей это короткой стрижкой тёмных волос на голове. А так – облачи его в кольчугу, одень старорусский шлем, дай в руки меч-кладенец и будет перед тобой добрый молодец. Тридцати пяти годков отроду. Хотя о возрасте его судить очень трудно. Выражение лица до наивности добродушное, почти что детское.
«Федей кличут»,- скромно пробасил добрый молодец.
«Ха, да ты с таким именем как для тюрьмы родился» - я не мог не улыбаться, глядя на него: «Каждый первый здесь Вася, каждый второй - Федя».
Я по традиции задавал вопросы, кто таков, откуда, какая статья. Хотя уже всё это о нём знал. Когда он зашёл, я укрывшись тёплыми воспоминаниями, делал вид что сплю. И краем сознания следил, как встретили мужики этого Федю. Как, напоив его чаем и угостив курёхой, интересовались про его вольную жизнь, объясняли ему вкратце за жизнь на тюрьме.
Отчётливо слышал как Женя «Малой», тоном старшего брата говорил:
«Ну чё, живи как жил, а дальше видно будет. Ближе к вечеру разберёмся, где спать будешь. Сам видишь – народу много, поэтому мужики спят и под шконками. Это не западло, хули мусора наебенивают. Майдан пока пусть у баркаса стоит, потом определим. Старший у нас Витяня, щас отдыхает, проснётся - подойдёшь познакомиться. Чё ещё? Ну так-то пока всё. Интересуйся за всё, даже за каждую мелочь. Сам понимаешь – тюрьма сидим…»
Я слушал эту тираду, усмехаясь про себя. Ещё совершенно недавно я и сам так же бывало встречал первоходов. А когда-то, целую вечность назад, Андрюха Белый ознакомил меня с подобной речью, когда я, напряжённый как сжатая пружина, впервые переступил порог этой хаты.

