«…Только небо, только ветер, только радость впереди!
Взмывая выше ели, не ведая преград, крылатые качели
Летят–летят, летят» – разливался детский голос по школьному двору.

Первое сентября, моя первая торжественная линейка. Сегодня я первый раз иду в школу! В школу! Конечно, я буду самым прилежным учеником. Буду учиться на одни пятёрки!

«…А пока мы еще дети, нам расти, еще расти» – звонко пел в микрофон пухлый розовощекий пионер из четвертого «Б». Рядом с пионером стоял местный хулиган – тощий и взъерошенный второгодник Боба. Когда пионер закончил пение, и стал пробираться к своим одноклассникам, я заметил, как Боба с довольной лыбой хлопнул его по заднице. Между тем, микрофон взяла завуч и торжественно произнесла:
– А сейчас слово предоставляется директору нашей школы Чикатило Андрею Романовичу!
Все зааплодировали и к микрофону, улыбаясь, вышел пожилой лысый человек в очках.
– Дорогие ребята, – мягким голосом начал директор, – в этот знаменательный день я хочу пожелать вам успехов в учебе и хороших оценок! Ну а мы, учителя, сделаем всё возможное, чтобы вам в этом помочь!

Наша учительница, Алла Вениаминовна, оказалась хрупкой и очень симпатичной девушкой, которая в этом же году окончила пединститут. На первом уроке мира было наше знакомство. Алла Вениаминовна сразу пояснила нам, что непослушные ученики будут строго наказываться, при этом она достала из своей сумочки кожаную плеть.
– Тарантинин, – обратилась она ко мне, – ты понял меня? А ну повтори, что я только что сказала.
Признаться, я опять замечтался про то, как буду самым прилежным учеником, и пропустил слова учительницы мимо ушей. Алла Вениаминовна подошла ко мне, и плетью за подбородок подняла мою голову, я взглянул в её накрашенные с наклеенными ресницами глаза.
– Смотри, Тарантинин, чтобы это было первый и последний раз! – с этими словами Алла Вениаминовна хлёстко ударила плетью по парте, что я вздрогнул.

Домой я возвращался, испытывая смешанные чувства. С одной стороны, с сегодняшнего дня я стал школьником, то есть взрослым человеком. С другой стороны, в первый же день успел провиниться перед учительницей, что никак не увязывалось с моими мечтами об идеальной успеваемости по всем предметам. Еще меня сильно раздражал ранец, имевший особенность самостоятельно открываться во время ходьбы. Вот и сейчас он клацнул замком, открывшись снова. Ну и пусть, подумал я, пойду с открытым ранцем.

Мой путь пролегал через тёмный заброшенный скверик, на окраине которого образовалась спонтанная помойка из бытового мусора. Внезапно я услышал чьи-то осторожные шаги сзади. Я обернулся и увидел своего одноклассника Сашу Ревкова. Тот остановился, сделав вид, что ему нет до меня абсолютно никакого дела, принявшись пинать ногой сухие листья. Я продолжил путь, однако через некоторое время почувствовал легкий толчок в спину. Обернувшись, я вновь увидел перед собой Сашу.
– Чего смотришь? Иди дальше и не оглядывайся! – зло сказал Саша. Я пожал плечами и хотел уйти, но, вспомнив про ранец, решил всё же его закрыть. Каково же было моё негодование, когда, сняв его со спины, я обнаружил, что он доверху полон грязных сухих листьев и земли! Всё это лежало прямо на моих учебниках и тетрадках.
– Ах ты гад! – крикнул я, сжимая кулаки и подходя к Саше.
– Ну подходи–подходи, сопляк, сейчас я тебе рожу намылю, – процедил Саша и, откинув портфель в сторону, бросился на меня.
Надо сказать, что мы были одинаковой комплекции, но я не успел ничего предпринять, как оказался на земле. Саша, видно, занимался борьбой, или просто умел хорошо драться. Сначала я подумал, что у меня не хватит сил противостоять ему, но тут вспомнил, как летом к нам приезжал дядя Паша, в прошлом чемпион Ленинграда по боксу, а теперь помощник капитана на рыболовецком судне, он подарил мне боксёрские перчатки и показал пару приёмов. А еще много рассказывал интересного про легендарных боксёров – Валерия Попенченко и Бориса Лагутина. И я, собрав все силы, вырвался из крепкого зажима Саши и теперь сам придавил его к земле, не забыв пару раз двинуть кулаком в челюсть.
– Отпустил! Отпустил быстро! – кричал Саша. Что-то попало ему в левый  глаз, и он, прищурившись, смотрел на меня. Пытаясь вырваться, Саша дергался и колотил меня по спине. И тут я краем глаза увидел разбитую пивную бутылку, точнее, горлышко, лежащее на расстоянии вытянутой руки. Недолго думая, я схватил его и несколько раз со всей силы ткнул острыми краями Сашу в шею. Брызнула струйка тёмной крови.
– А-а-а-а-а-а! – заорал Саша. Я сунул горсть сухих листьев в его широко открытый рот, потом еще и еще, пока тот не затих, и не перестал дёргаться.
Отряхнувшись, я подошел к ранцу и вывалил из него всё содержимое, затем аккуратно собрал тетрадки и книги, а Сашу оттащил на помойку, забросав картонными коробками и прочей дрянью.

