Дело было в Приднестровье, в стройотряде. Жили мы рядом с молдавской деревней, а иногда ездили в русский городок километров за десять. В тот раз приехали, как обычно: лак для ногтей купить, пасту зубную. Конечно, и себя показать – шорты в обтяжку понадевали, топики. Загорелые, худенькие, мы, возможно, действительно смотрелись неплохо. Но думали, что неплохо бесспорно, и, помахивая попами на двух улицах занюханного городишки, мысленно предавались смутно-туманному самовосхищению: «Круто ходим тут, явно все на нас внимание обращают! Мы ведь красотки! Значит, к нам должны клеиться. Дома расскажем, как перед нами все падали – вот будет круто!..» По-крайней мере, я так думала точно, но бля буду, в подружках бурлило то же самое.

И к нам подошли парни. Слово за слово, вместе присели на скамейку. Приглашают в гости, винограда поесть. Он типа у них во дворе растёт. Никакого сексуального опыта, кроме разнузданных поцелуев с уродом-пэтэушником в вечернем парке, лично у меня не было. Поэтому уж не знаю как остальные девчонки, а я верила (потрясающе! скажите мне это сейчас!..), что нас действительно искренне хотят просто угостить! С другой стороны, где нам, пигалицам, обломается халявный виноград? Глазки и загорелись. Во время разговора у одного парня расстегнулась ширинка. Он засмеялся:
- Автоматическая! Когда красивых девушек вижу – сама расстёгивается!
Это был  первый знак. Но мы услышали только слова «красивые девушки». Нас назвали красивыми! Нам подтвердили то, о чём мы давно догадывались сами! То, что мы жаждали услышать, то единственное, что нас интересовало, а отнюдь не пошлая, невозможная ебля. В закоулках сознания мелькнула худосочная мыслишка: «Если что, нас трое, мы на улице, вокруг люди». И молниеносно эта мыслишка была намертво захлёстнута, упакована в чёрный полиэтиленовый пакет и спрятана под крышку мусорного ведра… Мы тогда, по ходу, не учили матчасть, и языка намёков и двусмысленностей, на котором с нами говорили, не знали. Но каким-то невероятным образом смогли сформулировать на этом языке то, что имело значение «Да, мы согласны дать вам». То есть мы согласились пойти на виноград.

Пока мы шли, глаза наших новых друзей, как бриллианты в рекламе, сияли навстречу каждому прохожему, посылая радостный сигнал: «Мы нашли мясо!» Но нам, не знающим языка, это сияние глаз виделось как удовольствие, что они познакомились с нами, что жизнь хороша, тепла и приятна. Уже у самого дома обладатель «автоматической» ширинки протолкнул в разговоре фразу: «Только у меня слегка беспорядок: родители уехали, один живу!» Это был второй знак, указатель, что парень ещё раз как бы уточняет ход дела, даёт нам возможность окончательно всё взвесить. Мы же размыслили примерно так: «В дом не пойдём, посидим во дворе». Каждая из нас улыбалась на ширпотребовские комплименты и каждая была в это время глупее, чем на самом деле. «Да? Хи-хи-хи!», «Ой, ну что ты! Хи-хи-хи!», «Честно? Гы-гы-гы!» За плечами у нас были электротехника, сопромат, история цивилизаций, курсовые по моделированию, сочинения по Булгакову и Толстому, живые концерты Цоя, «Наутилуса» и «ДДТ»…

Большой дом с беседкой стоял за высоким забором. Вместе с виноградом и арбузом на столике посреди двора материализовался трёхлитровик местного вина. От выпивки у нас не то чтобы ума – скорее, воспитания хватило, чтобы отказаться. Больше, чем по пять виноградинок, ни одна из нас не съела. Сидели, зажав ладони меж коленок. Напрягали думательные аппараты: «Почему комплиментов стало меньше? Будут ли они говорить ещё, какие мы красивые, или уже пора уходить?..» Парни отхлебнули по полстаканчика: вино для южан – как для нас «Дюшес». В ухо «Автоматической ширинке» двое вполголоса поговорили какую-то ерунду явно скабрезного толка. Все трое заржали… Это был последний знак, по-доброму подброшенный судьбою нам, лягушкам-путешественницам, любительницам половить на себе взгляды парней, похихикать с ерунды и поесть винограда на халяву. После третьего знака нам бы встать и уйти, дважды сказав спасибо: парням – за виноград, судьбе – за внимание. Но мы остались – три раздолбайки, мечтавшие почувствовать себя героинями сахарной сказочки: «Он её даже пальцем не тронул, только смотрел восхищённо, любуясь, млея, боготворя…» Нам хотелось посидеть, послушать дифирамбы, посбрасывать их руки с плечей и коленей, поулыбаться, поотвечать «нет, нет и ещё раз нет!», сесть в автобус и махать ручками им, бегущим у окошек, умоляющим приехать ещё ил хотя бы позвонить!.. Нам хотелось быть желанными, но и всего лишь. Им хотелось свои желания удовлетворить. Сегодня, сейчас, с нами, давшими несомненный повод.

