Глава-1

Снег летит над Африкой метелью,
Бегемоты залегают в спячку.
Так приходит чёрное похмелье,
Так приходит белая горячка.

Дед заболел совершенно неожиданно, как-то сразу! Нет, конечно, в таком возрасте лучшего ожидать не приходится и здесь даже не болезнь главный козырь. В девяносто с лихуем лет уже не говорится про болезни, на данном этапе люди ждут барышню с косой литовкой. Однако Фися настолько привык видеть деда всегда бодрым и активным, что его болезнь вывела плотника из состояния зимнего анабиоза.

Деда положили в больницу, а Фися с Прасковьей на малом семейном совете решили. Чтобы не выстудить избу и дабы было, кому приглядеть за кошкой Муськой и Джульбарсом, Фисе придётся некоторое время пожить у деда Якима на заимке. Сказано, сделано! Пребывая в очередном отпуске, Фися по-быстрому собрал манатки и, встав на лыжи, отмахал пятнадцать вёрст до логова старого лесничего.

Был канун праздника, дня Советской армии и первое, что сделал Фися, зайдя в избу, это обыскал со всей тщательностью все дедовы загашники. Результат его более, чем порадовал. Десятилитровая бутыль самогона настоянного на лесных травках привела плотника в предпраздничное состояние. Егор скоренько накрыл себе на стол, на газовой плитке сварил штук тридцать пельменей, достал солёные рыжики и квашеную капусту и распечатав бутыль нахрюкал себе полный стакан зелья.

- Ну, с праздником тебя уважаемый односельчанин, - чокнувшись с зеркалом, сказал Егорша и залпом влил в себя напиток. Затем, закурив папироску, он прислушался к внутренним ощущениям. Услышанное порадовало. Самогонка и кишки, похоже, пришли к некому соглашению и вели себя прилично, без обычных спазмов и выкидонов.
Егор включил телевизор и стал смотреть передачу с профессором Капицей. Половины сказанного Фися не понимал, но ему нравилось слушать умные слова и чувствовать свою причастность к мировой науке в лице академика.

Спохватившись, Фися поставил на колени телефон, проведённый деду о прошлом годе, и скрепя сердце позвонил домой, Прасковье. Отрапортовав бодрячковым голосом о прибытии на объект, он забожился, что не пил и пить не собирается. По причине отсутствия горячительных напитков. Поря ему, конечно, не поверила, да и фиг с ней. Стол приятно радовал глаз, от пельмешков поднимался пар, а профессор Капица рассказывал о циклотроне. Что это такое Фися не знал, но наверняка вещь в хозяйстве нужная. Пошёл второй стакан, вечерело.

Накормив Джульбарса и Муську, Фися лёг на диван отдохнуть минут пятнадцать и уснул напрочь. Проспав часа два, он встал и, почувствовав лёгкий дискомфорт, принял полстакана самогонки. Потом он смотрел развлекательные передачи и причащался из бутыли. Ещё пару раз звонила Прасковья, напоследок всё же срисовала Фисин заплетающийся язык и, наорав на мужа, швырнула трубку. А Егор, подтопив печку, расстелил себе постель и продолжил свою предпраздничную релаксацию.

Примерно около двенадцати часов ночи  Фися решил, что с пьянкой надо завязывать. А с понедельника он начинает заниматься спортом, и не исключено что физкультурой. С этим решением он поднялся с лавки, уронил со стола тарелку с недоеденными пельменями и, сделав героическую попытку удержаться вертикально, проиграл вестибулярному аппарату. Его худенькая тушка со всего размаху грохнулась на расстеленную постель, послышался звук высвобождаемых ветров и молодецкий храп. Джульбарс и Муська переглянулись. Старый пёс покачал головой и, подмигнув надувшейся Муське, ушел в свой угол спать.

Спал Егорша как расстрелянный. Ему снилось море, белый пароход и Хемингуэй, рыбачащий из лодки на спиннинг. Кричали чайки, пролетели перелётные фламинго…
Проснулся Фися оттого, что его естество, восстав, как Спартак упёрлось в матрас и причиняло неудобства. Быстренько подхватившись, он рывком вскочил с постели и, охнув, схватился руками за голову. Вчера был явный перебор, и вместилище мозгов просто разрывалось от боли. Подташнивало, хотелось похмелиться.

Егор вприпрыжку выскочил на крыльцо и, достав своё хозяйство, стал мочиться, долго и сладострастно, подвывая от удовольствия и освобождения. Краем глаза, периферийным зрением плотник засёк какое-то движение слева. Скосив глаза, Фися обомлел. Да нет уж, сказать что обомлел, это значит не сказать ничего. Глаза его полезли на лоб, рот раззявился до подколена. Оставленный без присмотра мочеполовой аппарат самопроизвольно справлял свои надобности.

Моча, на излёте потеряв свой напор, текла по брюкам и разливалась лужицей на крылечке. А Фися не мог отвести взора от представшей перед ним картины. Разворошив зарод с сеном, в десяти шагах от избы стоял здоровенный верблюд. Дедушка мороз придавил не по-советски, наверное, градусов под сорок. Мороз, снег, тайга и… верблюд!

- С нами крестная сила, - заорал Фися, и вихрем ворвавшись в избу, захлопнул двери. Затем закрыл на засов и зачем-то подпёр поленом. Только сейчас он заметил свой съёжившийся от холода прибор, брошенный  второпях на произвол судьбы. Заправившись ,Фися первым делом набулькал себе полный стакан самогонки, и залпом влил в себя «лекарство».

Прожевав рыжик и закурив, Фися принялся рассуждать. Вчера ввечеру он явно перебрал, и перебрал изрядно. Конечно, у него и раньше случались глюки, такие например как тот случай с зажигалкой. Меньшой прибегает к маме и кричит: - Мамка, а там папка зажигалку курит. Натурально сидел на кухне и курил зажигалку, как взрослый, в затяжку! Но здесь походу явный перебор. Верблюд! Кому расскажи, так сразу в дурку отправят.

