Мальчик заплакал. Внезапно. Без увертюры. Солидарные дети принялись  сопеть и тереть глазёнки, поглядывая на воспитательницу. Николаич поперхнулся на середине слова.    «Ну, зампотыл! Ну, удружил, демон!»- рефреном крутилась досада, достигшая предельной точки.
    Ещё утром Николаича, пребывающего в состоянии перманентного отпускного благодушия, растревожил звонок бывшего однополчанина. Надвигался День Советской Армии, как по привычке воспринимал его Николаич. Так, что повода для удивления раннему звонку  не было. Беспечный, как, впрочем, и положено отпускнику, Николаич бодро крикнул в трубку положенное в таких случаях «Братское сердце!» и принялся слушать возбуждённое гудение мембраны. Из потока хлынувших на него зампотыловских эмоций медленно проклёвывалась суть, как обычно, срочной и крайне важной просьбы бесноватого сослуживца. А суть заключалась вот в чем. Заводной и лёгкий на подъем зампотыл подписался провести патриотический урок в школе-интернате. С обычной для своего характера лёгкостью на то же время пообещал выступить перед советом ветеранов города. Раздвоенность его сознания, похоже, допускала присутствие туловища одновременно в нескольких местах. Само туловище  относилось к факту грубого попрания фундаментальных законов мироздания с явным непониманием. Отсюда следовало, что Николаичу надо немедленно спасать ситуацию.
    Ты, док, у меня в долгу!- верещала трубка.
    Чё то, не припомню за собой...,- слабо упирался Николаич.
    Как же – как же! Ты мне ноги покоцанные осколками бинтовал? Бинтовал! Неделю снять повязки запрещал? Факт! Демоны ржали и «белыми колготками» обзывались? То-то! Вот я и говорю, должок за тобой,- железно аргументировал «крестничек».
Проклиная бессилие психиатрической науки перед исключительной маниакальностью замполита, Николаич быстро сдался.
    Мальчик плакал.
- Это,Пётр Николаевич, у нас, Серёжа, - воспитательница с пронзительным и фальшивым сочетанием имени и фамилии «Мирабелла Артуровна Курочкина», вещала с не менее пронзительно фальшивым  оптимизмом,- Серёжа хочет быть солдатом! Но у Серёжи сегодня тройка по поведению. А с тройкой, дети, в солдаты не берут. Так ведь, Пётр Николаевич?
Николаич недоверчиво переводил взгляд с потенциального рекрута на явно душевно хворого педагога.
В специализированном интернате содержались брошенные дети с отклонениями в развитии. Дэцэпэшники, даунисты. Дети с физическими аномалиями.
    Плачущий Серёжа был двенадцатилетним колясочником.
    Так ведь, Серёжа? Тройка?-не унималась идейная наследница Луначарского.
Мальчик мелко кивал. Нянечки шустро меняли пелёнки описавшимся от переживаний «лежачим» одноклассникам. Носы и слюни окончательно были утёрты и Николаич, всё ещё оглушенный нереальностью происходящего, так же бодро и фальшиво произнёс:
    С тройками – да. То есть, нет... Я хотел сказать, наверно... не берут... в солдаты,-  окончательно растерявшись он начал суетливо снимать газетные обёртки с тубы отстрелянной «мухи». Зампотыл – этот неугомонный организатор сегодняшнего патриотическо-педагогического апофеоза всучил  сомнительный трофей Николаичу с инструкциями в стиле «Вручить лучшему бойцу».
    Вот. Держи, сынок,- Николаич протянул железяку остолбеневшему мальцу, - На память будет.
В голове привычно пронеслось «нафиг-нафиг такая память». Но засветившиеся счастьем глаза пацана и завистливая суета вокруг вернули душевное равновесие. Раз дети счастливы, то и Николаич был счастлив.
    А сейчас, ребята, скажем  нашему герою войны, дружно спасибо! - явно перебирала с эпитетами Мирабелла Артуровна, - и приготовимся смотреть парад!
Николаичу снова стало тоскливо. Путём сложных логических построений он понял, что ожидаемый парад – это ничто иное, как демонстрация его строевой выправки. Нет, конечно, не трудно показать несчастным деткам пару - тройку движений. Но идея чеканить шаг перед глазами обезноженных была несколько неуютной. Николаич обреченно вздохнул и поплёлся за нянечкой в просторный холл. На расставленных стульях сидели незнакомые толстые тётки. В упитанности и брезгливости  лиц угадывалось начальство городской социальной службы.
    Ну уж, хрен вам!- пронеслось в голове Николаича.
Устраивать кордебалет для циничных паразитов не входило в жизненную концепцию «героя». Но к удивлению, Николаича усадили на почетное место в центре и на время оставили в тревожном покое. Глубоко задумавшийся над своей нелёгкой юдолью и коварством хитрого замполита, Николаич совершенно пропустил момент появления перед зрителями бодрой мадемуазель Курочкиной.
    Дорогие гости!-звенел голос Мирабеллы,- прошу приготовиться к просмотру военного парада, в честь двадцать третьего февраля!
Все оживлённо захлопали. До Николаича пока не доходил смысл объявления. Он тоже оживлённо аплодировал и искал глазами что-либо напоминающее экран телевизора. Его даже не насторожило то, что парад транслировали только на День Победы.
Тем временем, явно замыслившая какую-то пакость Мирабелла потрусила куда-то вбок, в сторону выхода из холла.
    Никак сматывается,- догадался Николаич.
И тут же понял, на сколько жестоко ошибся. Грянул марш. Николаич спустя много дней осознал, что это был марш «Прощание славянки». В тот момент разум его был сражен картиной марширующего строя детей с церебральным параличом. Значение абстрактного ранее для Николаича понятия «гротеск» обрело материальное воплощение. Взволнованные дети больше обычного бились в хаотичных конвульсиях, сталкивались и входили в жесткий клинч. Свалку с успехом растаскивали расторопные нянечки. За колонной инфернальных «пехотинцев» появились синхронно подпрыгивающие на костылях «летчики». Принадлежность к крылатому роду войск была громко объявлена абсолютно безумной воспитательницей Курочкиной. Идея этого нереального и пугающего действа, видимо, принадлежала ей. Дальше прошла колонна державшихся за верёвочку «санитарок» с синдромом доктора Дауна. Опытный глаз кадрового военного  рефлекторно оценил идущих «в ногу» моряков-имбецилов в бумажных гюйсах и бескозырках. И от этой несуразности ему стало даже немного весело.
    «Славянка»  подходила к финальным аккордам и из прохода появились дети на инвалидных колясках.  Их катили разбитные нянечки. В руках дети держали торчком  зелёные трубы из ватмана,. Николаича осенило раньше, чем был провозглашен символизируемый род войск.
    Чудны дела твои, Господи!- пробормотал вконец обескураженный Николаич  и устав бороться с охватившим его омерзением бросился к выходу.

    Тем же вечером, против обыкновения, Николаич сильно напился в одиночестве. Домочадцы боязливо прислушивались к пьяным выкрикам с кухни, в которых угадывалось «Прощание славянки».

    Мальчик Серёжа катился в своей коляске гордо уперев в живот жесткую металлическую трубу, некогда грозного гранатомёта. Доброго дяденьки Петра Николаевича почему-то небыло среди зрителей.
    Серёжа твёрдо пообещал заслужить пятёрку по поведению и теперь был уверен: его возьмут в солдаты.     

    Он настоящий защитник Родины.


С наступающим праздником, комрады!