У нас в училище был вокально-инструментальный ансамбль и я там рубил на басухе. Реально так рубил. Мне очень нравилось. Хоть играть я и не умел, зато природа щедро наделила меня чувством ритма и я всегда попадал в струну, жёстко и в нужный момент. Фронтмэн Петя знал целых шесть аккордов, он же сочинял песни, и был настоящей душой нашего музыкального коллектива. Поскольку мы не сильно понимали в нотах, Пете приходилось голосом показывать, кто, как и когда должен аккомпанировать: «И тут ты такой – уиу-виу-уюиуюиюиу, а ты всё время – бум-тум-бум-тум». Я всё хватал на лету и начинал рубить. Обычно я нажимал в два места на струнах, но иногда, если композиция была сложной, приходилось жать в четыре, а то и в шесть. Мне очень нравилось, сейчас как вспомню как я рубил, сразу хочется нажраться почему-то.

В нотах, диезах и тональностях серьёзно разбирался только наш художественный руководитель Анатолий Михайлович Заратусов. С ним мы не раз участвовали в конкурсах политической агитпесни, а однажды с композицией «товарищ Рейган» даже заняли второе место. Если кто не в курсе, в песне рассказывается о вьетнамской деревушке Сангми, которую американцы сожгли напалмом вместе со всеми местными жителями. Вот так вот взяли, пидорасы, и сожгли! В припеве мы пели «…кончайте зло творить, товарищ Рейган, товарищ Рейган!». Вот этого «товарища Рейгана» мы мощно выкрикивали в четыре голоса, плюс две тёлки на бэк-вокале, и я такой рубил на басухе! Это надо было видеть! Девчонки в зале визжали и рыдали, прямо как на концерте битлов, разве что только трусы с лифчиками на сцену не летели, одним словом полная жесть! Скучаю я по тем временам.

В свободное от конкурсных выступлений время мы записывали свой собственный альбом с рабочим названием «Метастазы любви». Петя в основном писал про амурные дела и писал довольно душевно. В каждой песне он чудовищно умирал в пылу безответной страсти: то с пакетом на голове, то разбившись о бетонную стену на мотоцикле, а однажды, даже, прыгнув с крыши шестнадцатиэтажного дома к её ногам. Типа она пошла на дискотеку с другим, а тут он такой сверху, с букетом белых роз – хуякс, вроде как всю малину засрал. К концу песни все возлюбленные беспощадно обкладывалась «хуями» и в целом по смыслу выходило просто охуенно.

Иногда в записи альбома нам помогал Анатолий Михалыч, у которого по жизни было два состояния: «нормально поддавший» и «пьяный в жопищу». Будучи поддавшим, он здорово помогал нам, давая грамотные советы и показывая, как сделать композицию красивей. В состоянии «в жопищу» Михалыч раз за разом с невероятной настойчивостью пытался научить нас играть «Highway to hell» и «If you want blood», но мы каждый раз ацки ниасиливали и он ругался, а ругался он как нихуя себе уха, просто полный мастер-класс по матерщине показывал. Мы почему-то никогда не обижались на него, хотя самое безобидное, что слышали в такие минуты, было «головожопые птушники» и «руки под хуй заточены».

Однако, было у Михалыча и ещё одно состояние, пограничное между вышеописанными. В эти моменты он говорил о женщинах. Говорил много, красиво и познавательно. «Сразу же, на первом свидании, дай ей понять, что она дура и ты оказываешь ей великую честь, тем что вообще вывел это животное на прогулку, - учил Михалыч, накатив стакан портвеша, - никаких «сюси-пуси», заискиваний, никаких домогательств и намёков на еблю. Покажи ей, что ты не относишься к ней как к сексуальному объекту, но не перегни палку. В конце встречи небрежный, но смачный засос и холодное «позвоню». Птушница конечно может дать и в первую встречу, главное побольше портвейна и без стыда ссать в уши, мол, люблю тебя, хочу быть всегда с тобой, давай сделаем это прямо сейчас, а то я на хуй вскрою вены или прыгну в окно, можно и то и другое одновременно. В крайнем случае, в лёгкую намекнуть на «поджениться», но это уже, если других вариантов не осталось».

Мы, раскрыв рты, жадно внимали эти замысловатые истины, а Михалыч, осушив ещё один стакан, продолжал: «Эффективность данной теории доказана на практике, я даже вывел закон еблесилы, который гласит: сила твоего выебона прямо пропорциональна желанию бабы с тобой поебаться, в том случае, если она сразу же не послала тебя на хуй. А пошлёт, так и отлично, естественный отбор в действии: не теряя времени, идёшь дальше к следующему объекту. С реальными бабами такая фигня может не прокатить, и тут нужны другие технологии».

К реальным бабам Анатолий Михалыч относил всех остальных женщин, не птушниц, которые не поведутся на дешёвые разводы и с которыми надо ГОВОРИТЬ.
«А о чём вы будете с ними говорить? О ГОСТах железобетона или о свойствах подзалупного творожка?! Хуй там! Открыли тетрадки, записываем, тема сегодняшнего урока: книги, которые должен знать молодой плитоукладчик, чтобы чувствовать себя уверенно с любой реальной бабой», - Михалыч пропускал третий стакан, а мы, раскатав губу, прилежно записывали под его диктовку, слово в слово, это ж тебе не математика с физикой, эта настоящая наука, к тому же прикладная.