Фися принял ещё с полстакана спиртного и, собравшись с духом, шагнул на крыльцо. Зажмурившись так, что в мозгах полетели чёрные мохнатые мухи, он вышел на мороз. Трус, баба, тряпка, чмо, - крикнул он себе внутренне и открыл глаза. Верблюд стоял и с самым независимым видом жрал дедово сено. Страшно вскричав и пукнув с продолжением, Фися влетел обратно в избу.

Мысль, судорожно метавшаяся в отравленной башке, подсказала решение. Не медля, плотник схватил телефонный аппарат и принялся названивать домой. Трубку взяла Прасковья. И первое что она сделала, это всыпала мужу по самые не могу! А вот это было абсолютно реально. Странно, но крики и завывания жены успокоили Егора и привели в порядок его мысли.

- Поря, ну не ругайся моя хорошая. Чего ты ягодка раскричалась, ну принял мужик слегонца, но не хулиганил ведь? Кстати ты будешь смеяться, но у меня тут под окошком верблюд стоит и дедово сено жрёт.
Ох, лучше бы он этого не говорил. Далее последовал такой взрыв, что Хиросима представилась Фисе Артеком. А Прасковья орала так, что казалось сейчас, из Фисиного уха полезет сера.
- Аспид, сволочь, гадина алкоголическая!!! Доколе ты будешь надо мной измываться? Верблюд у него тама пасётся. А может слон или носороги с жирафьями?! Допился скот, доигрался. Я тебе говорила, что когда-нибудь ты попадёшь в сумасшедший дом. Вот!

- Донечка, да это же просто мираж, как в пустыне. Там ведь тоже всякое видится. Да я вчера и не пил почти.
- Ты не пил? А кто мне предлагал руку и сердце, кто меня Мариной назвал? Верблюд у него там, тьфу. Ещё скажи, что у тебя, их там двое, и я сей же час психушку вызываю.

Прасковья бросила трубку, а Фися вздохнув, присел на краешек стула. Парадокс, но после разговора с женой ему полегчало. Женщина вернула его к реалиям жизни. Выпив ещё полстакана самогона и закурив, Фися уже не трясясь, совершенно спокойно вышел на крыльцо. Ну, а чего бояться-то? Похмелился, на душе и в организьме стало легко и приятно. Значит и глюкам конец. Зрелище, представшее его взору, повергло плотника в ступор. Захотелось какать. Верблюдов было уже двое…

- Милая, ты, конечно, будешь смеяться от радости, но это снова я, твой Егорушка. Знаешь, а ты была права, верблюдов уже действительно двое…
Последующий монолог с редкими вкраплениями литературного языка приводить не буду. Дабы не травмировать изысканного вкуса моих читателей. Мембрана телефона не справлялась и время от времени издавала надсадный хрип и мяуканье.
Наконец прооравшись, супруга сказала уже более спокойным тоном: - Ну, всё, жди. Сейчас я Тошку Бармина попрошу, и он меня к тебе на снегоходе привезёт. Ой, помолись хоть какому нито богу, ох я еду!

Примерно минут через сорок, в течение которых Фися спрятал самогонку, прибрал на столе и сидел робкий как мышка, боясь выглядывать в окно, послышался шум подъехавшего «Бурана». И тогда Егор, собравшись с духом, вышел на крыльцо. Конечно, это были его жена и друг Антоха. С раззявленными ртами сидели они на снегоходе и пялились на картину, достойную пера Валледжи. Среди занесённых снегом елей, на фоне Уральской тайги стояли и мирно жрали ворованное сено два нормальных таких верблюда…

Конец у этой истории был простым в своей вульгарности. Оказывается в пяти верстах от данной местности, в посёлке Байдары, на границе с Башкирией, один фермер решил поставить эксперимент. Закупил парочку верблюдов, мальчика и девочку и создал ферму по выращиванию сих кораблей пустыни. То ли тварям что-то не понравилось или их спугнули, а только ушли они гулять по нашим заснеженным джунглям. Благо, что на волков не напоролись. Зато напоролись на дедову заимку. А заоднем и Фисю закодировали от пьянки на неопределённый срок.

Глава-2

Уходили на бой партизаны,
Уходили в поход на врага (с)


- Ты можешь спорить со мной сколько тебе угодно, дурак. Но повестка от этого не исчезнет и менее бумажной не станет. И не ори, как каптёр под старшиной. Надо собираться.

Уже полчаса Антон Бармин и его дружок закадычный Егорша Фисин пребывали в лёгком ступоре. Шутка ли, мужикам под жопу лет, а им повестки пришли из райвоенкомата, на переподготовку. Антону сорок четыре года, а Фисе сорок три, выходит, что оба годны для несения воинской провинности. Именно провинности, иначе эту байду не назовёшь. Ведь для галочки собирают алкоголиков со всех волостей. Ведь пробухают три месяца и весь сказ. А военком поставит птичку в отчётность и опять молодец! И Красная Армия всех сильней соответственно.

Егор вспомнил, как прощался у калитки с Прасковьей. – Ты Егорушка ежели все в тир пойдут пулять, не ходи с ними. А ну как шальным рикошетом в голову али ещё куда попадут. И в атаке вперёд не лезь, беги сзади, да не быстро, знаю я тебя.
Сказала, поцеловала Фисю в щёку, заплакала и ушла.

- Слышь Тошка, а может ну её эту провинность, может, давай в тайгу, к деду на заимку уйдём, а бабам накажем говорить, что типа нас как бы дома нету?!
- Эх, Егор! Взрослый серьёзный мужик, ну ладно, не серьёзный, но не мальчишка же, в конце концов. Ишь чё удумал, дезентировать вздумал? Так я тебе и дал. Нет уж, пойдём в армию и отбудем срок как положено. И не пялься на меня, ишь распялился. Иди шмутки собирай, я тоже соберусь, да к председателю пойдём, транспорт просить. Пешком на войну я идти отказываюсь.