Что ж теперь будет, думал я. Как мне теперь быть примерным учеником? Если Алла Вениаминовна узнает, что это я убил Ревкова, то она никогда не назначит меня командиром звёздочки. Да что там командир звёздочки, меня и в октябрята теперь никогда не примут! А ведь в пионеры берут только из октябрят.

Совсем удрученный я пришел домой, да еще влетело от мамы за грязные тетрадки и учебники. Хорошо, хоть вечером по телевизору показывали бокс, и настроение моё улучшилось, –  наши у всех выигрывали, даже у кубинцев. Я взял карандаши и стал рисовать боксёров на ринге. Один боксёр атаковал другого левой прямой, а тот, уклоняясь, уже опустил руку, чтобы провести встречный апперкот. Картина мне понравилась, и я решил отнести её в школу, чтобы показать своему другу Роме Максимкину. Рома Максимкин был мальчиком забитым и хилым. Родители над ним издевались, заставляя часами стоять коленками на горохе.

На следующий день перед началом занятий я подозвал Рому Максимкина, чтобы показать ему свою картину. Но когда полез за ней в свой ранец, то ощутил, как кто-то вломил мне сильнейшего пинка прямо по копчику. Удар был такой болезненный, что слёзы навернулись мне на глаза. Я обернулся, передо мной стояла Буянова Таня, самая рослая и сильная девочка нашего класса, большая любительница подраться. Таню боялись даже мальчишки. А я сам видел, как она вчера била головой об стену нашу второгодницу Надю Лобанову. Таня довольно ухмылялась, ожидая моей реакции. И она её дождалась. Я встал в боевую стойку, как учил дядя Паша, и синхронно сделав короткий шаг левой ногой, выстрелил кулаком левой же руки Тане в глаз, довершив комбинацию правым прямым в челюсть. Таня молча рухнула на пол. Я подошел к лежащей девочке и с размаху ударил её своим ранцем по голове. Сразу же на меня налетели Танины подруги – Щербакова Маша и Терехова Таня.
– Девочек бить нельзя! – вопила Маша, больно вцепившись ногтями в мою правую руку. Терехова Таня схватила меня за грудки и с силой дёрнула на себя, отчего от моего пиджака оторвалась пара пуговиц. Я с размаху ударил её головой в лицо, она сразу обмякла, опустившись на корточки, после чего, получив пинок по затылку, распласталась рядом с Буяновой Таней. Щербакову Машу, отчаянно царапавшую мою правую руку, я несколько раз ударил левым боковым в висок. Ноги у неё подкосились и она стала медленно оседать на пол. Я подумал–подумал, и нанёс ей серию ударов под дых. Маша упала на залитый кровью паркет, аккурат между трупами двух Тань.
– Загадывай желание, сучка! – цинично произнёс я.
– Дима, сзади! – услышал я крик своей подружки, Ленки Мещеряковой. Сзади на меня бежал дзюдоист Коля Мискевич. Он сразу кинулся мне под ноги, дабы завалить, но я сверху сильно ударил его кулаком по затылку, его голова глухо стукнулась о паркетный пол. Коля затих, а из-под его головы стала медленно расползаться лужица крови. Я перешагнул через труп дзюдоиста и услышал тарахтение. На меня нёсся, размахивая бензопилой, учитель труда – пожилой азербайджанец Карл Магомедович Чурбаев. На моё счастье рядом находились швабра и пустое ведро, оставленные техничкой. Я поддел ведро шваброй и метнул в Карла Магомедовича. Ведро, сделав оборот в воздухе, наделось ему на голову.  Карл Магомедович на секунду замешкался и тут же получил сокрушительный удар шваброй по ведру. Бензопила, на которую так неудачно рухнул Карл Магомедович, сделала своё дело.
– Тарантинин! – услышал я зычный голос нашего военрука. – Тебя велено отконвоировать к директору!
Военрук целился в меня из мелкашки. Я поднял руки и покорно пошел в учительскую на третий этаж. Ну всё, – пронеслось в голове, – не быть мне командиром звёздочки.

