11

Время в диспансере тянулось очень медленно. Илья быстро сдружился со всеми, кто лежал в его палате. С кем можно было нормально общаться. А то попадались и такие чудики, что при одном только упоминании о них, прятались с головой под одеяло или начинали кидаться всем, что попадало под руку. А под руку попадали подушки, книги, капельницы, пластмассовые бутылки с водой, судна и их содержимое.
Сергей, тот парень, который повел в самом начале Илью на обед, был всегда рядом с ним. Они постоянно общались, иначе становилось ужасно скучно и тошнотворно. Курить давали семь раз в день по какому-то известному только медсестре расписанию. Кормили три раза в день, вечером давали кефир или чай. Ну, еще передачки. Илье их мама приносила регулярно. Все время, пока он лежал — три дня — он мечтал о переводе на второй пост. Ходили слухи, что там можно свободно курить, ходить, играть в разные игры, что там нормальные кровати и даже есть телевизор. И что там не привязывают. И нет таких дебилов, каких можно встретить тут.
Обход был каждое утро. Доктор спрашивал у Митникова, как тот себя чувствует — Илья утверждал, что прекрасно. И просился домой. Но доктор говорил, что при таком нервном срыве, какой произошел у пациента, то есть у Ильи, необходимо пройти определенный курс лечения. Тогда Илья просился на второй пост. Доктор все обещал и обещал.
На соседней койке с Митниковым лежал парень лет двадцати шести с кличкой Манжур. Он толком не мог рассказать, как попал в диспансер. Один день он говорил, что пришел сам. Другой день он говорил, что его забрали из дома.
— Знаешь, за что я здесь лежу? — спросил он как-то Митникова.
— За что? — вздохнул тот.
— А за свои убеждения. За то, что я рассказывал своему доктору правду. Я не первый раз за это лежу тут.
— А что за убеждения-то такие страшные? — спросил Сергей, который сидел на койке Митникова, рядом с ним.
— Вот смотри. Ты запоминаешь лица человека? Четко и ясно?
— Ну не совсем, не всегда, если быть точнее. Со временем, конечно, забывается… — ответил Илья.
— Дело в том, что это какая-то определенная магия, которая работает на подсознательном уровне человека. Когда люди встречаются в первый раз — ты смотришь на человека, не зная его, не поговорив с ним, как следует, и он кажется тебе одним. А потом, если вдруг ваша встреча будет иметь продолжение, возможно, вы подружитесь — ты будешь узнавать этого человека. И он уже не будет тебе казаться таким, каким ты его видел вначале. Это защитная функция организма, как правило, мы кажемся в первый раз какими-то злыми, угрюмыми…
— Ты не прав тут, — перебил Сергей. — Все по-разному.
— Ну, есть и те, кто кажутся милыми, а потом наоборот, когда узнаешь ближе — думаешь — вот гадина. Это тоже функция организма, чтобы понравиться с первого раза. Все это отражается не только на поступках, поведении, речи, а на лице. В первую очередь на лице. Сначала при первой встрече лицо запоминается одним, чем больше ты узнаешь человека, тем больше оно меняется. Тем больше ты его начинаешь запоминать таким, какое оно есть на самом деле и тут эта магия рушится. Я однажды видел женщину, которая шла на меня, и ее лицо менялось на глазах, при каждом ее шаге. Да и не один раз я видел такое. А вы вот не видели?
Сергей задумался.
— Не, я не видел, — сказал Илья.
— Просто ты не присматривался, — сказал Манжур.
— А я видел. Да, определенно, такое бывает. Что-то такое есть. Но что это?
— Вот я и копаюсь во всем этом, пытаюсь разобраться. Пришел к доктору раз, рассказал все. Так тот, нет, чтобы помочь, объяснить, что к чему, они же это дело, возможно, проходят, на то они и психиатры — положил меня сюда гад!
— Эй там, как тебя, Манжур. Ты попроще отзывайся о врачах. А то сейчас к кровати привяжем и клизму поставим! — крикнула медсестра, которая сидела у двери и наблюдала за всеми.
— Поставите… в жопу себе клизму запихайте, — шепотом.
— Так, Манжур, не выводи меня.
— Не буду больше.
— А можно мне клизму? — засмеялся Сергей.
— Тебе сейчас капельница будет, минут через пять. Так что ложись на свою койку и готовь руку.
— Вы все-таки присматривайтесь к лицам. В них сила и тайна. Они большую роль играют и в общении и вообще в жизни.
— Хорошо, — сказал Илья.
Сергей пошел на свою кровать. Илья лег. Глаза слипались. Хотелось спать с уколов и таблеток. Он зевнул, и сам не заметил, как заснул. Последнее, что он видел, перед тем, как заснуть, это как Сергею поставили капельницу.
Снилась ему Катя. Он катал ее на Мерседесе по городу, а на заднем сидении валялся розовый велосипед. Но на этот раз все было как-то нереально. Он спал и понимал, что спит, понимал, что все это ему сниться.
«Где же мне найти тебя, Катька. Где же?» — подумал он и разомкнул веки. Звали на ужин.
Ели они в маленькой комнатушке, которая, по-видимому, раньше тоже была палатой. Тут стояло несколько столов. Есть приходилось в несколько заходов, потому что всем места не хватало. Илья с Сергеем шли как всегда первыми. На этот раз давали кашу и вареное яйцо. Илья достал из передачки копченую колбасу, и они с Сергеем сделали бутерброды, разрезав яйца ложкой (ножей не давали) они положили их на бутерброды. Быстро съели кашу, и попили чай.
Так проходил день за днем. За разговорами, капельницами, ожиданиями возможности покурить. Сном. Сном днем, сном вечером, ночью. Илья удивлялся, как у них хватает время на все остальное, если они так много спят. Привозили новеньких, некоторые приходили сами. Те, что потише, просто ложились на койки и пялились на потолок, а других, буйных привязывали к кровати, как совсем недавно привязывали и Илью. Когда они были в сознании и не бредили — просили их отвязать, дергались, кричали, но продолжалось это не долго. Приходил доктор или просто медсестра, делали укол, и буйный моментально успокаивался, проваливаясь в глубокую яму здорового наркотического сна.
На пятый день Манжура перевели с утра на второй пост. Позже перевели и Сергея. А ближе к вечеру и Илье сказали собираться. Он очень обрадовался, собрал все свои небольшие пожитки, в том числе и передачки и приготовился к переезду. Под ужин его перевели.
Только войдя на второй пост, он уже понял, что здесь гораздо лучше. Психи гуляли по коридору, это было им дозволено. Сразу возле двери стоял столик, на котором валялось домино. Тупее игры Илья не знал.