Примерно часа через два, воины-освободители, экипированные по последнему слову колхозной моды, тряслись в кузове грузовика и, проклиная весь мир, ехали в военкомат. Оба были одеты в телогрейки и кирзовые сапоги с портянкой. У обоих были собраны рюкзаки, в которые заботливые женщины натолкали снеди на две танковых дивизии. А у Фиси вдобавок ко всему через плечо свисали валенки.

- Слышь Егорша, а на кой хрен тебе валенки? – ехидно спросил Антон. – На дворе весна, а ты валенки с собой волокёшь.
- Так поди-ка за весной лето придёт, а там ужо и до зимы рукой подать.
- Вот же ты УО, мы, слава богу, не на всю жизнь едем, а только на три месяца.
- Это ты думаешь, что на три месяца, а ну как смена вовремя не прибудет и придётся до белых мух куковать. Запас задницу не дерёт.
- Ну, как знаешь.

По дороге они пели военные песни. Над полями необъятной Отчизны лились такие бессмертные шедевры, как «Враги сожгли родную хату», и «Священная война».
Сначала выпили водку, скрепя сердце упакованную в рюкзак Антохиной спутницей жизни. Потом пришла очередь самогона. Налили сто граммов и Вовке шоферу грузовика. Хрустели на зубах солёные огурцы, булькал, изливаясь из бутылки в натруженное горло первач, звучала песня.

Машина притормозила у райвоенкомата. Тепло попрощавшись с водилой, друзья направили стопы прямиком в кабинет военкома. Дежурный лейтенант пытался их остановить.
- Куда прёте остолопы ни разу не грамотные? Товарищ майор заняты!
Но удерживать Антона Бармина, да ещё в подпитии, это всё равно, что бросаться на современный тяжёлый танк с голым хреном. Сметя бутафорскую «преграду», два воина-освободителя с неумолимостью лавины ворвались в кабинет военкома.

Картина увиденная ими развеселила друзей. Военком, по пояс голый и с расстёгнутой ширинкой сидел развалясь в кресле и судорожно пытался застегнуться, тогда, как от него словно ошпаренная шмыгнула в сторону молодая прапорщица. Что и говорить, ситуация более, чем понятная и повседневная.

- Так значит, службу блюдёте, товарищ майор? – пробасил Антон, садясь на диван и разваливаясь, как у себя в горнице. – А мы вот по повестке, на войну так сказать собрались.
И глядя уже на прапорщицу, сказал с укоризной: - Отечество в опасности, а она тута завтракает.

Пришедший в себя и оправившийся от шока военком прокашлялся и заговорил: - Вообще-то друзья мои колхозные, стучать надо, когда врываетесь в чужые хоромы. Небось, мама в детстве учила? Или запамятовали?
Майор оказался мужиком битым и ничуть не смущённый своим фиаско, выставил прапорщицу в коридор, закурил и уставился на друзей тяжёлым взглядом.

- Ну что паразиты, думаете, поймали майора Коляду на криминале? Хрен вот вы угадали, меня таким дерьмом не купишь и если вы думаете, что для вас теперь будет послабление, то жестоко ошибаетесь. Пить будете, или мне одному начинать?
Ещё через пару минут на столе появилась литровая бутылка спирта и тарелка с нарезанной ливерной колбасой.

- Эх, парни, - сетовал на жизнь майор. – Да разве ж это жизнь? Я, боевой офицер, прошедший Баграм и Кандагар, должен прозябать в этой дыре, писать отчёты и довольствоваться утехами этой прапорицы-неумейки, с врождённым кариесом. Как жить пацаны?

Антон с Егором, как могли, утешали вояку, не забывая подливать в стопки горючее. За окном сгущались сумерки, дежурный офицер уже два раза бегал в магазин. За водкой и за шпротами. Из динамика висящего на стене лилась неспешная песня в исполнении Лидии Андреевны Руслановой, а мужики пили и беседовали о жизни.

- Вот скажите мне селяне, как можно жить в стране, которая после всего сделанного для неё и во славу её, пинает в морды своим защитникам? Да я пацанов своими руками столько похоронил, что вам и не вышептать. Они мне щас снятся. Ночью приходят и докладывают, так, мол, и так. Не серчай комбат, не убереглись.
Майор, всхлипнув, закурил, а его невольные гости задумались.

Уже глубокой ночью, когда Фися свернувшись калачиком на майорском диване, мирно пукал во сне, - военком и Антон Бармин решили расходиться. За майором приехал Уазик, а кузнец остался в здании военкомата. Услужливый дежурный провёл его в помещение архива, где нашелся ещё один ушатанный излишествами диван. Здесь его и сморила воинская служба.

Проснулся Антон от ласкового прикосновения чего-то влажного к своим ногам, было ощущение, что кто-то целует его пальцы. Антон сладко улыбнулся и, не открывая глаз, пробормотал: - Милая, не балуй, я ведь всё-таки живой ещё. Не буди зверя, а то на работу опять прогуляем…
Раздалось довольное поскуливание и кузнец резко со щелчком открыл глаза. Бля буду! Нельзя так с живым человеком, с спросонок, да ещё с изрядного похмелья. Миг! И Антон всей своей немалой тушей взлетел на спинку дивана и балансировал там, наподобие дагестанского канатоходца.

На полу, прямо перед диваном сидела и добродушно улыбалась самая гигантская в мире азиатская овчарка. Антон перестал дышать и попытался сделаться незаметным, хотя при его габаритах это было практически невозможно. Бармин сморгнул, сосчитал про себя до десяти, сказал себе, что это сон и вновь открыл глаза. Собака не исчезла, мало того, она приблизилась к дивану и положила свою огромную лапу на то место, где секунды назад лежала Антонова туша.