В учительской полным ходом шло заседание педсовета. Завуч, дама бальзаковского возраста, натирала вазелином деревянный страпон, умело изготовленный Карлом Магомедовичем на деревообрабатывающем станке, а стоявший рядом физрук совершал половой акт с Аллой Вениаминовной, лежащей на столе. Босые ноги Аллы Вениаминовны с крашенными в красный цвет ногтями находились на плечах у физрука.
– Да, да, детка! – прерывисто выдыхал физрук, – Сожми меня крепче!
Алла Вениаминовна сдавила своими ступнями шею физрука. Я увидел, как напряглись её красивые стройные ноги, а физрук задвигался еще быстрее. Алла Вениаминовна застонала от наслаждения, но вдруг физрук закатил глаза и повалился на пол, разбрызгивая сперму в разные стороны. К лежащему физруку подползла завуч, и принялась засовывать ему страпон в задницу. Я незаметно проскользнул мимо оргии в кабинет директора.

На столе Андрея Романовича, рядом с увесистым чугунным бюстом великого демократа Бориса Николаевича Ельцова, лежала голова Ромы Максимкина. Директор задумчиво смотрел в окно.
– Что ж это получается, Тарантинин? – тихо произнёс директор, – Устроил драку, замочил учителя труда, об одноклассниках я вообще молчу. Так будущие октябрята не поступают, – покачал головой Андрей Романович, – придётся тебя наказать!
Последние слова директор произнёс с рычанием и вытянул свои длинные руки в попытке схватить меня за горло, но я, предвидя такой поворот событий, ударил директора бюстом Великого Демократа в висок. Андрей Романович медленно встал из-за стола и, сделав два шага, упал на окно. Падая, он высадил лысиной нижнюю половину стекла, свесившись головой на улицу. Уцелевшая верхняя половина тотчас поехала вниз и,  подобно гильотине, отсекла голову Андрею Романовичу. Голова улетела на улицу, шмякнувшись с высоты третьего этажа об асфальт. Обезглавленное тело директора медленно сползало на пол. Я выглянул из окна. Голова Андрея Романовича, лежащая на асфальте с разинутым ртом, смотрела на меня выпученными глазами. Снизу послышался цокот женских каблуков – из-за угла школы вышла Алла Вениаминовна. Она подошла к голове и потрогала её ногой в красной лакированной туфле, затем посмотрела наверх. Я моментально отпрянул от окна.
– Не прячься, не прячься, Тарантинин! Я видела тебя! – раздался с улицы строгий голос Аллы Вениаминовны. У меня похолодело в груди. Выглянув из окна, я чисто автоматически выкрикнул:
– Алла Вениаминовна, это не я! Я больше так не буду! Честное слово!
– Я знала, что ты дурак, Тарантинин, но не думала, что до такой степени! – холодно произнесла Алла Вениаминовна и пошла прочь.

В этот день я дал себе слово, что начну исправляться и больше никого никогда не убью. До приёма в октябрята у меня еще есть время, чтобы исправить впечатление учительницы о себе.
По дороге из школы я услышал в кустах скверика какие-то охающие звуки. Вооружившись деревянной палкой, найденной на помойке, я осторожно вошел в кусты. Картина, представшая моим глазам, меня обескуражила. Передо мной на четвереньках со спущенными штанами стоял тот самый розовощекий пионер, что пел песню на торжественной линейке, а сзади его чеканил в жопу второгодник Боба.
– Что вылупился, урод! – угрожающе произнёс пионер. Боба вытащил член, постучав им по заднице пионера, и сказал ему:
– Толстый, бери этого мелкого, он твой.
Пионер набычившись, пошел на меня. Педерастов я с детства не считал за людей, поэтому, не раздумывая, с размаху треснул толстого палкой по башке. Пионер сразу свалился на землю и подозрительно замер.
– Ну, щенок, ты сам напросился! – рявкнул Боба и кинулся было на меня. Однако удар деревяшкой, пришедшийся ему в лоб, охладил его пыл.
– А-а-а, с-с-сука! – Боба наклонился, закрыв ладонями лицо, из-под которых закапала кровь.
И только сейчас я обратил внимание на торчавший из конца деревяшки здоровый ржавый гвоздь, на нём бесформенным кровавым куском висел Бобин глаз. И мне ничего не оставалось, кроме как добить Бобу, ударив его по затылку несколько раз этой палкой с гвоздем. Ведь второгодник бы не успокоился, пока не отомстил.

Забросив деревяшку куда-то в глубь скверика, я как ни в чем не бывало вышел из кустов. Домой шёл почему-то с хорошим настроением, мечтая об отличной успеваемости и примерной. Что-то подсказывало мне, что чёрная полоса в моей жизни кончилась, и теперь-то я стану примерным учеником. Только бы Алла Вениаминовна не припомнила мне смерть Андрея Романовича.

P.S. А командиром звёздочки меня всё равно назначили! Спасибо за это Ленке Мещеряковой, её голос в мою поддержку оказался решающим.