Я сидел на шконке, по арестански скрестив ноги, и с любопытством рассматривая Федю, задавал ему вопросы. Он отвечал с нескрываемым уважением, но без какого либо подобострастия. Разговаривал со мной как со старшим братом.  Странно и несколько неловко мне было ощущать на себе такое вот вроде и невысказанное уважение от абсолютно незнакомого человека. Даже не то что незнакомого, но человека не только старше меня в годах, но ещё и гораздо большего по комплекции.
Федя вышел из проходняка, после знакомства со мной, и скромно присел за баркас, припечатав немного, при этом, к стенке сидящую там троицу. После этого начался спектакль. Как разнообразить тягучее почти мертвое течение тюремной жизни? Способов на самом деле много. От употребления хим-дыма, до невинных и добродушных подначек. Федя, благодаря своей детской непосредственности стал прекрасной мишенью для старых тюремных шуток.
«Федя, а чё ты по воле чем занимался?» - заинтересованно спросил Женя «Малой». И по его чуть заметному хитрому тону я понял, что  тюремный занавес открыт. Спектакль начинается. На сцене - лирическая и добродушная комедия.
«Ну, всяко-разно», - неуверенно басило дитятко.
«Да не, я хотел узнать, чем ты после работы увлекался?»
Вопрос поставил Федю в тупик. Он нахмурил брови и наморщил лоб в попытках найти достойный ответ.
«Чё, пушистик наверное бухал?» - поспешил на выручку Женя.
Федя, соглашаясь, с энтузиазмом покачал головой, услышав слово «бухал». Но потом, переварив, очевидно, вопрос полностью, неожиданно произнёс:
«А чё такое пушистик?»
По хате прокатились смешки. Женя же выдержал на лице серьёзное выражение:
«Ну, спирт, бухал или нет?»
«Спирт?» - задумчиво переспросил Федя: «Нет, мы его водой разводили. А так, вообще-то, самогонку».
«Ясно», - улыбнулся Женя: «Я чё интересуюсь то. Мало ли, может чё-кого, спортсмен. Вон какой здоровый, должен же спортом каким, думаю, заниматься по любому?»
Федя лишь пожал плечами, не находя, что можно ответить. А Женя доверительно наклонился над баркасом поближе, произнёс с видом человека делящегося наболевшим:
«Тут вот какое дело, дружище», - Малой посмотрел на собеседника с сомнением, стоит ли продолжать или нет. Этим он заинтриговал Федю, так, что тот даже подался немного вперёд. Наконец, искусно изобразив на лице душевные переживания, Женя продолжил: «Ты к хоккею как относишься?»
«Нормально», - недоумённо ответил вновьприбывший.
«Я чё интересуюсь, мы тут в хоккей иной раз режемся. Так вот нашего вратаря на этап забрали. А нам без него, ну никак. А в пятницу игра. С один пять ноль. Нужно краснопёрых на место поставить. Ведь нужно же?» - переспросил немного неуверенно Малой.
Мужики одобрительно закивали головами. И Федя, не понимая, что такое один пять ноль, не зная, кто такие краснопёрые, почёл своим долгом тоже согласиться.
«Вот я и говорю, мож ты будешь вратарём?»
Тут до Феди с запозданием начинает доходить, что всё-таки он в тюрьме, а не в санатории. Поэтому он с сомнением произнёс:
«А чё тут можно и в хоккей играть?»
«Конечно можно», - твёрдым, уверенным голосом развеял всяческие сомнения Женя: «Тут даже бассейн есть. Только его на ремонт закрыли. Сейчас вот теннисный корт достраивают. Короче, лафа, живи - не хочу. Только надо заявление написать».
«Какое заявление?»
«Ну, на включение в команду и на экипировку. Так чё, будешь вратарём?»
«Конечно, буду».
«Во, малаток, сразу видно наш человек. Держи пишуху, вот ручка, пиши», - Женя протянул прянику приготовленный заранее чистый лист бумаги. Взял с висевшей возле двери коробочки для заявлений, ручку и отдал детине.
«А чё писать то?»
«Пиши шапку. Главному начальнику…» - и Женя стал диктовать: «Тааак, сизо, большими буквами. Иванову Петру Сидоровичу, от – пиши свои, фамилию имя отчество и год рождения…таак, осужденного по статье, свою статью…» - Женя внимательно следил, как Фёдор с видимым усердием вырисовывает буквы: «Теперь с новой строки, по серединке – Заявление. Ага, всё правильно. Теперь с другой строки – прошу принять меня в сборную команду хаты один четыре девять. Ага, молодец, всё верно. И выдать экипировку… А именно… клюшку…шайбу»
Неожиданно Женя обернулся к Солдату стоящему на пике:
«Слышь Солдат, нужно шайбу или нет? Ато я забыл, остались они у нас?…»
«Не знаю», - пожал плечами Солдат. По всей видимости, подобный вопрос стал для него неожиданностью.
«Слышь, как это не знаю?», - с наездом начал Женя: «Ты же у нас смотрящий за шайбами. Тебе люди доверили, а ты – не знаю. Быстро посмотрел по тупикам, есть, нет шайбы».
«Да, нету шайб», - отозвался с проходняка Цезарь. Он валялся на шконке, и по всей видимости, не мог уснуть: «Чё не помнишь? Последняя вылетела за забор».
«Точно. Запамятовал. Значит пиши, шайба один шэтэ… наколенники две шэтэ… налакотники две шэтэ… каска один шэтэ… коньки, размер укажи. Кстати, а какой у тя размер?:»
«Сорок пятый»
«Мда, такого, наверное, и нет у них. Ну, ладно, всё равно пиши…»
Через несколько минут заявление было полностью составлено. И Женя с видом учителя объясняющего школьнику, что ему надо делать, объяснил:
«Щас проверка уже будет. Короче, отдашь дежурной. Она выёбываться начнёт, дескать, по вечерней проверке не принимаем, но ты не тушуйся…»
По проверке, Федя сильно смущаясь протянул дежурной листок бумаги. Она посмотрела на него как на умалишённого и безапелляционно заявила:
«По утру отдашь, сейчас спецчасть не работает».
Федя понурившись уже было стал отходить, но тут решил встрять я:
«Дежурненькая, надо прямо сейчас, родная. Это очень важно», - улыбаясь, попросил я.
Дежурная посмотрела на меня с подозрением, но заявление взяла и стала сосредоточенно его читать. Постепенно черты лица её смягчились, и сквозь напускную строгость, проступила улыбка. Глядя на неё, не выдержали и все, кто присутствовал при составлении этой бумаги. Продол огласился дружным хохотом. И был этот хохот добродушный, совсем не злой. Поэтому и Федя недоумевая, но, постепенно осознавая, что же произошло, стал смущённо улыбаться.
«Ну, вы, зеки даёте», - добродушно сообщила нам дежурная: «Шайбу, вам одну штуку. Ладно, давайте заходите в хату».

