«Бэлий» - с шутливым акцетом произнёс Арсен: «Буду выходить, не дай бог мне пендаля засандалишь. Блябуду вернусь…»
«Как так, Арсен?» - также шутливо возмутился Андрюха: «На прощание то надо, чтобы не вернулся. Примета такая».
«Я тибе сказал» - безаппеляционно заявил Арсен.
Хату на несколько минут придавила гнетущая тишина. Арсена заказали с вещами. На этап. Его тюремная эпопея подходила к своему логическому завершению.
У человека, просидевшего достаточно долго на тюрьме, обостряется чутьё на большие перемены в ближайшем будущем. Особенно остро предчувствуется этап на лагерёвку. Арсен уже дня три прибывал как будто сам в себе. Не ходил на гулочку, несмотря на то, что стояли последние тёплые осенние деньки. И воздух на гулочке, в преддверии зимы становился холодноватым, и вместе с тем очень свежим. В условиях же тюрьмы этот воздух приобретает особый вкус. Вкус свободы. Летом не то, лето есть лето. Воздух жаркий влажный, порой и не продыхнуть, даже после смрада камеры. Зимой же, настолько холодно даже в хате, что уж думать о том, какой свежий воздух даже и не приходится.
Есть всего два времени года на тюрьме, когда можно подышать свежим, чистым воздухом перемен и ясно осознать, что всё окружающее не вечно, впереди только свобода. И что бы там не случилось по пути к ней, чтобы не пришлось перенести, но она неизбежна. Уйдут когда ни будь эти стены, однообразие лиц, равномерный гул голосов в застоявшейся атмосфере хаты. Сгинут, когда ни будь в небытие и решки с сетью дорог уходящих по всей стороне. Сотрётся, когда ни будь из памяти вся убогость жизни в клетке.
Два времени года. Это поздняя осень, когда воздух на улице наполняется зимней свежестью. И весна, когда солнце начинает пригревать унылую землю. В такие скоротечные деньки особенно хорошо погулять в тесном колодце прогулочного дворика. Пошкуроходить по относительно свободному его пространству. Или просто посидеть на корточках, облокотившись спиной о «шубу» на стенах, да предаться хорошим воспоминаниям, которые так приятно и ласково бередят, казалось бы, зачерствевшую уже душу. Она ещё жива и способно чувствовать, что то доброе, значит ещё живёшь, значит не сломался, значит, ты не стал частью бездумной неумолимой государственной машины исполнения наказания.

Арсен редко вставал со шконки, практически не тусовался. Всё больше забывался в лёгкой спасительной дрёме. На малявы, которые всё так же приходили на его имя горстями, он практически не отвечал, если только не было чего ни будь особенно важного. На воле это называется хандра. В тюряжке проще – лагерёвка накрыла. Это не хандра, это предчувствие. Я и сам его испытал когда-то, но до этого мне пришлось прожить ещё достаточно долго в мире отдельно взятой хаты один четыре девять.
Но как бы ты не ждал скорейшего срыва из хаты, момент этот происходит всегда неожиданно.

«Гудогян» - всё так же безразлично, даже безжизненно назвала фамилию дежурная, глухо ударив ключом по роботу.
«Арсен Минасович», - поспешно отозвался Солдат.
«С вещами на выход», - раздался с продола голос дежурной, уходящей к следующей камере. 
«Чё там такое?» - оживился Арсен.
«Тебя с вещами» - донеслось с пики.
«На посёлуху тебя, наверное» - произнёс Белый.
«А мож в другую хату перекидывают» - неуверенно возразил Арсен.
«Да нет, тебе утверждение, когда пришло?»
«Да уж месяца четыре назад».
«Точно на поселуху» - поставил точку в неопределённости Андрюха.
Арсен преобразился. Хандра резко сменилась, какой то возбуждённой отстранённостью. Арсен, вроде бы разговаривал, двигался как обычно, но складывалось ощёщение, что нет его в этой хате. Мыслями он уже где-то там, на посёлке. Он неторопливо вытащил свою скромную, но опрятную сумку из-под шконоря и стал перекладывать и без того аккуратно сложенные вещи. Процесс этот занял немного времени, за неимением большого количества вещей.