Сбоку тянулись двери палат. Где-то в центре коридора входная дверь с улицы с большим предбанником, где происходили свидания с родными. Еще столик, на этот раз с шахматами, телевизионная, столовая, сестринская, туалет, курилка, ванная. Как тут было прекрасно, по сравнению с первым постом. Илья просто ликовал.
Определили его во вторую палату к суицидникам, там на его удивление был и Манжур и Сергей. Когда Илья вошел, они о чем-то весело болтали. Естественно обрадовались его появлению.
Койка Митникову досталась у самой двери, дуло, конечно, но ничего — было терпимо. Еще в палате лежал дедушка, который по первому взгляду — очень сильно храпел ночью, мужик с перебинтованными руками и паренек лет тринадцати.
На втором посту Митников обжился быстро. Накопил сигарет, принесенных мамой, печенья, сок. Вся тумбочка была завалена. Книжки, тетрадки, чтобы писать что-нибудь или рисовать. Курить бегали каждые полчаса, потому что больше делать было нечего. Подружились с солдатами, которые лежали в соседней палате, косили. Им недавно принесли из части сигарет с названием «Дальнобойшик». Угостили парой пачек — попробовать что это такое. Митников затянулся разок и подумал, что сейчас же умрет. От сигарет тащило жженой резиной. А еще и лозунг: «Дальнобойщик — с нами путь в два раза короче». Илья, не долго думая, переделал: «Дальнобойщик — с нами жизненный путь в два раза короче». А ведь на самом деле — выкурить пару таких пачек и все — на тот свет дорога обеспечена.
Нашли одного придурка по имени Вася, который за конфеты пел песни и развлекались. Над дураками глумиться, конечно, плохо, но зато хоть какое-то веселье. Пытались обменять «Дальнобойщик» у него на нормальные сигареты, оказалось, что не совсем дурак. Зато нашли некого Сашу с дикой трясучкой от галоперидола, который стал менять одну пачку примы на две пачки резиновой отравы. И еще заодно мыл полы, когда вторая палата дежурила. Так называемая трудотерапия — мыть полы, убираться в столовой и таскать мешки с бельем. Солдат еще иногда выпускали на улицу, чтобы те подметали территорию. Никого из больных не выпускали — боялись, что убегут, наверное. Хотя были дни, когда выводили погулять в огороженный забором дворик. Да и то ненадолго.
На пятый день на втором посту вечером после чая медсестра перепутала таблетки Митникову и дала ему какую-то жуткую смесь. Потом опомнилась:
— Иди быстро в туалет, два пальца в рот, чтобы тебя стошнило! — нервно сказала она.
— Сейчас, — кивнул Илья и пошел в туалет, хитро улыбаясь.
Честно сунул два пальца в рот, ничего не получилось. «Ну вот, кайф идет ко мне сам», — подумал он.
— Не удалось, — сказал он медсестре.
— Иди ложись, скажи соседям, чтобы следили за твоим состоянием, если вдруг станет плохо — сразу же скажите мне. Мало ли чего. Там такая лошадиная доза.
Она тяжело вздохнула.
«Рассказать, что ли врачу, чтобы тебя уволили? Да нет, я не такой вредный», — Митников еще раз хитро улыбнулся и пошел к себе в палату.
— Ну, парни, сегодня меня будет плющить! — зайдя в палату продекламировал Митников.
— Это с чего это вдруг? — спросил Сергей.
— Да мне вместо моих таблеток дали кучу каких-то других, да еще какую-то горькую микстуру, в общем полный букет! Эх как меня сейчас торкнет.
— Да медсестру за это же уволят, — подал голос дед.
— А я ничего говорить и не буду. Не помру же я в конце-концов.
— А если помрешь? — не отставал дед.
— Помру, ну и ладно, все равно мне Катьку не найти.
— Какую такую Катьку, — спросил Сергей.
— Да там, — махнул рукой Илья. — Да и башня еще эта. Не дано мне узнать, что там внутри.
— Ну, вот. Уже бред начался, — засмеялся самый младший.
— Я те дам бред, — сказал Илья и кинул в него подушкой.
Подушка вернулась обратно на место. Илья прилег на кровать. Прикрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Немного кружилась голова.
— Илья?
Голос Сергея эхом разлетелся в голове. И все куда-то пропало.

12

Блики играли на черном капоте. Все вокруг цвело и благоухало. Жара от асфальта, жара от машины. Но солнце уже почти село. Оттого все вокруг приобретало какой-то закатный, где-то даже кроваво-алый оттенок. Илья стоял под Катиными окнами и курил, щурился. На нем был светлый пиджак, рубашка с галстуком, отглаженные брюки и такие же блестящие и начищенные, как капот, ботинки.
Через несколько минут вышла Катя — на ней было надето вечернее платье. Выглядела она необычно. И такая она больше нравилась Митникову. Не как обычно: в мальчишеских джинсах, футболке и с косичкой.
— Ну, вот и я, — сказала она, улыбнувшись.
— Быстро ты, — сказал Илья, стрельнув бычком в кусты. — Поехали?
— Ага.
— Давай, показывай дорогу.
Днем, после просмотра фильма они долго катались на машине. Потом решили вечером сходить в ресторан. И поехали в магазин выбирать костюм для Ильи и платье для Кати (все денежные проблемы решали звонки Диме). Затем Митников отвез Катю домой, чтобы она переоделась, и вот, после недолгого ожидания, они направились в ресторан.
— Как я тебе? — спросила Катя, когда они остановились на очередном светофоре.
— Супер, просто принцесса, — улыбнулся Илья.
— Только вот с волосами пришлось повозиться. Прическу я уж делать не стала, а то бы ты точно меня заждался, и мы совсем бы опоздали. Вот тут на право. Ага. А там вон налево. Еще пара кварталов осталось. Ты вообще бывал в ресторанах когда-нибудь?
— Ну, бывал пару раз, конечно. А у вас в городе один ресторан или много? Просто городок маленький.
— Штуки три что ли. Но мы в самый хороший пойдем.
— И, следовательно, самый дорогой. Но нет, ты не подумай, о деньгах я не беспокоюсь. Просто это круто — самый дорогой ресторан.
— У нас есть все, что нужно для его посещения. Мы подъедем на крутой машине, мы клево одеты, у нас есть деньги. Осталось только, чтобы манеры были соответствующими. Тут ты, я думаю, не подкачаешь?
— Постараюсь.
Мерседес остановился у входа в ресторан. Илья вышел из машины, открыл дверцу Кати, подал ей руку. После того как она вышла, отдал ключи от Мерседеса подбежавшему швейцару.