В тюрьме, каких только людей не повстречаешь, иногда просто диву даёшься. Федя на протяжении всего месяца пребывания в хате, радовал нас своей наивностью и непосредственностью. На него нельзя было смотреть без улыбки. Как-то этот отрок-переросток не расслышал извечного – «с пищей не грубить». Вообще эта фраза пришла в арестанскую жизнь с малолетки. Там с этим строго, если кто сидит на танке, то прикасаться к еде категорически нельзя – заминёхаешься. Заминёхаться это значит стать «миной». Я не смогу объяснить уважаемому читателю значение этой масти, только лишь потому, что это очень обширная тема. Если на взросляке всё понятно – блатной, мужик, чёрт, гад, опущенный. То на малолетке, всяких разных мастей, если мне не изменяет память – тридцать три.
Так вот, не дай бог, если ты на малолетке прикоснёшься, когда кто-то сидит на танке. И уж тем более, если кто-то зашёл туда передёрнуть…
На взросляке всё куда проще. Федя то ли не расслышал соответствующего сообщения, то ли не обратил на него внимания, что кто-то пошёл на сбросить лишнего, и решил немного перекусить. К слову сказать, это дело он любил. И вот отламывает хлеб и зачёрпывает ложкой баланду. С аппетитом отправляет всё это в рот…
«Опа, стоять бояться!» - запоздало произносит кто-то, и, видя что не успел: «Ну, всё, заминёхался»
Федя в непонятках: «Как это заминёхался?»
«Вот так вот. Очень просто. Чё ты не слышал, сказали же - с пищей не грубить?»
«Нет», - жалобно пробасил детина, чувствуя на себе внимание всей хаты.
«Хули делать, твои проблемы – иди, ешь мыло»
Федя с недоумением уставился на говорившего:
«Зачем?»
«Как зачем? Ну, ты же заминёхался, поэтому нужно сожрать мыло, а иначе никак».
Ему незамедлительно выдали довольно внушительный кусок хозяйственного мыла. Но тот всё ещё не верил происходящему. Он подошёл к ширме, что отделяла наш проходняк, и почти жалостливо спросил, чуть ли не с мольбой глядя на меня:
«Чё действительно так надо?»
«Надо, Федя, надо», - с трудом сдерживая смех, сказал я, вспоминая как меня самого, когда-то чуть не заставили съесть хозяйки в такой же ситуации. Как я тоже тогда обратился к Арсену…
Не успел я и глазом моргнуть, как Федя заглотил весь кусок. Хата на миг оторопела, от такого обращения с мылом, и через мгновение взорвалась хохотом. Я сквозь слёзы от смеха пытался сказать:
«Федя, ну зачем же всё, маленький кусочек надо было. Ты ж нас так всех запасов хозяйки лишишь».

Как-то по утренней проверке, после одной напряжённой и богатой на происшествии ночки, мы забыли совсем про Федю. Выстроились, как обычно, на продоле. Один мусор зашёл в хату и стал, по обыкновению, колотить киянкой по шконкам, да по решкам. Дежурная стояла возле открытого робота и молча пересчитывала арестантов. Вышло так, что одного она недосчиталась:
«Куда ещё одного подевали?» - проголосила она на весь продол. Не успев, ничего толком понять, мы услышали из хаты испуганный голос мусора:
«Э-э-э, бля!»
Картина, как говориться маслом. Ничего не подозревающий сотрудник администрации был смертельно напуган зашевелившимися под шконками сумками. Он лихо отпрыгнул от них как от заразных и взял киянку на изготовку. Послышался приглушённый Федин бас, после чего на свет вылез и сам обладатель голоса. Он возвышался над мусорком на полголовы. Но тот так сжался при виде Феди, что казалось как будто он меньше детины как минимум вдвое. Федя же бочком протиснулся между мусором и баркасом и быстро вышел на продол…