Тоненьким голоском, по-бабьи Антон позвал: - Помогите! Кто-нибудь помогите, а?!
А псина, коротко рыкнув, мощным скачком запрыгнула на диван и по-щенячьи потёрлась башкой об Антонову задницу. От этой ласки, Антон потерял равновесие и с грохотом проходящего товарняка сверзился на пол.

На шум отворилась дверь, и показался молодой лейтенант дежурный, очевидно из вновь заступившей смены. Обозрев представившуюся картину, он хмыкнул, и грозно насупив брови, сказал, обращаясь к собаке: - Так, я что тебе сказал лошадь?! Я тебе, где велел находиться? Бегом скотина в радиокласс, приказ находиться там и накапливаться для дальнейшей передислокации.

Удивительно, но собака, словно поняв человеческую речь грустно вздохнув, встала и, скорчив горестную мордаху, нехотя ушла в распахнутую дверь. А летёха, повернувшись к оправившемуся Антону, смущённо улыбнулся и сказал: - Ты новобранец не обижайся, это моя Таня была, она просто смерть какая коммуникабельная. А так-то мирная, ага. Кстати звонил военком, велел тебя и твоего дружка накормить, подлечить и отправить в расположение воинской части, где вы будете проходить свои партизанские игрища. Так что собирайся и айда…

Глава-3

Войсковая часть 52514 «А», представляла собой, самую обыкновенную учебку связи. Трёхэтажное здание сталинской застройки с одноэтажным флигелем столовой, обнесённая трёхметровым забором с колючей проволокой и будка КПП на въезде. В самом здании соответственно находились три роты. Рота радистов, рота телеграфистов и рота радиорелейщиков, дизелистов и прочей необходимой шантрапы.

Документы были оформлены, а сами «партизаны» поступили в ласковые руки старшины Исабекова Александра Трифоновича. По поводу имени отчества старшины долго растекаться не буду. Скажу одно, - напутали предки бедного прапора кровей, что и в Лукоморье не вышептать. Ассимиляция, мать её.

После недолгих поисков, старшина переодел мужиков соответственно последнему крику моды Минобороны. А именно выдал бэушные гимнастёрки и галифе, поношенные, но ещё крепкие кирзовые сапоги. Выдал пилотки и ремни с давно не чищеными бляхами. Нательное бельё из б\у друзья одевать наотрез отказались, а по сему остались в своих семейных труселях и майках, аля Челкаш.

И, наконец, готовые к воинским подвигам и попранию врагов всех национальностей, они ступили в радиокласс. Очень несвежий капитан, с голосом Джигурды и мимикой проститутки, постоянно лыбясь и икая, предложил им садиться за рабочие парты.
- Ну, с, начнём с вас товарищ Бармин. Перед вами лист бумаги, заметьте мелованной, и карандаш отечественный фабрики Сакко и Ванцетти. Наденьте на голову естественно головные телефоны, которые лохи называют наушниками. Сейчас я включу трансмиттер, который засрёт вашу бестолковку морзянкой. Если скорость передачи покажется вам низкой, кивните головой, и я добавлю. Начнем, пожалуй, с цифири?

Минут через пять, когда капитану надоело зевать и пялиться в окно, он выключил прибор и, приняв у Антона бланк, стал сверять его со своими заготовками. Покачав головой и похмыкав, он воззрился на кузнеца в великом удивлении.
- Да вы батенька мой хоть сейчас в бой готовы, в тыл к киргизам, на кочку, на болото. Результат отличный! Ну что ж, я думаю, это зачтётся в сроке прохождения вашей переподготовки.
Егора Фисина капитан-радиотелеграфист гонял намного дольше, но и его результатами остался, весьма доволен.

Откуда ж ему болезному было знать, что Егор с Антоном ещё несколько лет назад купили своим пацанам детский набор радиста. С наушниками, ключами для передачи и трансформатором. Проведя сие хозяйство из дома в дом, они примерно с месяц забавлялись тем, что пытались сделать из пацанов радистов. Но, видать не судьба. Парни наотрез отказались вникать в тонкости морзянки. А оборудование осталось без присмотра. И за неимением телефонов, Антон и Егор много лет перепискивались друг с другом при помощи азбуки импортного товарища Морзе. Потому и формы своей не потеряли.

Отсидев истуканами в радиоклассе целых три часа, вместе с зелёными парнями, не прошедшими ещё даже присягу, друзья строем отправились в столовую на обед.
Особо не церемонясь со строевым уставом, Фися взял друга под локоть и заговорщически подмигнув, затащил в кусты.
- Так короче Антоха. Ну, их, пока оне руки моют и прочее, мы с тобой уже пожрать успеем.

Столовая встретила их звоном посуды, беготнёй дневальных и стройными рядами накрываемых столов.
- Во, здеся уже накрыто, давай сюда причаливать, - сказал Фися.
На столе стояло с десяток железных штампованных тарелок, пара бачков, нарезанная булка хлеба и груда погнутых и почерневших ложек.
Похлёбка по цвету и запаху мало, чем отличавшаяся от помоев была ими отвергнута сразу. Зато перловки с вкраплениями бледных волоконец чего-то напоминающего мясо, они набухали себе по полной тарелке.

В тот миг, когда друзья подчищали котелок с кашей, в зал вошел взвод, к которому были приписаны наши друзья. Бойцы по команде лейтенанта дружно занимали места за столами. А возле стола с «партизанами» произошла заминка. В гробовом молчании десять человек смотрели на картину разрушения. Первым опомнился лейтенант.
- Кушаете, значит, селяне? Его тон не предвещал ничего хорошего.
- Да, подзарядились малость, - проблеял сытый Фися, довольно отдуваясь. – Да вы присаживайтесь, щас официанты, наверное, ещё принесут, а пока вона супчиком потренируйтесь.