Взяв Катю под руку, он вошел в ресторан. Отделка оказалась шикарной. Все в бархате самых разных оттенков. Фойе — чисто синий бархат. Коридоры — алый. Зал был поделен на несколько цветовых зон. На стенах висели огромные картины. Играла приятная музыка, только потом Илья заметил, что в углу примостился целый маленький оркестр.
— Действительно хороший ресторан, — вздохнул он.
Катя постоянно вертела головой, разглядывая то одну картину, то другую.
— Ты бы знал, как здесь кормят вкусно.
— А ты здесь постоянный клиент? — хихикнул Митников.
— Да нет. Я тут первый раз, просто знакомые рассказывали.
После того, как они прошли в зал. К ним подошел официант.
— А есть у вас вип-зона? Нам бы хотелось свечи, полумрак… Прочую романтику… — сказал официанту Илья.
— Конечно, есть. Но… это довольно…
— Это невежественно с вашей стороны говорить про деньги, если бы мы не имели средств, мы бы не спрашивали, — с гонором сказала Катя.
— Прошу прошенья.
— Ну, ты даешь, — шепнул ей на ухо Илья.
— Ничего, пускай свое место знает.
— Прошу за мной, — позвал их официант.
Спустя несколько минут они сидели за столиком, отгороженным от общего зала стеной и бархатной ширмой.
— Сейчас официант, который будет вас обслуживать, принесет меню. И если он в дальнейшем вам потребуется. Вот здесь на стене есть кнопка, чтобы его вызвать.
Официант поклонился и скрылся за ширмой.
Катя засмеялась.
— Никогда еще не чувствовал себя таким дураком, — сказал Илья и тоже засмеялся.
Вскоре подошел молодой официант, какой-то чересчур женственный паренек, который сразу не понравился Илье.
— Для начала бутылку вина и два фужера, — сказал Илья и наугад ткнул в меню, в раздел, где были самые дорогие вина.
Официант ушел и вернулся через минуту с бутылкой вина и фужерами. Бутылка оказалась чуть пыльной, он протер ее полотенцем, поставил на стол, открыл и разлил вино по фужерам.
— Мы позовем, когда выберем что-нибудь еще, — сказала ему Катя.
Паренек кивнул. И ушел.
На столе горели две свечи и в их свете Катины глаза как-то по-особенному сверкали. Огоньки блестели и на губах. Катя улыбалась, медленно водя пальцем по кромке бокала.
Илья отпил вина. Честно говоря, он чувствовал себя не особо уютно. Хоть он и был одет в пиджак, рубашку с галстуком, атмосфера этого ресторана и его мироощущение как-то не совпадали. Он бы с удовольствием сидел сейчас в какой-нибудь маленькой молодежной, лучше уличной, кафешке и пил бы пиво. Вся эта пафосность. Бррр. Но, безусловно, круто.
— Здорово здесь. Как я рада, что тебя встретила!
— Я тоже рад, — сказал Илья. — Можно комплимент?
— Можно, конечно.
— Красивее девчонки, чем ты, я никогда не встречал.
Она засмеялась.
— Правда-правда.
— Я понимаю, спасибо. Ты тоже хороший, Илюш. Очень-очень.
— Давай на брудершафт, а? — спросил Митников, поднимая бокал.
— Давай, — кивнула Катя.
Они выпили на брудершафт и Катя легонько, почти незаметно коснулась губами губ Ильи. Тот заметно покраснел.
— Выбирай, — сказал Илья, развернув меню в сторону Кати.
Девушка на некоторое время погрузилась в составление заказа. Ничего не спрашивая, заказала на двоих и записала все это красивой перьевой ручкой на бланке заказа. Взглядом попросила Илью нажать на кнопку.
Мгновение и появился официант.
— Блюда подавать сразу или по очереди?
— По очереди, — ответила Катя.
Парень ушел.
— Ты когда-нибудь была на море, Кать?
— Нет, а что это ты вдруг вспомнил?
— Я всего один раз был на море. Когда мне было двенадцать лет. Спустя несколько месяцев после этой поездки, мой отец погиб в автокатастрофе, — Илья опустил глаза, — и фото, которые остались после моря — такая память о нем.
— Для чего ты сейчас говоришь об этом? — спросила Катя.
— Мы были в доме отдыха в Сочи. Там такой вкусный шашлык. Настоящий, не такой, который обычно едят на пикниках из готового мяса, купленного в магазине, плюс готовые угли. Такой вкусный, что можно вместе с пальцами проглотить. Можно съесть целый таз. И вино… настоящий кагор.
— Я люблю шашлык.
— Я просто тут подумал, давай поедем на море на пару неделек, как раз в тот самый дом отдыха. Деньги есть, машина есть. Все есть. Поехали, а? Люди иногда живут в нескольких сотнях километрах от моря и всю свою жизнь никак не могут выбраться, посмотреть на это чудо природы, искупаться в соленой воде, узнать, что такое шторм, что такое штиль. Как красиво и удивительно, когда в шторм бродишь по берегу моря, ощущаешь всю его мощь, всю силу. Ходить собирать обточенные волнами камушки и стеклышки, нырять за раковинами, ловить крабов в расщелинах бун.
— Я всегда мечтала побывать на море, — вздохнула Катя. — Но отпустят ли меня родители?
— А мы их возьмем с собой, — нашелся Илья. — Только надо будет заехать еще в одно место, зацепить одного молодого токсикомана. Игорька.
— Он что, правда, токсикоман?
— Из-за отсутствия положительной компании и положительной обстановки у него нет другого выхода. Но он исправиться. Правда.
— Это было бы здорово. Море…
Илья закурил.
Пришел официант, принес фруктовые салаты.
— Можно пепельницу? — спросил Илья.
— Вообще-то у нас здесь не курят.
Илья положил на стол сто долларов.
— Секунду, — официант снова скрылся за ширмой.
— Все решают деньги, — грустно вздохнула Катя. — У кого их нет — тот и сам никто.
— Без бумажки ты букашка.
— Это точно.
— Я вот не могу понять, как же так. Вот мы сейчас с тобой сидим в дорогущем ресторане и кушаем фруктовые салаты, а кто-то сидит голодный дома и совсем не знает, чем поужинать. Пенсионерки дорожат каждой копейкой, чтобы дотянуть до следующей пенсии. Чтобы хватило на хлеб. А я плачу сто долларов за пепельницу. Почему такая несправедливость, почему все люди не могут быть равны? Почему это утопия?
— Не знаю. — Катя пожала плечами.