Федя очень тянулся к Людскому. По всей видимости лишь из-за того, что не хотел мыть полы. Поэтому, когда я предложил ему постоять на пике, он с радостью согласился. Человек такой комплекции как Федя это настоящее золото. Поставить его на пику и можно процентов на восемьдесят быть уверенным, что мусора при неожиданном ночном врыве смогут быстро пройти через этот заслон. Но, вся загвоздка заключалась в том, что ему нужно было ещё и прогоны прогонять. А поскольку был он весьма тяжёл на подъём и понимание даже простых, но неизвестных ему доселе, вещей, то хорошего пикавого из него не получилось. Хотя все его потуги и были всегда причиной всё того же добродушного и не злого смеха.
«Федя», - объяснял Цезарь технологию прогонов через продол: «Смотри, вот так вот складываешь губы, и прям в глазок говоришь. Только не сильно громко, что бы не провоцировать дежурную. Но и не сильно тихо. С той хатой у нас маяк – Вася. Ты так и говори – Вася, Вася. Потом слушай, когда там откликнутся, а затем гони прогон…»
Федя кивал бестолковкой и «шептал» прогон. Голос его раздавался по всему продолу, он эхом отражался от стен и, казалось, долетал даже до первого этажа. Прогоны он постоянно коверкал и перевирал до неузнаваемости. Все трассовые беззлобно поправляла его. Беззлобно не только поту что он обладал серьёзными габаритами, а ещё и оттого, что злиться на него было попросту невозможно.
Даже самый простейший прогон он мог прогнать иногда только раза с пятого. С той стороны раздражали и злились. Один раз позвонили:
«Ночки доброй в хату! А кто говорит?»
«Витёк говорит»
«Здоров Витёк», - и без всякой паузы: «Вы чё там чудите внатуре, сбейте невменяемого с пики. Скажите, что будет косячить, то при встрече на продоле – расхода не будут, раненых тоже…»
Я с улыбкой представлял себе ситуацию при встрече на продоле и спокойно говорил:
«Санька ты? Здоров-привет! Да ладна, не кипишуй ты. Человек на пике новый, приобщается только. Ну а насчёт продола, Гы, никому не пожелаю».
«А чё такое?»
«Да ничё, я тебе по проверке покажу нашего пикавого…»
Последняя капля, после которой пришлось Феде распрощаться с пикой, упала на чашу весов через пару часов.
Всё как обычно в хате ночью. Тягаются дороги, витают по кислому прогоны. Шум, гам на улице, суета в хате. Цезарь отдаёт на Федю прогон и сразу забывает о нём – суета с трассами. И вдруг вся хата замирает от непонятного:
«Кузя, кузя»
Первые мгновения никто не может понять, кого же зовёт на продоле Федя. А тот всё настойчивей зовёт кого-то неизвестного:
«Кузя… Кузьма!!!»
Признаться честно я сначала подумал, что у добра-молодца крыша поехала. И ему мерещится какой-то знакомый, так он выразительно звал этого таинственного Кузьму. Очухавшись немного от посетившего меня, на мгновение, столбняка, я подошёл вплотную к Феде и осторожно спросил:
«Федя, ты кого зовёшь?»
«Ну, как кого, этого, кто напротив…»
Такое золотое и редкое тугодумие меня сильно озадачило. Лишь, спустя несколько секунд я, вдруг осознал, что на моём лице застыла маска удивления граничещего с недоумением. Я тряхнул головой, как будто хотел избавиться от наваждения:
«Федя, какой нахер Кузьма, скажи мне, пожалуйста? Маяк - Вася!»
«Точно, Вася!» - просиял он: «А я то зову-зову. Думаю, чё это он не откликается…»

Когда Федю забирали на лагерь, он искренне со всеми прощался. Как будто с родными людьми. Странно было встретиться с таким человеком. Как будто пообщаться с маленьким ребёнком, живущим в своём мире, посреди круговерти ада. Когда Федя переступил порог хаты, кто-то добродушно зарядил ему пендаля – чтобы не возвращался больше никогда. Почувствовал ли он, не знаю, но виду, во всяком случае, не подал. «Прощай Федя, ребёнок-переросток»,- немного грустно, подумалось мне, когда за ним лязгнула закрывающаяся роботина: «Не кради больше у соседей картошку. Не стоит она того…»