«Мда, не густо» - констатировал Белый: «Может чё ещё надо? Мы щас пошукаем по хате».
Арсен лишь усмехнулся:
«За два года столько затянул сюда шмоток…» - потом помолчал немного и добавил: «Нет, Белый, не надо. На ход ноги всё есть. А там разберёмся».
Я сидел и отстранённо наблюдал, как он собирается. А в душе явственно понимал и чувствовал, как переворачивается очередная страница моей жизни, с уходом этого человека. Арсен, такой же привычный уже, как всё в этой хате. От обрезанных сигаретных пачек для сахара, на полочке над баркасом, до растянувшихся по всей хате гирлянд сушащейся мрачной однообразной одежды. 
Арсен - солдат, студент, бандит, смотрящий за посёлком, старший хаты, авторитет и вместе с тем просто очень хороший человек…
Он разобрался, наконец, со шмотками и выудил из бокового кармана своей сумки несколько пачек сигарет. Преимущественно «мальборо», «парламент» и «кент». Это поистине золото на тюрьме. Но, для нормального человека - золото не настоящее. Блестит оно только лишь для любителей понтов. Давно уже канули в лету те времена, когда кого-то можно было удивить марками сигарет. А люди такие всё ещё остались.
«Сигаретёх вот бы нормальных» - сказал Арсен, глядя на своё добро: «Витёк, у тебя Винстон ещё есть?»
Я молча кивнул, и ни слова не говоря, достал последний блок Винстона. Мы с Арсеном, в общем-то, абсолютно разные люди. Но в одном мы схожи. В неизменном постоянстве вкусов. А именно к привычке курить одну марку сигарет. По возможности, конечно. Как-то мы разговорились по этому поводу. Арсен порывшись в своей сумке, вытащил тогда пачку мальборо, достал сигарету закурил. С видимым неудовольствием заметил, выдыхая дым после первой затяжки:
«Ну и говно, эта ваша заливная рыба»
На что я сказал:
«Ну а как ты хотел. Один хрен из одного табака всё штампуют».
«Что верно, то верно. Но, винстон, по-моему, всё равно лучше».
«Может быть и хуже, но лично я уже к нему привык»
«Да, такая же ерунда» - кивнул Арсен в знак согласия.
Вот и сейчас, я разбил об колено (поделил на пополам) десять пачек, и протянул пять Арсену. В свою очередь, он отдал мне несколько пачек мальборо. Я попробовал, было отказаться, но Арсен заявил:
«Не гони, бери. Лишним не будет».
И лишними они не стали. Добрыми словами я поминал этого человека, когда месяц спустя хата встала колом по всему. Уже даже заканчивалась прима, а о винстоне я давно забыл. Блатные сигареты держал на всякий случай. Мало ли кто на сторону заедет, или от мусоров откупиться по мелочи. Кто-то из вновьприбывших поинтересовался тогда:
«Если ты при плохих временах куришь мальборо, то чё ты тогда при хороших куришь?»
«При хороших?»- усмехнулся я: «Да так, по серенькому».

Перед уходом на лагерь, как обычно, чай. Куда уж без этой незыблемой арестанской традиции. Заварили большой чифирбак, чтобы хватило на всю хату. Присели, провожая, как говориться – на дорожку…
Этап по продолу собрали необычайно быстро. Через тридцать минут, после того как Арсена заказали, роботина отворилась. На пятачке возле выхода столпилась вся хата, прощаясь с человеком. Арсен жал невпопад протянутые руки. С кем-то обнялся. Крепко сжал мою ладонь и искренне, от всей души глядя в глаза: «Удачи, тебе Витёк». Через несколько секунд хлопнул безжизненно металл робота. И ощущение вакуума поглотило, наверное, каждого потому, что ещё очень долго в хате стояла гробовая тишина, хотя никто не спал.
Я сидел на шконаре, курил и прокручивал в памяти короткие эпизоды начала своей тюремной жизни. Как через пару дней, после того как зашёл в хату, решил наголо побриться. Это не обязательно в тюряжке. Но немного напуганный рассказами о вездесущих вшах, я решился столь кардинально изменить свою внешность. Десять минут ловкого колдовства при помощи одноразового станка над моей головой. Сиюминутное волнение, перед тем как глянуть на себя в зеркало. И удивлённый возглас Арсена увидевшего меня в новом обличие:
«Витёк ты штоль? Тока што человек как человек был. А щас зек внатуре».