— А я знаю. Потому что это мир зверей. Все мы звери — куски мяса и костей. С мозгами. Понимаешь, мы такие же, как допустим волки. Они бегают, ловят зайцев и едят. Но одно отличает нас от остальных животных — это более совершенный разум. Как же так? Мы строим себе дома, мы разрабатываем оружие. Разум — это болезнь — это вирус. Который мешает нам быть просто зверьми. Мы сверх-звери. Мы убиваем себе подобных, да все равно из-за каких целей. Кто просто так, кто за свободу, кто для защиты дома и родных. Да и родных иногда убиваем. Мы и себя убиваем. Сколько суицидников? Для нас нет границ, нет рамок. Кто мы и что нам надо вообще от этой жизни — непонятно. Если бы мы чувствовали каждую бактерию, которая пожирает нас изнутри — мы бы знали, кто и что мы на самом деле. Но мы чувствуем только сильные повреждения и сильные заражения. Но не чувствуем и не понимаем, что самый главный наш враг — разум. Были бы мы как волки. Мы бы просто охотились для еды. Спали, ели, прости — сексом занимались. И все. Умирали бы. Рождались бы новые волки.
Илья схватился за голову.
— Мы больны тем, что мы живы. Ты это понимаешь?
— Самая страшная болезнь — это наша жизнь. — Кивнула Катя.
Она была немножко удивлена монологом Ильи.
— И возникает вопрос — если эта болезнь — наш разум — существует, то она для чего-то нужна? Она нужна, чтобы в итоге уничтожить нас? Нет. Тогда не будет разума — суицид вируса невозможен. Разум будет развиваться, и делать еще более отвратительных созданий. Кем мы будем через тысячу лет, я даже не представляю себе. Что это будут за создания? Но меня волнует, как зараженного, мой данный момент. Моя жизнь сейчас. В чем ее смысл? Чтобы посадить дерево?
— Этого не знает никто.
— Чтобы знать свой смысл, смысл своего существования. Надо понять себя.
— Занимайся йогой.
— Какой еще к чертям йогой. Наше сознание может открыться нам. Для этого ему нужно помочь. Для этого существует столько средств.
— Например, алкоголь.
— Алкоголь открывает только верхние слои сознания. Те мысли, которые вертятся около, вот-вот вылезут наружу. Все они по пьяни вылезают через задушевные разговоры. Вылезает злость. Необузданность.
— Ты говоришь о наркотиках?
— Ты когда-нибудь пробовала какое-нибудь наркотическое средство?
— Ну, травку курила.
— И что?
— Я стала вспоминать все свои сны, все те, которые были мной давно забыты. Они вставали передо мной картинами из ниоткуда.
— Вот видишь — это уже шаг к самопознанию. Сон — самый основной изменитель нашего сознания. Через сон нам подается то, что гораздо глубже повседневных мыслей. То, что там… внутри. — Илья постучал себя по макушке.
— Да я понимаю. Сны они в некотором смысле открывают сущность. По снам можно определить многое. А ты не думаешь, что сны связаны не только с внутренним миром, а еще и с окружающим? — Катя бросила вилку, разговор ее затягивал.
— Конечно, связаны. Только вот насколько сильно и с какими внешними факторами связана наша сущность — мне пока не понять. Может быть, просто какие-то происходящие события влияют на нас, когда мы не спим и когда наше сознание не изменено. Или же окружающий мир влияет на нас, когда наше сознание изменено и открыто для каких-то невидимых волн, воздействий, чужих мыслей… еще чего-то.
— И все-таки сон — не самое сильное средство изменения сознания?
— Это в первую очередь естественное средство! Все остальное тоже естественное, только надо до этого додуматься… это надо создать из каких-то компонентов. Если эти компоненты есть и это можно создать — значит, что так оно задумано. Тот же самый клей — токсичные вещества, которые воздействуют на нас. Наркотические вещества. Многое. Травы.
— А если я, например, вовсе не хочу познавать себя. Просто живу и живу. Мне ничего не надо, меня ничего не волнует.
— Значит ты простой обыватель, не больше. Ты такая же, как большинство. Большинство живет и не задумывается ни о чем так серьезно, как задумываюсь я. Да и если задумываться — это не решение проблемы. Понять свою сущность трудно. Она приходит через образы, чаще всего, как я понял. Вот для меня, например, она является водонапорной башней. Что там внутри? Вот открою дверь и получу ответ на загадку. Пойму.
Илья доел салат, отложил вилку.
— Ты доела? — спросил он.
— Да, — кивнула Катя.
— Переходим к горячему? — спросил Митников и нажал на кнопку.

13

— Вкуснотища, — пережевывая мясо выдавил из себя Илья.
— Не говори, когда жуешь, — цыкнула на него Катя.
— Угу.
— Да кормят здесь отлично! Жульен был просто прекрасный, а эти бифштексы! Это что-то!
— Надо почаще сюда наведываться. — Илья вытирал губы салфеткой.
— Да уж, если бы столько денег было бы всегда.
— А, не проблема. Ты что забыла, что я хозяин ночного клуба в Москве. Он же прибыль приносит и все такое. Только я думаю, что сюда мы вряд ли больше попадем. Уедем на море, а оттуда сразу в Москву.
— А я?
— Ты хочешь жить в Москве?
— Я вообще по натуре урожденная провинциалка и большие города не люблю, но если разумно подумать. В Москве прикольно. Там столько разных мест интересных и людей много. Там ты, там твой клуб. — Она хитро заулыбалась.
— Устрою все ваше семейство ко мне в клуб работать. Купим вам там квартиру. А я потом на тебе женюсь.
— Ишь разбежался, — засмеялась Катя.
— Не хочешь переезжать?
— Да все я хочу. Со свадьбой, говорю, торопишься.
— А чего тут торопиться. Ты мне нравишься, я тебе тоже. Давай жениться. — Илья был прост как никогда. Вино делало свое дело. К тому же жутко захотелось в туалет.
— Мне надо подумать, — засмущалась Катя.
— Ладно. Думай. Пойду я отойду ненадолго.
Голова кружилась от выпитого (одной бутылкой они не ограничились, а вино Илья пил как пиво) после того, как Митников встал, его заметно шатнуло в сторону.
— Сейчас я приду, — зачем-то сказал он.
Махнул рукой и зашел за портьеру.
Сначала было темно. Голова кружилась еще сильнее. Но он почему-то уже сидел. «Неужели я сижу на полу, какой позор!» — промелькнула мысль в голове. Он открыл глаза.
На койке напротив спал Манжур. Одеяло он сбросил на пол. И нервно подергивал ногой. Из коридора в палату падал тусклый свет. На подоконнике сидел малой, и что-то рисовал пальцем на окне.
Илья потряс головой, все вокруг поплыло.
— Чего не спишь? — спросил он малого.
— Да что-то не спится, мне таблетку сегодня не дали.
— Понятно, — Илья попытался подняться.
— А ты во сне разговаривал с какой-то Катей, — радостно сообщил мальчишка.