Как-то совершенно дёшево брали они на понт: «Пойдём, покажу дом. Боишься?» Ну как я, 18-летняя особа, посещавшая тренажёрный зал, показы моделей и косметический салон, могла сказать «Да, боюсь»?! Такая самостоятельная, умеющая отличить Шахрина от Глеба Самойлова, брют от полусладкого и натуральную кожу от дерьмонтина? Реальную жизнь я знала очень мало, по глупости своей признаться в этом никому не могла и, как Дартаньян, была готова вызвать на дуэль всякого, кто думает иначе. А знать хотелось, но каким-то дурацким образом знаниями становились мечты. «Я зайду в дом, мы побеседуем о музыке, о природе, и моя эрудиция, обаяние и серьёзность не позволят этому парню сделать что-то плохое», -- таковы были мечты, которые я воспринимала за знание жизни. Слову «боюсь» в этой браваде не было места. Я с парнем пошла в дом. Удивили три вещи: количество комнат, количество пластинок «Битлз» и количество неприбранных кроватей. Слова «притон» я тогда не слыхала даже из газет. В третьей или четвёртой комнате меня под музыку «Битлз» поволокли на кровать. Разговор о природе начать не удалось, равно как и о музыке. «Автоматическая» ширинка себя оправдала: её хозяин вовсю лез ко мне в шорты. Никакой литературы по психологии поведения в экстремальных ситуациях на ту пору мной читано не было по причине оной литературы полного отсутствия. Собственный мало-мальский опыт отсутствовал точно так же. Поэтому, что говорить парню, который явно собирается тебя насиловать, я не знала. Смирившись с необходимостью с роли «светской недотроги» переехать на сайт «деревенские дурочки», я широко раскрыла девственный рот и заорала, что было сил: «На по-о-мо-о-ощь!!!» Я орала, когда шорты с меня уже были содраны, когда юношеский локоть в неуверенном близком бою не без морального усилия хозяина над собой познакомился с моим лицом, когда на мне трещали редчайшие по тем временам стринги. Я всё ещё орала, когда обидчик, одновременно удерживая мои извивающиеся в категорическом нежелании плотской любви сухощавые телеса и затыкая мне рот, кое-как стащил-таки с себя трусы. Он сделал это неумело и робко, как я теперь понимаю, и с теми же техническими характеристиками попробовал начать непосредственно «дело». Когда вторая или третья его попытки не достигли результата, хотя я пару раз и чувствовала прикосновения какой-то горячей трубочки, название которой для меня тогда было скорее «Мне пиздец», чем «Его конец», в комнату вошёл другой парень и спросил удивлённо: «Вы что, УЖЕ?!» Я заорала с двойной силой, обновив «сингл» многими новшествами в виде отборного мата. Мой «насильный друг» смутился окончательно и оставил меня в относительном покое, если так можно назвать кровь на роже вперемешку с соплями и истерический плач пополам с матерными угрозами немедленно заявить в милицию. Путаясь в расположении комнат, я кое-как стала выбираться во двор, где подружки пребывали в полушоке от моих криков. Они слышали их через окно, но в ступоре не могли решить, что делать: звать на помощь прохожих казалось им глупым и недейственным (что имело полное основание), броситься мне на выручку лично они считали себя неспособными физически. Самая смелая всё-таки предупредила, что, как только мы выберемся отсюда, то заявим в милицию. Парни, сидевшие, как ни в чём не бывало, во дворе рядом с моими подружками во всё продолжение моей сексуальной «эпопэи», как один недоумённо вскинули чёрные брови: «За что?!» «За то, что вы нас сюда заманили!» «Но вы же сами согласились! И вас никто не станет слушать, потому что вы неместные». В этот-то чудесный момент истины из злополучного дома вылезла я, думая -- догадайтесь с трёх попыток о чём? На такие понты мой организм был способен ещё и много лет спустя: меня заботило, как не показать, что я только что ревела!..

Кое-как мы отвалили. О милиции сразу забыли. На встречных парней больше не обращали внимания и о том, обращают ли они внимание на нас, думать как-то перестали – нам казалось, каждый здесь уже знает, что перед ним недавно выебанные шлюхи. Самая умная из нас, красавица Ленка, сделала наставительный вывод (у неё было четыре младшие сестры): «Вот, девочки, это говорит о том, что никогда не надо доверять незнакомым парням и нельзя заходить к ним в дом, что бы они не обещали!»

Другие выводы я сама сделала позже. Хорохорившийся мальчик, так счастливо для меня и так, видимо, провально для себя пытавшийся овладеть мной, был совершенно неопытен в деле, в каком претендовал на звание «Автоматическая ширинка». Перед тем, как он пару раз ударил меня, его лицо отражало мучительный вопрос: «Ну, как же это сделать-то, а?» Всё остальное он совершал так же неумело и, похоже, заставляя себя. Как будто всё, что происходило, происходило для него из-за необходимости уже не секса, а сохранения имиджа. Видимо, он действительно недоумевал, почему наше подающее явные надежды изначальное поведение так грубо разошлось с моими действиями в постели? Да и мои дикие вопли о помощи не дали ему сосредоточиться. Всё это вместе содействовало благополучному спасению.

Насколько я помню, довольно долгое время наша целомудренная компания избегала поездок в какие бы то ни было соседние городишки, а уж в тот, где мы приобрели свой маленький опыт общения, мы не ездили больше никогда. Хотя на мою любовь к «Битлз», винограду и, как выяснилось позже, знакомствам с парнями, этот эпизод, в общем-то, не повлиял.