- Подзарядились, говоришь? Супчиком значит, потренироваться предлагаешь? Лейтенанта начало подкидывать. – А ты знаешь, морда совхозная, что сожрал кашу, приготовленную на десять человек? А ты хоть понимаешь, что оставил пацанов без обеда? Проглот колхозный! Идите оба на КПП и передайте дежурному, что вы арестованы, за оставление товарищей в беспомощном состоянии. Глаза бы мои вас не видели, жруны…


Спит казарма, стройные ряды коек, вешалки с шинелями, академический запах портянок и отработанного ужина. Кто-то во сне храпит, как призовой боров, кто-то улыбается. На крайней койке спит замкомвзвода, его руки под одеялом выполняют какие-то сложные манипуляции, одеяло стоит пыром, похоже баба снится.

- Тоша, ты не спишь? Театральный шепот Егора, кажется, пронёсся по всей казарме.
- Тихо ты ирод, не сплю, конечно, тут уснёшь блин. Домой хочу, надоело всё.
- А давай удерём, как в молодости, в самоволку? Сходим куда-нибудь, пивка попьём.
- А давай, - неожиданно легко согласился Антон.
С этими словами друзья осторожно, но быстро оделись и серыми мышками выскользнули из казармы.

Что может быть милее и прекраснее сердцу русского солдата, как спящий на тумбочке дневальный. На цыпочках, затаив дыхание, друзья прокрались мимо ночующего блюстителя порядка, открыли входную дверь и канули в ночь.
Завернув за угол казармы, они нырнули в густые кусты акации, обрамлявшей по внутреннему периметру забор воинской части. Здесь, как они узнали ещё днём у одного из старожилов, имелась дырочка в заборе, ласково именуемая бойцами «самоволочкой».

Через мгновение, нацепляв на себя репьёв и паутины, друзья-колхозники были на свободе, а впереди, маня огнями и крича на все голоса, лежал вожделенный город.
- Далеко не пойдём, до ближайшей пивнушки, по паре кружек и обратно, чтобы до подъёма не хватились, - прошептал Антон.

Пивнушка была действительно рядом, в каких-то ста метрах от воинской части. По случаю позднего времени, народу в ней почти не было. Пара подгулявших мужиков, ещё стоящих прямо, но уже изрядно нагрузившихся, да старик, сидящий в углу за столиком и мирно сопящий в тарелку с солёными сухариками.

Взяв по паре кружек «Жигулёвского» и чекушку подпольной водки, воины-защитники присели за столик, и отдались процессу поглощения напитков. Ночь была тиха, и ничто не предвещало неприятностей и катаклизмов. Неожиданный шум у входа и множество молодых нетрезвых голосов сломали идиллию. Друзья напряглись.

В пивнушку, толкаясь, нагло хохоча и матерясь по чище любого извозчика, ввалились человек пятнадцать молодых парней, в возрасте двадцати с небольшим лет. За своей стойкой проснулась барменша. Проснулась, струсила, но, скроив профессиональную улыбку, спросила: - Чего изволите ребятки, пивка или как?

Здоровенный бык, в футболке с нарисованным на ней черепом и костями, ухмыляясь, подошел к стойке и, положив гигантские кулачищи на прилавок, заявил: - Сначала пивка толстуха, а потом или как. Ты кстати минет, хорошо делаешь? Не желаешь добровольно погреть моего кореша у себя во рту?

Пока барменша робко переругивалась с хохочущим громилой, остальные разгильдяи разбрелись по всему помещению. Заняли свободные столики, согнали пирующих мужиков, которые впрочем, охотно и очень шустро ретировались.
Егор с возрастающим беспокойством смотрел на друга, - ой что-то будет. А меж тем, морда кузнеца наливалась дурной кровью, в глазах плавало сдерживаемое пока бешенство.

А молодчики, расхватав со стойки кружки с пивом, горланили песни и дружно чокались. Неожиданно взгляд «атамана» упал на спящего старика, в глазах его мелькнуло злое веселье и, поманив к себе ещё одного громилу, он зашептал ему на ухо. Коротко хохотнув, они взяли старика под мышки и, протащив метров, пять, подвесили его за вывернутую куртку на вешалку в углу заведения.

Старик проснулся и на удивление, быстро придя в себя, стал умолять хулиганов снять его и отпустить домой. Это вызвало взрыв хохота среди молодёжи, а далее началось что-то совсем несусветное. Вынув дротики для дартса, уроды начали по очереди метать их в свою «мишень». Этого Антон уже стерпеть не смог, и встав во весь свой немалый рост, он громко, перекрывая шум, обратился к вожаку.

- Эй, гамно! А чё мишень такую задрипанную нашел, может меня попробуешь так же подвесить? Давай чмо, иди сюды, не забоись только, а то просто сниму ремень и выдеру, как щенка нашкодившего. Ну, рожай живее выбледок свинячий, или только стариков мучить можешь, живодёр?!

В кабаке настала такая тишина, что сравнить её можно было разве что с ночным моргом. Слышно было лишь, как за стойкой беспрестанно икает и пукает от страха барменша.
А предводитель хулиганов, оправившись от минутного шока, вызванного неслыханным хамством, наконец, обрёл дар речи и громко рыгнув, сказал: - Это что ещё за спецназ здесь тявкает, у кого-то прорезался голос? Ребятки, нас здесь, похоже, не уважают!

Толпа начала тихонько приближаться к Антону и застывшему с ним рядом Егору. Но вожак, очевидно мужик битый, как будто увидев что-то в глазах кузнеца, рыкнул на своих приближённых, заставив их остановиться, и обращаясь, к двоим друзьям, сказал, прошипел: - Секунда времени у вас, чтобы слинять, я сегодня добрый. Учтите, второго приглашения не будет.