— Пошел ты, — прошипел Митников и встал с кровати.
Его довольно ощутимо мотнуло в сторону, и он ударился об спинку кровати Манжура, а потом рухнул на свою кровать. Снова попытался встать, расставил ноги пошире. Прошел мотаясь до двери, оперся на косяк. В туалет хотелось еще сильнее. «Только бы доползти», — с усмешкой подумал он.
В коридоре на стульях сидела медсестра и сестра-хозяйка. Увидев, в каком состоянии Илья, сестра хозяйка привстала:
— Нажрался скотина, я вот тебе сейчас. Как они только умудряются.
— Успокойтесь, Марья Степановна. Это у него от лекарств эффект такой. Ты куда, Митников? В туалет?
Илья кивнул.
Медсестра взяла его под руку, и он буквально повис на ней. Она довела его до самой двери.
— Ну, а дальше ты давай уже как-нибудь сам.
— Хорошо, — прошептал Илья и ввалился в туалет.
В туалете стоял один молодой псих по имени Валера. С ним Митников был в нормальных отношениях, поэтому, увидев как мотает Илью, парень его подхватил и поставил рядом с унитазом, оперев об стенку.
— Валер, закури мне сигарету. В правом кармане пижамы.
Паренек достал из кармана пачку, выудил сигарету, закурил ее и подал Митникову.
После первой затяжки голова потяжелела, изображение совсем расплылось.
— Да не ссы ты мимо-то, — сказал Валера.
— А мне пох. Я все равно ничего не вижу.
Закончив все дела, Митников бросил сигарету на пол и направился куда-то, по его мнению, в сторону двери. Уперся в стенку, и тут картинка прояснилась. На стене крупными буквами было написано: «Я тащу весь мир, я тащу всех, я мега-тащун». Митников прыснул со смеха и присел на корточки. Вдруг ему показалось, что он на поляне и из-за деревьев виднеется силуэт чего-то большого и темного.
— Башня, — прошептал он. — Хочу в башню.
— Ты сейчас и по почкам и в башню получишь, если в себя не придешь, — сказал Валера, подхватил Митникова и вытащил его из туалета прямо в руки медсестры. Та, при помощи сестры хозяйки, донесла Илью до палаты и уложила в кровать.
— Следи за ним, — сказала она малому. — Чтобы ничего себе не расшиб.
— А дайте таблетку от сна, а то я не засну вообще, — сказал мальчишка.
— Приходи через пятнадцать минут. А пока посмотри за ним.
— Хорошо…
«Хочу в башню», — мысленно повторил Илья.
Закрыл глаза, мутные пятна были и там. Но темнота как-то все-таки поглощала головокружение, становилось легче. На подушке голове было мягко.
— Накрой меня одеялом, — попросил он у малого.
Тот повернул Илью на бок, вытащил из-под него одеяло и укрыл его сверху.
Митникову сразу стало тепло и нехорошо. Но он все больше и больше проваливался в сон. И уже не мог ни чем пошевелить и ничего сказать. Еще несколько секунд он понимал, что находиться в состоянии между сном и явью и это ему нравилось, но потом разум уже не смог сопротивляться и Илья погрузился в сон.
И сразу он увидел забрызганное лобовое стекло машины. Рядом сидела Катя, она положила свою руку на руку Ильи, что лежала на рычаге переключения скорости.
— Спасибо тебе за чудесный вечер, — сказала она улыбнувшись.
— Тебе спасибо за чудесную компанию, — ответил Илья.
Их лица сблизились и впервые они поцеловались. Поцелуй их был непродолжительным, но чувственным.
Машина стояла рядом с Катиным подъездом. Накрапывал мелкий дождик. Желтым теплым светом горели окна в домах. Уже стемнело, ночь взяла свое.
— Не провожай меня, ладно? — попросила Катя.
— Почему.
— Ну, не провожай просто. Ладно?
— Ладно.
Катя вышла из машины.
— Пока, Илья, — попрощалась она.
— До завтра, Кать, не забудь поговорить с родителями.
— Не забуду, — бросила она через плечо, пошла к подъезду, забыв закрыть дверь.
Илья протянулся и захлопнул за ней дверь. Включил музыку погромче. Днем он купил диск с саундреками к фильму Сайлент Хилл. Закурил сигарету и тронул машину с места. Куда ехать было непонятно.
После недолгих раздумий Митников решил поехать на площадь, в самый центр города, там вечерами собиралась молодежь.
«Может быть, удастся купить что-нибудь эдакое…» — думал он.
Пиджак вместе с галстуком валялись на заднем сидении. Рубашка до половины расстегнута, на шее серебряная цепочка с монеткой — подарок Кати. Она взяла ее с собой в ресторан из дома и перед тем, как они собрались уходить — подарила. Это была сильно памятная вещь для нее, чувствовалось по взгляду, которым она смотрела на Илью, когда надевала на него цепочку. Только вот памятью чему служила эта монетка на цепочке, — Митников не знал. И не стал спрашивать.
Он проехал до площади, дождь совсем пропал. Оставил машину на стоянке и, купив в ларьке бутылку пива, направился к ближайшей компании, сидевшей под укрытием административного здания на парапете.
— Здарова, — поприветствовал он ребят.
— Привет, — на разные голоса услышал он в ответ.
Затем он подошел к самому, по его мнению, взрослому пареньку и отвел его в сторонку с предлогом пообщаться.
— Слушай, — начал Митников, — у вас тут где-нибудь в городе можно купить че-нить эдакое. Ну, типа травы или покруче?
— Э… — потерялся парень. — Да вроде можно, только я сам лично не знаю. Подойди вон к тому, — он указал в сторону небольшого парка, за зданием, где на лавках тоже сидело несколько ребят, — пареньку в красной футболке с дрэдами. Он тебе продаст. Вроде он торгует.
— А как его зовут? — спросил Митников.
— Тимофей. Или Тим просто.
— Окей. Спасибо.
Илья пожал пареньку руку и направился в сторону парка. Откупорил бутылку пива, сделал несколько глотков и закурил сигарету.
— Здарова, парни, — сказал Митников.
— Ну, здарова, коль не шутишь, — ответил один ему.
— Кто тут из вас Тим? — спросил Илья.
— Ну, допустим я, — ответил паренек в красной футболке. — А чего надо-то?
— Да вот мне тебя посоветовали на тему того, что у тебя можно что-нибудь интересное подкупить из приколов.
— Да. Допустим можно.
— Ну, пойдем отойдем в сторонку. Я бы у тебя что-нибудь приобрел.
— Пойдем, — согласился Тим.
Они отошли от лавки.
— Тебя что интересует? Травка, кислота, что-нибудь пожестче?