Посмотрел на себя в зеркало. Свежая лысина с небольшими кровоточащими ссадинами. Глаза, смотрящие на меня с экрана заерала, без страха, но с каким то напряжением. Да кривой еле заметный шрам на давно поломанном носу. Мда, действительно зек.
Вспомнил, как, уже пообтёршись немного в новой жизни, я разразился как-то длинной и пространной речью о том, в какое удивительное время мы живём. Я говорил о развитии новых технологий, вспоминал что-то из вольной своей жизни, указывал на то, что есть много чего интересного в мире помимо водки и приштырки. Я говорил это мужикам, надоевшим мне извечными своими разговорами об одном и том же. Мужики слушали, не скрывая, впрочем, своего мнения – погнал пряник. И лишь Арсен внимательно внимал моим словам. А когда вспышка словоохотливости моей стала гаснуть, он задавал вопросы и жадно, ловя каждое слово, впитывал ответы. В тюрьме со временем тупеешь и такие разговоры, помимо того, что они вносят разнообразие в жизнь, ещё и не дают отупеть окончательно. 
Вспомнил первое философское изречение, услышанное мной в тюрьме. Вот ведь какая штука, говорил Арсен. Всё в нашей жизни возвращается бумерангом. Не знаешь только, когда это случится. Может, вернётся к тебе, а может и к твоим детям. Я вот убил человека, пусть не преднамеренно, пусть нечаянно. Но я лишил его жизни. Да мало ли что я ещё сделал в жизни. И вот расплата – тюрьма. Лучше пусть я отвечу за свои поступки, чем мои дети.
Он искренне верит в судьбу, но не идёт у неё на поводу. Он дерётся, за свою жизнь, борется с перипетиями, что она преподносит. Это качество настоящего свободного человека. Он никогда не опускает руки и не падает духом. Такой он есть. Для кого-то он – криминальный элемент. Для кого-то возможно чудовище, бандит. Но на районе где он живёт – порядок. Ни одного торчка на виду и ни одной точки, на которые нарики слетаются как бабочки на свет.
Хорошо если есть в жизни такой человек. Это настоящий лидер. И люди идут за ним не из страха, а по совести.
Немного позже по этапу на суд я пересёкся с одним человеком. Он зашёл в отстойник – небольшое помещение, грязное, с небольшой бойницей зарешеченного окна, где собирались арестанты перед этапом. Невысокий, в простецкой одёжке, обыкновенный мужичёк, пьяно пошатываясь и громко с кем-то здороваясь. И хотя народу набили уже порядочно, тяжело было найти немного свободного пространства, чтобы хоть немного пошкуроходить, но люди при появлении мужичка как по команде отходили с его пути. На единственной скамейке сразу образовалось свободное место, на которое он и присел, облокотившись об стену. Так он и проспал часов восемь, пока держали всех в отстойнике. Так оказалось, что в здании суда нас поместили в один «стакан», тогда то он и устроил мне настоящий арестанский «прокус». Заговорил об Арсене. А что, да как, интересовался. А потом резко как обухом по голове, но спокойным тоном без эмоций:
«Нехороший человек, твой Арсен»
«Это почему же?» - с долей агрессивности в голосе, после некоторой паузы отвечаю.
«Не по людски он сделал. Не по понятиям. Ушёл, а за стороной никого не оставил. Разве так можно?» - кажущееся безразличие реплики резко контрастировало с пронзительным взглядом, устремлённым казалось бы в самую душу. И я ответил, медленно и зло выплёвывая слова:
«Я, от тюремной жизни далёкий. Но за этого человека готов глотку перегрызть. Не знаю как там по понятиям, но по-моему это чего-то, да стоит».
«Прям так и перегрызть?» - усмехнулся, как я узнал потом, Бродяга: «Ну а если я сейчас скажу, что он на мусоров работал, что тогда?»
«Ничего» - остыл я от вспыхнувшей вдруг злости: «Восприму это как провокацию».