Список был небольшой: Маркес «Сто лет одиночества», Бунин «Митина любовь», Достоевский «Преступление и наказание», Голсуорси «Сага о Форсайтах», Чехов «Вишнёвый сад», Фрейд, Ницше, Кастанеда, Камю. Последних четырёх надо было знать в общих чертах, причём найти их книжки возможности никакой не было, и Михалыч рассказывал нам по памяти, а мы прилежно записывали. Правда, потом всех остальных он нам тоже пересказал по памяти, а мы записали, потому что это ёбнуца можно от инсульта, если всё прочитать.
Про Ницше собственно ничего и не надо было знать, достаточно было в разговоре о Достоевском непринуждённо замандюливать фразу «а ты знаешь, что его мысли как у Ницше», ну, то есть, что у них отношение к жизни одинаковое, то есть близкое, блять, ну вы поняли, короче.

Михалыч учил нас думать логикой, а не жопой. Как, к примеру, дать понять бабе, что ты начитанный образованный пацан, а не какой-то там тупиздень с хуем наперевес? А очень просто: провожаешь её до дома и спрашиваешь невзначай: «А кто у тебя дома? Бабушки случайно нет? Я конечно, не Раскольников, но всё же интересно» и пиздец, она уже на крючке: ага, бля, думает, какой начитанный попался. Или: «Не уходи, останься, я не хочу ещё сто лет одиночества, я хочу здоровых красивых детей от тебя прямо сейчас, а не хвостатых уродцев, изъеденных червями». И всё бля! Можешь незаметно распечатывать гандон! Если тебе после этой фразы не дали, значит либо ты полный уебан, либо она полная дебилка и самое время сматывать удочки.

Вот ещё неплохая фишка от Михалыча, я её больше других пользовал. После любой фразы добавляешь «как говорил Заратустра»: «нормально так забухали, как говорил Заратустра». Или: «пиздец меня кроет, классная дурь, как говорил Заратустра». Сказал такое в любом приличном обществе и всё, почёт тебе и уважуха, сразу и на всю жизнь…

Система Михалыча работала покруче теоремы Пифагора и биномов Ньютона вместе взятых, и мы были благодарны ему. А однажды он исчез, не появлялся в училище целых две недели. Мы заволновались и выяснили, что он в больнице, скинулись на апельсины и отправились его навестить.

Как оказалось, Михалыч заболел циррозом и был весь жёлтого цвета, даже глаза были жёлтыми. По его измученному лицу было не понятно, рад он нас видеть или нет. Когда медсестра вышла из палаты, Михалыч всё-таки «улыбнулся» и обозвал нас криворукими мудаками.
- Я не хочу так умирать, - проговорил он, и мы грустно уставились в пол.
- Я блядь не хочу блядь ТАК умирать, вы блядь понимаете? - Мы ни хуя не понимали, потому что умирать никак не хотелось, но сделали умные лица и ответили, что понимаем. А Петя добавил «Вы поправитесь, у нас в стране и не такое лечат», потому что он всегда умел сказать что-нибудь правильное в нужный момент.
- Ни хуя вы не понимаете… - сказал Анатолий Михалыч и закрыл глаза.
- Мы вот тут вам апельсинов принесли… - промямлил Петя и Михалыч начал ржать, и это было страшно. Смеялся он очень долго, я не знаю, что такого смешного было в апельсинах, но он чуть не свалился с кровати, и, в конце концов, мы стали смеяться вместе с ним.
- Пиздец бля, - говорил он сквозь смех, - я тут сам как апельсин, а они апельсины принесли. Напишите новый хит… Лейся песня, бля. Апельсин, апельсин, умер, да и хуй бы с ним. Метастазы апельсина, бля. Принесите мне водки, суки, я вас всех ненавижу - Михалыч перестал смеяться и грустно уставился на меня, не знаю почему, но именно на меня.
- Сколько бутылок, - спросил я, в то время как Петя стал пиздеть, что «Вам сейчас не надо и будет вредно для здоровья».
- Три, - ответил Михалыч, - Петя, поверь, вреднее мне уже некуда… Я хочу захлебнуться собственной блевотиной и это будет красиво, а не так… Апельсины на хуй, всё, блять, давайте уёбывайте.

На следующий день мы купили три пузыря «Пшеничной» и с помощью хитрых манипуляций (ни хуя ни в жопе) пронесли их в больничную палату. Михалыч очень обрадовался, увидев водку, мы немного поговорили за жизнь, а Петя рассказал, как недавно раскрутил на «поебаться» реальную бабу, используя технологии Михалыча: «А я ей говорю, тварь я дрожащая или право имею, и руку в трусы хуякс, ну и понеслась…».

Анатолий Михалыч внимательно слушал, с таким гордым видом, будто речь в рассказе шла о получении Петей государственной премии. А ещё он, как ребёнок, то и дело радостно поглядывал на бутылку, предусмотрительно спрятанную под одеяло, и очень загадочно улыбался…