— Травка.
— Травку так быстро не достану, придется ждать часик или около того. Паренька просто сейчас не выцепить одного. Вот когда он домой придет.
— Кислота?
— Это я тебе прямо сейчас могу отчехлить. Вот, — он достал из кармана небольшую книжечку.
Открыл ее и Митников увидел, что на каждой страничке, за клеенкой вставлены по три, по четыре почтовые марки.
— Это че? — удивился Илья.
— Ну, берешь такую марочку глотаешь и тебя прет.
— Понятно.
— Только у меня пока два вида марок. Легенькие и потяжелее. Какие будешь брать?
— Мне и тех и тех по три штуки, — ответил Илья.
— Тебя цена совсем не волнует что ли?
— Волнует, а как же.
Тим назвал цену, Илья рассчитался с ним и получил по три марки двух видов. На одной было изображено какое-то произведение сюрреалистического вида в фиолетово-розовый квадратик. На другой какая-то улыбающаяся мультяшка.
— Те, что с уродом — легкие. А там где месиво — тяжелые. Лучше принимать только одну. По две, по три — не додумайся. Башню совет или еще того хуже переклинит.
— Ладно, — кивнул Илья.
На прощание он пожал руку Тиму и направился к своему Мерседесу, попивая по дороге пиво. Марки лежали в заднем кармане брюк на молнии и, надо сказать, как-то нехорошо покалывали ягодицу.
«Ух, переть меня будет, чувствую. Плохое, предчувствие-то», — подумал Митников, сел в машину и закурил.
Теперь необходимо было определиться с гостиницей, в которой он остановиться ночевать. Но это было проще простого, потому что, как оказалось, гостиница в этом городе только одна.

14

В номере оказалось довольно пристойно. В комнате стояла двухспальная кровать, журнальный столик, пара кресел и телевизор из последних моделей. Илья сразу после осмотра комнаты прошел в ванную. Вот, что он больше всего любил на свете, так это валяться в ванной подолгу с включенным душем. И читать или просто думать о чем-нибудь своем, отвлеченном. А еще он любил наставить свечек по краям ванны, выключить свет, поджечь свечи, лучше если ароматические. И лежать в такой романтической, странной, готической атмосфере. Когда на стенах пляшут тени, когда вода кажется ртутью. Когда можно представить себя каким-нибудь магом или волшебником, который способен вызывать духов. Взять зеркало и смотреть через него на отражение бьющихся огоньков, как на отражение трепещущих перед великой силой, перед чем-то неизведанным, человеческих душ. И ты в силе дунуть и потушить свечу, или ничего не делать. Или же, если она потухнет — взять коробок со спичками и снова зажечь ее. Вот бы получить такую силу над людьми — такая мысль посещала его не редко в эти моменты.
Увидев большую ванную с широкими краями, на которые уместилась бы кружка пива, он бросился к телефону и позвонил управляющему.
— Мне пожалуйста свечек, желательно ароматических, каких-нибудь свеженьких таких приятных. Штук тридцать. Бутылку вина, какого-нибудь получше, красного. Все равно. И это… А, хотя ладно. Больше ничего не надо.
Он положил трубку. Снял рубашку, кинул ее на кровать. Включил телевизор на музыкальный канал. Зашел опять в ванную и стал набирать воду.
Через пятнадцать минут принесли вино с фужером и свечки, извинились за то, что не ароматические.
— Да ладно, — махнул рукой Илья.
Открыл бутылку вина, поставил ее на край ванны, туда же поставил фужер, разделся, забрался в ванную. Потом вспомнил, что надо выключить свет. Вылез. Поджег одну свечу, поставил ее на бортик. Выключил свет и снова плюхнулся в воду.
Налил себе полный фужер. Расставил змейкой по краю ванны свечи, поджег их все. И с удовольствием отпил вина.
— Так, — сказал он. — Теперь пришло время проверять почту.
Достал из заднего кармана валявшихся на полу брюк одну марку с мультяшкой. Потом, немного подумав, достал марку с узором, а мультяшку убрал назад. Положил ее на язык, запил вином. И расслабился. Шумел душ, играла музыка из телевизора. Все было нормально. Пока.
Через пятнадцать минут он почувствовал странные изменения со звуком. Тот стал плавать, становясь, то громким, то тихим. То гулким, то глухим. Свечи стали гореть ярче. Блики от них на воде плясали, оставляя в воздухе еле заметные следы.
«Началось!» — подумал Митников и налил себе еще вина.
Вино стало казаться еще вкуснее, чем прежде и холоднее.
Илья похлопал ладонью по воде, так что в сторону полетели брызги, несколько свечек потухли. От руки в воздухе оставался медленно исчезающий след.
— Ух-ты! — воскликнул он.
И стал с глупым выражением лица махать рукой перед собой. Музыка из телевизора стала гулкой и далекой. Реальность медленно отходила на задний план. Перед глазами мелькали, исчезали и вновь появлялись следы от рук.
Наконец Илья остановился. Залез под душ и сел так, чтобы струи попадали ему на голову. Поначалу вода лилась в глаза, и это было неприятно, но потом Митников догадался, что надо зажмуриться. В таком состоянии он просидел несколько минут. Темная далекая реальность немного качалась, плясала. Шум от воды стал явственнее, реальнее. Илья увидел перед собою бетонный канал, по которому текло что-то мутное, плыли опавшие, пожелтевшие листья. По краям канала росли деревья.
Картинка плыла вместе с водой. Через некоторое время Илья увидел, что канал поворачивает вправо под углом в девяносто градусов, потом через пару сотен метров поворачивает влево под таким же углом. Увидел небольшой мостик через канал. Изображение повернуло влево и перед взором возникло здание. Первым впечатлением Илья было то, что это какая-то больница, какие строили еще до войны. Зеленые стены потрескались, ранее белые колонны у входа пожелтели, как и лепнина, которая присутствовала в изобилии. Некоторые окна оказались заколочены, некоторые разбиты. Входная дверь, коричневая, вся в трещинах и надписях матерного содержания со скрипом приоткрылась и впустила внутрь.
Сущность стала собираться воедино. Илья вдруг увидел это здание, этот канал и все остальное целиком. Точнее не увидел, а понял, как оно есть на самом деле, что и где расположено, как будто уже на протяжении нескольких лет устраивал послеобеденные прогулки по этим местам, высматривая, приглядываясь к каждой вещи, к каждому кусту. И в то же время он явственно ощутил себя внутри этого здания в большой комнате. Стены — пожелтевшая, кое-где обвалившаяся плитка, какую кладут на стенах в операционных. Несколько душей в углу. Небольшой бассейн в противоположенном углу. А по центру довольно большая ванна с зеленоватой, мутной прохладной водой и склизкими зелеными стенками. И он в этой ванне. Все тело задрожало от неимоверного холода и одиночества, страха, охватившего Илью. Он вскочил. Вылез из ванной и, обнимая себя за плечи, стал осматриваться. Окна — высоко-высоко. Молочно-белые стекла, через которые видно только темно ли на улице или светло.