Какой арестант не любит пошутить над «пряником перепуганным»? Лично я - таких не знаю. Шутки же подобные написанию заявления носят двоякий характер. Во превых это своеобразная отдушина и хоть какое-то разнообразие, в муторной арестанской жизни. Во-вторых, это тоже своеобразная проверка человека. Как он будет себя вести. И если и напишет, то по какой причине. Из-за недалёкости как Федя, или же из страха перед большинством. Такие шутки возможны только над свежими первоходами, которых ещё немного «кроет» воля. Дня два-три и он уже будет знать о тюрьме достаточно, чтобы игнорировать такие забавы…
Я слушал вполуха, как очередного пряника призывали написать заявление на резиновую бабу, а сам вспоминал, как меня самого Белый настоятельно уговаривал написать заявление на сгущёнку:
«Да ты не врубаешься, они твои права нарушают. Мусорам спуску давать нельзя. Требуй сгущёнку положенную тебе по закону!»
«Какая нахрен сгущёнка», - молча размышлял я: «У меня жизнь в руинах, а он про сгущёнку чешет».
Но, надо признаться, что заявление я чуть не написал. Уже взял бумагу и карандаш, но что-то меня всё-таки остановило.
Я усмехнулся своим воспоминаниям, даже не предполагая, чем могут закончиться подобные не злые вовсе шутки…

По утренней проверке продол вновь огласился смехом. Улыбнулась дежурная, улыбнулся корпусник. Шутка с резиновой бабой удалась.
Чуть погодя вся хата отправилась в баню, в хате остались только Стеша и новенький – Вадим. Девятнадцатилетний мальчишка, он заметно контрастировал со всеми молодыми в хате. Видно было, что это совершенно домашний мальчик, только недавно попробовавший такие блага человечества как алкоголь. Попал по ДТП со смертельным исходом. Поехал пьяный в своём посёлке на соседском грузовичке за водкой, не справился с управлением и кувыркнулся в кювет. Погибла его, подружка, сопровождавшая его в том рейде за спиртным.
«А права то у тебя есть хотя бы?» - уточнил я, не без интереса слушая его историю. Он отрицательно покачал головой. А я продолжал выведывать у него детали происшествия:
«Так тебе могли спокойно и угон пришить, сколько дали то?»
«Три года», - отвечал он без эмоций, отстраненно, ошарашенный похоже резкими переменами в своей жизни: «Да, по началу чёто, вроде, говорили про угон. Но сосед заявление забрал».
«Так он ещё и заяву писал?»
«Не знаю», - пожал плечами паренёк. Видно была в нём полнейшая апатия ко всему происходящему.
«А ну-ка, у тебя объебон есть?»
«А что это?»
«Ну, тебе копию постановления суда давали?»
«Не знаю», - всё так же отрешённо пожимал Вадим плечами.
«Тебе после суда бумажки какие ни будь давали?»
«А, да, чё-то там дали…»
«Тащи сюда».
Он принёс ксерокопии, и я внимательно их стал изучать. Осужден… ст. 264 ч.II, ст.166  УК РФ… три года…тысяч рублей ущерб…
Я посмотрел на парнишку с лёгким презрением. Он проплавал, походу, весь суд. Судя по «объебону» сосед не забрал заявление. А оно и понятно. Если бы он не заявил об угоне, и сказал бы, как действительно обстояло дело, то он лишился бы прав на долгий срок, за то, что доверил транспортное средство человеку в состоянии алкогольного опьянения.
«Сука, твой сосед, козёл редкостный», - пробормотал я в пустоту. Парня мои мысли абсолютно не интересовали.
Сосед же его не только не забрал заявление, но и требовал ещё компенсацию за причинённый ущерб.
«А сосед на суде то был?»
Мальчишка лишь отрицательно помахал головой. Чем и подтвердил моё общее мнение обо всей его истории. Соседу, по всей видимости, было стрёмно присутствовать на суде, после такой подставы. Если бы не статья об угоне, парнишка ещё вполне мог отделаться условным сроком…

В этот день мы пошли в баню. В хате остались только Игорёня «Стеша», да мальчишка. Полностью полагаясь на видавшего виды Стешу, я особо не беспокоился ни о чём. Но всё-таки ёкнуло моё сердце в предчувствии чего-то недоброго, когда мы, возвращаясь, увидели распахнутую роботину хаты и кучи хлама на продоле.
Вадим лежал на шконаре слабо постанывая. Рядом понуро сидел Стеша.
«Чё случилось?»
«Пацана вот, прессанули».
«Сильно?»
«Да не знаю, меня в стакан увели».
«И чё? Ты не слышал как они его пиздили?» - нахмурился я.
«В том то и дело, что нет. Он, как партизан, молчал», – огорчённо ответил Игорь: «Меня вот, только перед вами запустили обратно. Смотрю – валяется на полу».