На что Антон хмыкнув, приглашающее поманил ладонями и тут же ударил кулаком в кулак. Удар был таков, что многие из молодчиков остановились и принялись задумчиво соображать, а стоит ли сия не малая овчинка выделки. Но рёв вожака всколыхнул, замершее было стадо и всё пришло в движение.

Отморозки бросились на Антона все вдруг, слаженно и отработанно. Было видно, что этой кодле не впервой толпою куражиться над одиночками. Всё смешалось. Слышно было только надсадное сопение, хэканье и сочные удары кулаков в мясо. Время от времени из толпы, со скорость торпеды вылетало тело очередного хулигана, с треском приземлялось на пол, чтобы затихнуть в спасительном забытьи.

Фися, словно в Голливудовском боевике наблюдал, как вся толпа парней, одновременно нахлынула на Антона, как закрыли они его своими телами. Схватив со стола, пустую водочную бутылку и, разбив её о край столика, Егор с невразумительным криком бросился со своим опасным орудием к месту свалки.

Не успел! Куча мала, неожиданно взорвалась огромным цветком. Во все стороны полетели кувыркающиеся в воздухе и верещащие хулиганы. А кузнец превратился в гигантскую мельницу. Его кулаки мелькали со скоростью молнии, удар, бросок, ещё удар. Он деловито ломал кости, рвал сухожилия, торопясь нанести наибольший урон врагу. Врагу?!

Антона словно окатили ледяной водой. Зрение очистилось от кровавой пелены, и он увидел плоды рук своих. Масштабы разрушений можно было сравнить разве что с портативным торнадо. Разбитая в щепу мебель, перевёрнутые столы, лежащие, ползущие, стонущие, блюющие фигуры. И словно по заказу, ну как же без них, вдали послышалось завывание милицейской сирены.

Друзья метнулись к выходу, но было поздно. В зал ворвались четверо Омоновцев с автоматами, за ними вошел бравый капитан и, глядя на притихших друзей и картину разрушения, сказал: - Ну что воины переростки, собирайтесь, поедем кататься.
Из-за стойки появилась барменша, прятавшаяся там всё время, пока в зале кипели боевые действия. Вылезла и сходу затараторила: - Митя, да если бы не этот вот бугай, так бандюганы здесь всё бы переколошматили. Видишь, чё с дедом учудили, право слово фашисты.

Капитан Митя, задумчиво пожевал губу, посмотрел по очереди на Антона с Егором, на следы разрушений и сказал: - Берите их парни, там разберутся, кто прав, а кто виноват. И вызовите автобус с подкреплением, всё это бычьё, он показал взглядом на избитых хулиганов, надо тоже упаковать по-человечески. Давно они у меня на примете были. Ну, так разберёмся.

Глава-4 

- Ну и что я должен с вами делать, дорогие мои воины-националисты? А может и вправду сдать мне вас в комендатуру, да и дело с концом?
Дежурный капитан уже полчаса пилил Антона с Егором, и все полчаса решал для себя дилемму, как быть? По закону, конечно же, сдать коменданту и баба с возу, а с другой стороны у парней вроде и выхода-то не было. Отсидеться в уголке, пока ублюдки выкалывают старику глаза дротиками, - это, кстати, тоже статья. Вызвать милицию, как это рекомендуют все, в том числе и он, капитан Пройдохин? Да так им прямо и дали. Отпускать надо, - принял для себя решение капитан.

- Вобщем так защитники Отечества, я вас отпускаю под подписку о невыезде, сейчас пойдёте в воинскую часть и доложите обо всём случившемся дежурному офицеру. Вам всё понятно?
- Понятно кормилец, - тоненько проблеял Фися. А про себя подумал, - вот хренушки я кому сдамся.
А капитан Пройдохин параллельно с ним подумал, - ведь обманете сволочи, ну, да так тому и быть.
На том и разошлись.


В понедельник были занятия по рукопашному бою.
– И вот скажи ты мне Тоша, на хрена радисту или телеграфисту рукопашка? – Фися недоумевал натурально. – Кому я нужен сидящий, в каком ни то штабе у радиостанции?
Этот же вопрос он задал и инструктору по означенному виду рукоприкладства, бравому гвардии лейтенанту. Дело было в понедельник, и взвод к которому были приписаны друзья, находился в спортзале.

Смерив ироничным и недобрым взглядом хлипкую Фисину фигурку, лейтенант, стоя перед строем, ухмыльнулся и пояснил, как убогому: - Вот представьте себе боец-переросток Фисин, что сидите вы себе в разгар боевых действий на болотной кочке, закинули антенну на сучок и пытаетесь связаться со штабом, чтобы вызвать подкрепление, и в это время нападают на вас двадцать японских каратистов-камикадз. А вы даже приёмов не знаете.

- Зато я бегаю хорошо, товарищ лейтенант, а с двадцатью вашими кикабидзами и сам чёрт не справится, больно уж много. Да вы сами-то справились бы? Ой, ли?!

А лейтенант, посмотрев на плотника с плохо скрытым презрением, произнес, обращаясь уже ко всем бойцам: - Вобщем споры эти ни к чему, программой обучения предусмотрен курс рукопашного боя, так что демократию засуньте себе в задницу, а кто не согласен с моими словами, выйдите и докажите делом.

Как ледокол Арктика, раздвинув могучими плечами переднюю шеренгу, вперёд протиснулся не кто иной, как наш кузнец. Оказавшись в перекрестье многих глаз, он смущённо потупился и сказал, обращаясь в лейтенанту: - Ну, дык меня спытай чё ли, докажи, а я ужо подумаю, так ли оно важно, то чё ты тут промяукал. А демократию в задницу сынок, это я типа обиделся, ага…

Лейтенант смерил провинившуюся фигуру Бармина оценивающим взглядом и, скинув куртку, сделал руками приглашающий жест: - Ну, давайте Бармин, нападайте. Я постараюсь не особо сильно вас мять.
И при этом инструктор сделал Антону поклон.