На улице смеркалось.
Илья кинулся к душам, открыл кран с горячей водой, немного отвернул кран с холодной. Сначала в трубах противно гудело, потом душ затрясся и на Митникова хлынул поток ржавой воды. Он отскочил в сторону. От воды ужасно воняло, он явственно ощущал этот запах.
Вверх от душа стали подниматься клубы пара. Через некоторое время вода стала нормальной, и Илья осмелился встать под душ. Холод и озноб проходили. Илья нежился под горячими струями, вытягивал руки вверх. И не думал ни о чем. Моментами сквозь звук воды проклевывалась какая-то музыка, перед глазами темнело. Но потом все снова становилось на свои места.
Вдруг Митников услышал стук. В дверь, единственную дверь в этой комнате с силой стучали.
«Кто это может быть? Здание пусто…» — мелькнуло в его голове.
Он вышел из-под душа. Вся комната была заполнена паром, но видно было довольно хорошо. Дверь дергалась под ударами. С нее отлетала краска. Неожиданно удары прекратились.
Илья вдруг осознал, что он совсем голый. И стал искать одежду, сунул руку под ванную, вытащил всю в зеленой слизи. Отмыл под душем. Заметался взглядом по углам. В помещении не нашлось ничего похожего на одежду.
— Ну, сука!- послышалось из-за двери.
По ней ударили, видимо ногой.
Дверь открывали ключом.
Илья присел на корточки, сжался в комок, готовый прыгнуть на того, кто войдет. И в то же время он трясся и боялся, осознавая, что в момент, когда появиться тот, кто за дверью — ничего сделать не сможет.
Настал момент — замок щелкнул.
Дверь распахнулась от мощного удара.
В проеме стоял парень в белом — тот самый, которого Илья видел в лесу в лагере, на нем был надет огромный клеенчатый фартук, на руках резиновые перчатаки. В одной руке шприц.
— Иди сюда, маленький, — парень засмеялся. — Тебе никто не сделает больно. Сейчас я тебя уколю, и все будет нормально, все твои страхи пройдут. Тебе не будет больно.
С такими словами он шел вперед поднимая руку со шприцом.
Митникова сковал страх. Он не мог пошевелится. Он прекрасно понимал, что сейчас произойдет что-то нехорошее и нужно бежать, но не мог ничего с собой поделать. Игла шприца вошла в плечо. Вошла трудно, Илья почувствовал, как она не протыкает, а прорывает кожу. Как с трудом проходит в мышцы. А потом медленно желтоватая жидкость из шприца вливается в него. Шприц пуст.
Все тело охватила судорога. Дикая боль — Илья упал на бок.
Парень схватил его за трясущуюся руку. Он оказался неимоверно сильным. И потащил за собой.
Илья встретился лбом с порогом. Потекла кровь.
Он тащил его по каким-то коридорам, потом швырнул вниз с лестницы, — два пролета. Наконец поднял на руки и положил на железный стол. Краем глаза Илья успел заметить хирургический инструмент, разложенный на марле возле стола на вспомогательным столике.
Сверху на него смотрела глазастая лампа, которые обычно ставят в операционной. Парень щелкнул выключателем. И в глаза ударил яркий свет.
— Ты никогда не найдешь, — прошипел парень над ухом. — Что она тебе там наплела в прошлый раз? Ты никогда не войдешь туда. Никогда! Слышишь? Сейчас от тебя не останется ничего. Ничего! Понимаешь. Вся твоя сущность, вся твоя жизнь — она сейчас в моих руках. Ты в моей власти!
«Руки!» — осенило Илью.
Он собрался с силами. И стал двигать правой рукой в сторону. Двигать во всех смыслах и во всех измерениях. Двигать мыслью, двигать телом. Сквозь дрожь, сквозь судорогу. Сквозь боль и осознание своей беспомощности.
Сначала он почувствовал тепло, потом стало жарко. И наконец, — боль. Настоящая реальная боль.
С криком он распахнул глаза. Резко вдохнул. Картинка прояснилась.
Он сидел на коленях в ванной. В спину ему стучали струи воды из душа. Ладонь накрыла одну из свечей. Он резко отдернул руку и сунул ее в воду. Другой рукой взял фужер с вином, сделал большой глоток.
— Вот ведь, а! — выдохнул он.

15

В курилке были светло-коричневые стены, словно бы проеденные изнутри ржавчиной в некоторых местах. Вечный дым столбом, две железные раковины с оббитой эмалью. Под потолком вентиляционные отверстия, покрытые мхом из пыли пропитанной табачной смолой. В форточке окна встроенный вентилятор, что гудел, когда был включен, словно целая пилорама. Этот звук был слышен даже из палат. И, когда ни загляни в курилку, хотя бы один человек, но находился внутри. Не курящих в диспансере не было по определению, а если и были — то закуривали, стреляли сигареты.
В курилке-то в основном и происходили самые интересные разговоры, но, к сожалению, короткие — длиной в сигарету.
Чаще всего там можно было встретить Васю или Сашу, а то и обоих сразу вместе. Только вот с ними как раз поговорить было не о чем.
И на втором посту со временем, когда Митников полностью обжился, спасительной соломинкой стало общение. Он старался разговаривать со всеми и подолгу, но в то же время не быть навязчивым, не надоедать. Разговаривал он на темы интересные собеседнику. После первых минут общения он уже точно знал, о чем можно говорить долго и интерес не пропадет, а о чем лучше не говорить вовсе.
На следующий день после того, как медсестра перепутала таблетки, он встретил в коридоре после ужина одного нового пациента. Лицо его показалось Митникову очень знакомым, но где видел его, он вспомнить никак не мог.
— Илья, — протянул Митников ему руку.
— Виталик, — ответил тот.
— С чем лежишь-то? — спросил Илья.
— С белкой, — уныло ответил Виталик.
— С белой горячкой? — переспросил Илья.
— Да.
— Как же так получилось? Пьешь, наверное, много?
— Да не то, чтобы много. Умеренно так пью. Просто иногда перебираю. Вот и в этот раз перебрал.
— Страшно это, наверное. Полностью теряешь над собой контроль.
— Да нет, дело даже не в контроле. Понимаешь, соображаешь полностью так же, как и всегда, только что-то внутри твоих мозгов, вовсе не подвластное тебе, начинает тебя грязно обманывать. Во всех смыслах.