Злость душила меня, перехватывая дыхание. Поэтому голос предательски дрожал:
«Чё за беспредел, начальник?» - я, с нескрываемой ненавистью смотрел в лицо режимника, в эти рыбьи глаза, эту отъетую по тюремным меркам, харю, через открытую кормушку: «Чё пацана прессанули? Чё вы за бляди такие?»
«Ты аакуратней с выражениями», - оскалился режимник: «А то сейчас снова повторим, только с тобой».
«Да уж лучше бы сразу со мной, хули вы, на пацана-то налетели? Он же не из этого мира, у него статья даже не криминальная. Он даже с воли ещё не очухался. Блять, да неужели ничего людского в вас нет?» - я говорил искренне и зло, горько сожалея о происшедшем.
«А это ему за бабу резиновую» - надменно усмехнулся мусор. Что ж, у мусоров - мусорские приёмы. Но и я не первый день на тюряжке.  Поэтому, чтобы хоть как-то поколебать надменность мусора нагло стал врать: «А чё начальник, ты не в курсе, что у пацана почки нет? Ему в детстве вырезали. Он тут ласты может склеить, как пить дать. А на воле у него родители, нормальные, не бичи ни разу. Будут интересоваться чё да как».
Мои слова достигли цели, хоть режимник и старался всячески не подавать виду. Он молча захлопнул кормушку перед моим носом и ушёл восвояси. Мальчишку били трое, берцами. Куда ещё они могли бить? По почкам, по спине, да по голове…

Вадим отошёл от побоев достаточно быстро. Уже к вечеру, он, кряхтя и постанывая, с трудом поднялся со шконки, и пошёл своим ходом на танк. Потом, даже нашёл в себе силы что-то покушать. Мужики подавленно смотрели на эволюции паренька, иногда подбадривая, иногда помогая ему.
Вечером, я написал маляву на смотрящего за централом. Где подробно изложил суть происшествия. Ответ был прост и лаконичен – сами виноваты, не провоцируйте мусоров. Так, невинная шутка оказалась провокацией. Всю ночь меня терзала безумная злость на это поролоновое братство и единство, на беспредел мусоров, на блятство жизни.
В подвале в ту пору сидел один уважаемый на централе человек. Он заехал с неделю назад, и мы как-то ненароком познакомились по малявам. Пятидесяти лет отроду, Валера действительно помогал мне советом по трассе, да и просто добрым словом. Я решил спросить совета по происходящему у него. Он конкретного ответа не дал, но сказал, что эту тему просто так не оставит.
Только под утро я отключился в горячем, без сноведений, забытье. Я на автопилоте выходил на проверку, и проснулся уже ближе к вечеру. Пробуждение было безрадостным. Первое что увидел это физиономию Стеши:
«Витяня, у нас тут кое-что случилось», - произнёс он таким тоном, что я сразу вспомнил Арсена. Когда он вот так же проснулся, а Белый сообщил ему за крыса. Так же как и у него тогда, повис в моих глазах усталый немой вопрос – ну что ещё?
«Тут, короче, у нас пилоточник выискался».
Твою мать – проскрипела, в не отошедшем ещё ото сна мозгу единственная мысль, и я спросил:
«Кто?»
«Вадим…»
«Ну чё ж вы блин…» - только и смог я выразить своё неодобрение по этому поводу.
«Да это вон Малой ему гуся вывел», - продолжал меж тем Игорь.
«Малой!!!» - позвал я.
«Ну, да-да Витяня».
«Нахрена ж ты так?»
«А чё я?» - как будто осознав, что натворил, и, извиняясь за это, стал объяснять Малой: «Только поинтересовался, нырял он в пилотку, или нет. Ну он и признался, что да дескать нырял…»
«Игорёня, понятно Малой, но ты то куда смотрел?» - обратился я к Стеше: «Ты то старый арестант, чё не мог пресечь на корню всю эту базаргу?»
«Да пытался я», - спокойно ответил он: «Говорил ему – следи за своими словами. Нет, его понесло, хули - оклемался, героем себя почувствовал».
«А как, вообще, разговор проходил? Подробней», - ни к кому конкретно не обращаясь уточнил я.
«Ну, как?» - начал Женя: «Как обычно. Стал за его девчонку интересоваться. Туда-сюда спросил, чё поебаться с ней успел? Успел. В рот давал ей? Говорит нет, не успел. В пилотку нырял…»
«Пиздец», - подумал я, с неприязнью глядя на Малого: «Девчёнку похоронили недавно, а ты у пиздюка начинаешь за такое интересоваться…»
«Хотя», - продолжил я мысль: «Малой то и не причём вовсе. Нахуй мальчишка сам  про девчонку пиздеть стал».
И, хотя мысль была правильна и правдива. И смысла никакого в попытках изменить грозящую ему судьбу не было. Но, я уже твёрдо решил стоять за паренька до победного. Почему? Да даже и не знаю. Жалко, наверное, стало. Не успел в тюрьму зайти, а на него столько свалилось сразу.
У меня не хватало опыта разрулить эту бодягу, поэтому необходимы были советы авторитетных людей. Отписывать в смотрящие хаты, желания не было уже никакого, оставался только подвал. Но пока то да сё, вставал вопрос – куда девать мальчишку. Долго в хате под сомнением он находиться не мог – заклюют.