Антон неловко поклонился в ответ, а затем сделал то, чего от него не ожидал ни лейтенант, ни все присутствующие. А именно взял, да и врезал летёхе своим бронебойным кулаком со всей дури, сверху вниз промеж ушей, собственно, как кузнечным молотом.

Бойцы, ждавшие хохму, в которой бравый инструктор побивает колхозного дурачка, были не сказать, что разочарованы. Они впали в состояние ступора. Лейтенант, инструктор по чёрт знает каким видам единоборств, заслуженный и международный, упал, нет, даже рухнул, как колос, подрубленный серпом. Упал на месте, без традиционного отлёта назад, в котором мы и видим молодецкую силушку. Упал весь, кучно так. Из его ушей, как будто выдернули пробки, и двумя жидкими плевками выстрелила кровь. Лицо медленно синело.

В мёртвой тишине, в которой было слышно, как под полом мыши играют в папу с мамой, прозвучал густой голос Антона.
- Ну, дак чё стоим, ждём? Сбегайте кто-нибудь за медбратом, да пошли уже в столовую, а то обеда не достанется.
Какой-то молоденький ефрейтор с левого фланга тоненько пискнул: - А как же это, рукопашка-то? Занятие ведь ещё не кончилось?

А кузнец посмотрел на него как на дурачка, затем перевёл взгляд на лежащего без движения лейтенанта и терпеливо, как ребёнку пояснил: - Пойми несмышлёныш, здесь надолго. Пока его вылечат, пока ребелетируют, поставят в строй, ты уже демобилизоваться успеешь. Мамкины пирожки жрякать будешь. Да вы не ссыте пацаны, жить будет, конечно, но до смерти в башке у ево звенеть станет так, что постоянно придётся колокольню искать. А не хер выделываться, каратист понимаешь, нашёлся…

Глава-5

Добираться домой пришлось на попутках, дело длинное и неблагодарное. Наконец фарт отвернулся полностью, очередной грузовик высадил их у Ковыряевки. Впрочем, до родных пенатов осталось версты три, а это считай что дома. Что такое русскому человеку три версты пёхом? Дерьма-то! Если знаешь, что дома тебя ждёт натопленная баня, стакан водки под хорошую закуску и тёплая, такая родная жена.

Хорошо было у Фиси на душе, тепло и отрадно. Отслужили всего месяц, напоследок Егор выпросил таки у старшины значок «Отличник Советской Армии». Будет чем перед односельчанами понтануться. Пела Егорова шальная душа, а вместе с ней пел и он.

- Отслужил солдат, службу долгую,
  Службу долгую, ох службу ратную.
  Двадцать лет служил, и ещё пять лет,
  Генералам шеф, ему отпуск дал…

Задумчиво слушал Антон старую и очень родную песню.
- А вот скажи ты мне Фися дружбан, что же это за генералам шеф? Генералиссимус штоли?
- Я думаю, что это всё же президент, ну а кто ещё над всеми генералами шеф и главноукомандущий?

Ебитеньевка встретила друзей странной, нежилой тишиной. Не мычали коровы, не гомонили гуси и утки, не слышно было собачьего брёха. Окно крайней избы, в которой коротала век бабка Левониха, робко приоткрылось. Показалось испуганное, сморщенное лицо старухи. Театральный шепот известил дембелей о стрясшейся незадаче.
- Парни, вы быстро домой шагайте, Гриня Ляжкин на побывку приехал…

Мужики задумались. Гриня Ляжкин, это очень серьёзно. Пожалуй, единственный человек в деревне, который по пьяному делу мог силой поспорить с Антоном-кузнецом. Человек, прошедший все возможные войны современности, капитан десантник и ещё что-то там. В пьяном гневе не управляемый и не боящийся ни черта, ни грома, ни вороньего грая. Да уж, дела…

- А чё это мы будем всякой свиньи в тельняшке бояться, - нагло проблеял Фися, и громко, с оттяжкой пукнул, потому, как прямо перед ним стояла та самая «свинья в тельняшке», пьяная и походу ищущая приключений. Мужики остолбенели! На Егора нельзя было смотреть без боли, на его ещё мгновение назад наглой харе как в калейдоскопе менялись маски и выражения. От откровенного ужаса, до трусливой (а была, не была) наглости.

А Гриня Ляжкин тем временем упиваясь произведённым эффектом, подбоченился и, глядя на затихших дружков, грустно сказал: - Ну, вот братухи, теперь я вас убивать буду…
С этими словами, он достал из карманов куртки две литровые бутылки спирта и хитро подмигнув, спросил: - Ну, что беркуты афганские, согласны с дембелем умереть за Отечество?

Минут через двадцать, вся троица сидела на бревне, во дворе бабки Левониха и горланила песни. Сама бабка, быстренько принеся мужикам, стаканы и большую чашку с квашеной капустой, стояла тут же и умильно слушала русский народный фольклор.

Из-за острова на стяжеееееень, - пискляво тянул Фися, а Гриня и кузнец густыми басами вторили ему, - На палубу вышел, а палубы нет, в глазах у ево замутилооось…
Налили ещё по одной и ещё. Закусывали капустой и хлебом, капусту брали прямо пальцами и судорожно швыряли в ошпаренные спиртом, огнедышащие глотки.