Человек этот снова усмехнулся, но я так и не понял, что он выяснил из нашего разговора. Он лишь волшебным каким то движением руки достал оттуда то сигарету, которую ох как сложно затянуть на суд. Закурил, и больше к теме разговора не возвращался, в течении всего времени, что мы сидели в стакане.

 
С уходом Арсена стало грустно и пусто. Но жизнь продолжается, даже на её дне. И Белый, неугомонный и неунывающий, как обычно, прервал затянувшуюся тишину:
«Ну чё заглохли? Чё за тишина я не понял, как будто на похоронах. Радоваться должны – человек можно сказать на волю ушёл. А вы как будто в поледний путь провожаете. Он с посёлка месяца через два уже на свободе, баб ебать будет. А ну-ка, Палец!»
«Чё такое?» - спросил Саня, отбрасывая, прочь тяжёлые мысли.
«Чё там у нас с бубанами?»
«Да есть вроде» - недоумённо ответил Палец: «А чё надо-то?»
«Ща будем корону лепить, надо только голову у Глаза смерить».
«Так-то бы не замолаживал»,- возмутился на шутку Белого Саня Глаз.
Вообще то, по законам жанра, смотрящий уходя на лагерёвку должен после себя, кого ни будь поставить за стороной. Для этого в хате был только один кандидат – Саня Глаз. По воле он шел, как мог по Воровскому ходу. Но, по каким то причинам, Арсен его не закрепил. Хотя, негласно получалось так, что Саня становился старшим в хате. Ну а Белый, как обычно, превратил это обстоятельство в шутку:
«А чё тут замолаживать? Всё, теперь ты у нас король. А раз так, то нужна корона. Поскольку золота нет, то сделаем из хлеба. И будешь ты настоящий, коронованный…» - Андрюха откровенно стебался, но Саня, почему-то не хотел признавать юмора и вполне серьёзно:
«Ты рамсы то не путай. Коронованный. Дахуя делов, чтобы короновали».
«Да ладно, чё ты Глазик, дахуя делов, конечно… Из хлеба достойную корону слепить. Но, мы постараемся, не переживай. Будешь у всех в почёте – при короне. Да весь централ обзавидуется - я те говорю».
«Белый, не наибенивай» - распалялся Саня.
«А чё наибенивать то. Я на полном серьёзе» - Андрюха и в самом деле выглядил бы полностью серьёзным, если бы не весёлые искорки в глазах: «Не всё ж тебе Робин-гудом ходить. Представляешь, на этапе. Все зеки как зеки, а ты с короной. Да тебе тока почёт будет и уважуха. Ништяки опять же будут сыпаться со всех сторон…»
При упоминании о Робин Гуде, все кто знает, за что загремел Саня, стали улыбаться. Вменили ему сто пятьдесят восьмую статью. Кражу без цели наживы.
«А чё», - рассказывал Саня по своей деляне: «С пацанами стояли как-то у магазина. Вечер, ну мы бухнули, конечно, малость. Смотрю – грузовичёк подкатил. А водила с накладными в магазин потопал. Машина открыта, ключи в замке зажигания. Чё то по пьяной волне и дёрнуло. Прыгнул в тачку да поехал. Уже от района отъехал, стало интересно, чё там в рефке. Глянул – молочка. А чё с ней делать? Ну и стал раздавать её всю пиздюкам, да знакомым…»
«А с машиной чё сделал?» - Интересовался я.
«Да, в лесу её бросил. Нахер она мне нужна?»
«А нахер ты тогда вообще её брал?»
«Да говорю ж по синей волне. Прокатиться захотелось».
«Вот и прокатился» - усмехаясь, замечаю я.
«Вот и прокатился» - усмехаясь, подтверждает он.
«А чё водила?» - говорю. Не по наслышке знаю насколько тяжела работа водилы, совмещённая с работой экспедитора и грузчика.
«Да нормально всё у водилы. Хули, сам косяк упорол – ключи оставил. Будет ему урок. А так то чё, всю молочку на меня списали, а тачка целая, только горючка закончилась. Так что у водилы всё хорошо».
Вот тебе и герой нашего времени, не без улыбки подумал я, - Робин гуд. Принц воров, заочный обладатель несуществующей хлебной короны.