По вечерней проверке его удалось таки спихнуть на больничку. Тем более, оказалось так, что у него всё-таки была какая-то достаточно серьёзная болячка. Поэтому, после того, как я намекнул режимнику, про то, что до родителей всегда можно дотянуться, Вадима быстро забрали на больницу. Когда он уходил я подробно курсанул мальчишку что ему делать:
«Короче, зайдёшь на больничку обязательно скажи, что под сомнением. На лыжи не поставят. Но, есть, и пить ты должен будешь только со своей посуды. Ну да там тебе всё по жил быту разъяснят. Затем, поинтересуешься за ответственные хаты. Отпиши по всей ситуации людям, может всё-таки, что ни будь да присоветуют. Потом… Когда говоришь родители должны на свиданку приехать? Послезавтра. Обязательно расскажи им про мусорской беспредел. Пусть шевелят поляну с воли. Адвоката пусть наймут. Только не мусорскова, что у тебя на суде был, а нормального, вольного. Пусть, блять, пишет во все инстанции, что существуют. С воли это раскачать легче. Ну, так то, вроде, и всё».
На этом я мог бы с полным основанием, и успокоиться, но я ещё раз отписал на подвал, спрашивая совета, чем навлёк на себя впоследствии дополнительный геморрой…

Через две недели Вадим, после вечерней проверки, снова объявился на пороге хаты. Заметно осунувшийся и исхудалый. Мужики смотрели на него недобро исподлобья. И я прекрасно понимал, что ничем хорошим для Вадима это не закончится. Смотреть, как мальчишку постепенно заклюют, и затыркают, я не мог.
«Вадим, ты отписался людям?» - хмуро поинтересовался я.
«Нет», - отрицательно покачал головой тот.
«Так а в чём дело?» - разозлился я на его апатию, как будто мне за его судьбу надо было больше чем ему самому: «До утренней проверки тебе сроку. Отписывай быстро на Валеру. Тем более он на тебя насущного толкал. Пиши по-шурику, интересуйся как тебе быть».

«Один четыре девять… Один…четыре…девять», - голос доносился откуда то из далека, как будто из другого мира.
«Да-да, один четыре девять!» - поспешно отозвался Малой.
«Витёк на ногах, нет?»
«На ногах!»
«А пусть на кислый выйдет».
Я недоумённо нахмурился и нехотя подошёл к решке:
«Говори…»
«Витёк?»
«Ну, да-да, говори»
«Это три семь говорит»
«Валера ты?»
«Да-да. Витёк! Вы чё там чудите я не понял? Какие пилотки, какие сомнения? Чё у вас в хате твориться?»
Чувствуя неладное, я сделал паузу, потом ответил коротко чтобы не «засорять» эфир:
«Ща марану по всей канители».
«Ага, марани, братец, будь добор».
Я отписал по всему, а под конец малявы, попросил подвальника развернуть на меня строки Вадима. Что-то в них было не так. И, получив их, я зачитал на всю хату.
Оправдываясь в своём мальке, Вадим представлял ситуацию в таком свете, что его угрозами заставили признаться в том, что он нырял в ту злополучную пилотку. Из строк выходило, что по беспределу его унизили, и всячески издевались…
Я читал, накаляясь после каждого предложения всё больше и больше. Этот малёк был для меня, как удар под-дых. Расценить его корявые строки нельзя было иначе, как интрига… А с интриганов и спрос особый. Вадим, в итоге выломился с хаты задолго до полуночи. И до утра пришлось ему сидеть в стакане.
После того как за его спиной захлопнулся, наконец, робот, мне стало действительно не по себе. Я уже достаточно осознал, что жизнь та ещё сука. Но, никогда не думал, что до такой степени…