Когда допивали вторую бутылку, Егору взбрело помочиться. Не долго думая, впрочем, как и всегда, он встал и, отойдя на пару шагов, пристроился со своим хозяйством к кусту сирени. Бабка давно ушла домой, кого стесняться. И хрен его знает, когда Гриня успел бросить в куст свою куртку, а только обоссал её наш плотник с ног до головы. Вернее от полы до воротника. Увидавший сей конфуз Ляжкин, временно потерял дар речи, а затем разразился шторм. Баллов пятнадцать, не меньше. Вот бы где мистеру Айвазяну с мольбертом за Отечество порадеть…

Конечно же, Фися, мелкая гнида успел схорониться, зато Антон в полном объёме принял на себя гром и молнии разбушевавшегося десантника. Минуты две он тяжко хэкая сдерживал натиск Грини. Принимал на плечи и локти его тяжёлые удары. Но чем далее, тем больше понимал кузнец, что разница в десять лет и боевые навыки драчуна закончатся для него плачевно. И чем бы всё это закончилось, одному богу известно, но только вдруг после очередной серии ударов, Гриня как-то странно дернул башкой, хрюкнул, закатил глаза и стал заваливаться на Антона.

Смахнув с глаз кровавую пелену (всё же достал стервец) Антон пару раз моргнул, прогоняя дурноту и очищая зрение. Позади упавшего и потерявшего сознание дебошира стоял самый замечательный человек и разгильдяй на свете, Егор Фисин. Стоял и опасливо лыбился, сжимая в руке здоровенный колун.

Отдышавшись и присев на бревно, Антон мутным ещё взглядом посмотрел на Егора и спросил: - Ты его хоть обухом ли, Раскольников хренов?
На что Фися деловито ответил, так, как будто всю жизнь только тем и занимался, что рубил колунами врагов: - Как ни то обухом, ты посмотри на этого басурманина, да ево же водородной пушкой не убьёшь. Конечно, остриём приложил. Да ты Тоша не ссы, чё ему сделается такому мамонту? Завтре встанет, похмелится, да и делов то!

Заключительная

- Вот это Тоша басы, а эти альтами кличут. На басах как бы ритм задаёшь, а альтами-то саму музыку выводишь. Мне Серёга Нестеров показывал, легко, чё тут выёрзываться-то? На басах как бы аккорды есть, вот имя и наяриваешь тыц-тыц, туц-туц. А когда научишься с басами управляться, начинаешь музыку подбирать. Я вот научился и то и другое, а теперя надо их совместить, а не выходит. Руки то разные у меня, да ты знаешь, левая и правая. Вот они и спорят, кто в лес, а кому по дрова идти. И это бы не беда, надо же ещё успевать меха растягивать, прямо рекбус какой-то.

Фися второй месяц учился играть на гармони, и второй месяц его семья вешалась по-тихому. Прасковья про себя шипела, кляла всех гармонистов на свете, но вслух молчала. Ибо Егоршу как подменили. Пить бросил, словно отрубил! Из дому его давно выгнали, занимался он в пустой клети. Оно и понятно, кто сможет более пятнадцати минут выдержать этот брачный рёв бегемотов, который извлекал Фися своими корявыми семью пальцами из старенькой «Кубани».

И всё бы хорошо, но отсутствие пальцев на руке не то чтобы мешало, но вносило дополнительные сложности. Но и здесь наш герой не загоревал. Приноровился, напрягся и научился таки извлекать из гармони более-менее складные звуки. Да что нам, русским людям два пальца, если многие из нас проживают жизнь полностью безголовыми. И что характерно живут и хоть бы хрен.

Да, мы живём именно так! Именно безголовые! Вообще русич устроен несколько иначе, в отличие от скажем того же немца или японца. Да кто сказал, что мы должны быть похожи, разве хотел господь сделать нас клонами бездушными и одинаковыми как яйца отнюдь не Фаберже. Недаром же в народе говорят, - что русскому хорошо – немцу смерть! Живём, растим хлеб и детей, пашем от зари и до зари. Случается война, ну чтож, сами напросились, никто не неволил. Сколько косточек тех умников тлеет на просторах нашей земли. Скольких аккуратистов и педантов недосчиталась история, пока ходили они за зипунами на Русь. Пошли за зипунами, а ушли «за морошкой».

Где те Мамаи с Наполеонами, где Карлы, те, что двенадцатые. Где мистер Гидлер, с его хвалёной «Барбароссой»?! Канули в лету сии герои, канули так, что и кругов не осталось. А мы, как сеяли, так и сеем, как пахали, так и будем пахать до веку. Прекрасная военная доктрина Китая оправдала себя в веках. «Ни один китайский солдат по своей воле не должен находиться за пределами Великой стены». Так это же про нас! Когда мы по своей воле ходили в Англию или Пакистан? Потому и стоят, что Китай, что Русь, ибо не лезем мы в чужой огород. Сами не лезем, но и нас не трогайте. Ну, а если тронете, так мы найдём место, куда вас похоронить. Без воинских почестей, без салюта и меди. Как псов закопаем и вся недолга.

А, справившись с делами, накроем мы стол. Может и небогатый, но радушный и хлебосольный. Ты пришёл к нам с добром, по-соседски? Садись за стол, дело подождёт. Выпьем, закусим, как водится. Песню споём добрую, да напевную. За славянским столом места всем хватит. И никто не уйдёт голодным или обиженным. И будут звучать тосты. За здоровье, за счастье, за женщин, за родителей. Но главный тост, который звучит не вслух, нет. Тут мы весьма щепетильны. Тост, который стучит в наших сердцах, который впитан с молоком матери. Которым гордимся по праву рождения. За Русь! За Святую Русь!

Счастлив край берёзового ситца,
Родина моя, Россия-мать!
Только здесь мне хочется напиться,
Поплясать, отпиздить, отъебать!

Только в этом бесноватом крае,
Есть патриотизм, а не маразм.
Только здесь живу и умираю,
И от самой малости оргазм!

Только здесь крещёным солнце светит,
Только здесь манит к себе звезда.
Не способна к этому на свете,
Ни одна заморская пизда!

21.03.08 г.  Е.Староверов.