— Это как так? — удивился Илья.
— У меня вот, например, знаешь, как было?
— Расскажи.
— Сижу я, значит, дома. Передо мной открытая бутылка водки, пепельница, стакан. Ну, все как полагается. То ли выпить не с кем было, то ли все уже напились до такого состояния, что расползлись по домам. В общем, сижу я один.
— Ну… пьешь.
— Пью. Понемногу так, равномерненько. Через сигаретку. А… вспомнил. Дело вообще утром было. Проснулся я, значит, с похмелья. И вспомнил, что у меня бутылка была.
— А ты чисто водкой, или самогончиком тоже? — поинтересовался Митников.
— Так, если есть деньги на водку, зачем пить самогон?
— Логично.
— Вот. Сижу я перед бутылкой, пью. И вдруг понимаю, что в квартире я не один. Что рядом с моим диваном на полу лежат трое. Два мужика, да баба одна. Представляешь? И что, мол того, они трупы. Только вот разговаривают они со мной. Рассказывают, что летели на самолете, попали в катастрофу, а теперь вот очутились у меня в квартире и не совсем понятно, что им от меня надо. И главное, что прямо я на них посмотреть не могу. Вижу их боковым зрением. Страшные такие, в крови все. Ну, в общем, жмурики, только живые. И когда говорят они, я слышу их тихо-тихо. Прислушиваться надо, иначе совсем слов не разберешь.
— Вот это дела.
Митников почесал в затылке.
— Я, значит, понимаю, что у меня в квартире три трупа. И мне надо с ними что-то делать. Сначала ложусь в постель, думаю — сейчас еще посплю, ну, сначала водки еще выпил. Посплю, думаю, и пройдет все. Ложусь и одеяло, как-то у меня так вышло, сворачивается в трубочку, ну, словно ковер, когда выбивать несешь. Так вот мне начинает казаться, что это одеяло — это та девушка, которая мертвая. И она шепчет мне на ухо. Говорит, что я должен позвонить их родным, рассказать, что они попали в эту катастрофу. Понимаешь, какое дело. Поспать мне толком не удалось. Достали они меня, одеваюсь я, сую бутылку в карман и иду на улицу. У подъезда встречаю соседа и давай ему рассказывать про все эти трупы, про самолет, он, конечно, понимает, что я свихнулся, но скорую не вызывает. Потом я иду к магазину, там у нас телефон автомат есть. Выпиваю всю бутылку водки из горла. И звоню в милицию, мол, приезжайте, у меня в квартире три трупа. Называю адрес и иду к квартире их ждать. Они приезжают. И я мента вперед пускаю, самому страшно внутрь заходить, вдруг они там опять, кровь эта, шепот этот. В квартире, понятное дело, никого не оказывается, и менты меня прямиком сюда везут. Вот такие дела, брат. Что это было — ума не приложу. Белка, она и в Африке белка, хорошо, что еще Кондратий не хватил. Боюсь я, знаешь, Кондратиев этих.
— Да уж, Кондратий — вещь не из приятных.
И как-то, ни слова ни говоря, они разошлись. Виталик пошел дальше по коридору, а Митников завернул к себе в палату.
Все кроме него были на местах, малой, как всегда сидел на подоконнике, возя пальцем по стеклу, пытаясь что-то разглядеть, за мутно-белой пеленой.
— Ну, дела, — сказал Илья, усевшись на свою кровать.
— Что случилось? — спросил Сергей.
— Да вот встретил тут одного, с белой горячкой лежит.
— Белая горячка. Неизведанное явление. Как бермудский треугольник для мозгов. А что ему привиделось?
Илья вкратце рассказал Сергею, что произошло с Виталиком.
— Да, — сказал Сергей. — Здорово его торкнуло.
— Вот видишь, как алкоголь открывает сущность человека, точнее не сам алкоголь, а состояние, которое люди называют похмельем. Организм включает всю свою мощь, все защитные функции, чтобы справиться с этим похмельем и наступает какое-то такое состояние, когда наша сущность открывается. И мы видим что-то. Какие-то откровения. Ему вот трупы привиделись. Вот я сейчас задумался, а ведь, наверное, все же существует какое-то состояние, которое находится между жизнью и смертью. Некие дни, часы, минуты, когда человек еще может связаться со своим реальным миром, в котором жил. Вот эти трупы — они же не спроста. Не мог же его мозг придумать все это. Вот если бы он работал на авиалинии…
— Не скажи, не обязательно. Мне вот иногда такая ересь снится, что я в реальности ни за чтобы в жизни не придумал.
— А еще тот факт, что девушка просила его позвонить родственникам.
— Если бы она ему сказала реальные телефоны тех людей, у кого погибли родные в авиакатастрофе. Вот тогда бы я поверил. Тогда бы да, существовало что-то такое, какие-то возможности нашего мозга воспринимать все это нереальное. И все это нереальное, миры, живые покойники…
— Да, что ни говори. Есть это все. Иначе, зачем бы все это нужно было? Зачем нужны были бы эти кинокартины, когда мы спим, зачем нужны были бы все эти белки. Что-то такое существует. Определенно, только как это доказать?
— А стоит ли это доказывать. Человечество находится на довольно высокой ступени развития. Мы используем все вокруг.
— Используем, но забываем про внутренние свои ресурсы. Человеческий мозг — это произведение искусства. Это сложнейший механизм, действие которого не изучено даже на одну четвертую. Да известны некие завитки, которые отвечают за наслаждение и за прочее, известно какие отделы отвечают за память, за другие функции организма, а вот все остальное за что отвечает — никому не понятно. И ученые все бьются и не могут понять. Существует же понятие такое — «шестое чувство». Отрицать его существование бесполезно, сколько случаев было, сколько происходит. Сам я иногда предчувствую какие-либо события. Да и у тебя, признайся, бывало такое.
— Бывало, конечно.
— Мы просто пронизаны насквозь тайнами и вопросами, которые нам решить не по силам, понимаешь?
— Понимаю, Илья. А что делать? Может быть, наши правнуки добьются и узнают, что к чему. А мы… нет. Наше дело дожить, да помереть.
— Ни за что я не смирюсь. Я буду стараться понять. Доказать, что все-таки существуют какие-то отдельные реальности помимо нашей. Доказать, что наш мозг способен на многое, что мы не просто животное, которое можно прирезать и забыть. После нас остается что-то. Ведь все наши мысли, наша сущность. Не просто данные, которые хранятся в сером веществе. Есть что-то такое, что люди называют «душа». Надо только доказать.
— Вот и докажи это — получишь парочку нобелевских премий, — усмехнулся Сергей.
— Я сам ходячее доказательство, я так думаю… — задумчиво сказал Илья.