В жизни Антоши Крахмалова все было заебись. Просто он вовремя сориентировался. В те славные времена, когда на одной шестой части суши синими ночами вовсю горели жаркие пионерские костры, и хилый еще, плохонький такой, ветер перемен даже не помышлял их задуть, Антоша резонно рассудил, что одним из ходорковских ему уже не стать. Поэтому комсомол идет нахуй, а буденовки и Ленин рулят, но не на иллюстрациях в учебнике истории, а в палатке на Арбате. Скопив немного деньжат, Крахмалов с головой окунулся в предрассветное марево кооперативного движения. С тех пор случалось всякое, но ангел-хранитель – маленькая статуэтка, изображающая балерину, – оберегал его задницу от разрыва на британский флаг. Через неделю после того, как Антошу взяли с поличным, мудрые государственные мужи отменили статью за спекуляцию. В начале достопамятного августа девяносто восьмого Антоша продал крупную партию товара, и когда грянул дефолт, практически весь его оборотный капитал радовал сейф тугими зелеными пачками, а не корчился в агонии деревянными на банковских счетах. Да что там говорить! Хрупкая девочка в пачке и пуантах, изогнувшаяся в замысловатом па, определенно приносила ему удачу. А в последнее время дела шли настолько хорошо, что Крахмалова порою так и подмывало пуститься в пляс посреди кабинета, выкрикивая «Жжошь, сцуко!». Вот, даже меценатствовать потихоньку начал, хе-хе.

Балет Антоша любил с детства, а если быть точным, со старшей группы детского сада. В советские времена к культуре приучали рано («Не то, что нынешнее племя…» и все такое, да), и как-то в канун Нового года Крахмаловы-старшие забрали свое сопливое чадо из садика, да и потащили в театр на «Щелкунчика». Когда родители уселись наконец в партере и разместили рядом Антошу, он уже был порядком ошарашен. Фойе театра произвело на мальчика неизгладимое впечатление. Огромные хрустальные люстры со ста лампочками – считать Антоша умел только до десяти, поэтому сто обозначало «очень много»; отполированный до блеска мраморный пол, высоченные колоны, широкие лестницы, устланные коврами... Сказка, йопта! Пока на подмостках прыгал какой-то мужик в колготках, Антоша все порывался спросить у родителей, не заболел ли дядя, но мама шикнула на него и коротко сказала: «Смотри!». Он смотрел. И тихонько хихикал. А что оставалось делать?! Но вскоре музыка изменилась, зазвучала вкрадчиво, волшебно, и на сцене появилась девочка в белоснежном трико и воздушной юбке. Ах, что это была за девочка! Тоненькая, хрупкая, бледно-фарфоровая. Она металась, нет, скользила, нет, порхала, не касаясь земли, заламывала тонкие руки, выгибалась всем телом, а потом вдруг взлетала высоко-высоко, и сердце Антоши замирало, ему казалось, что стоит носочкам этой сказочной девочки коснуться твердой поверхности, и она рассыплется.

Лет с двенадцати-тринадцати, когда сверстники яростно дрочили в туалетах: большинство – рисуя в воображении образ молоденькой училки или скороспелки-одноклассницы с вполне обозначившимися под школьной формой выпуклостями, редкие счастливчики – уткнувшись глазами в «Плейбой» с вполне наглядными глянцевыми телками (журнал потом следовало прятать под матрас или в потайной отдел школьного портфеля); Антоша тоже наяривал так, что будь здоров. Только насрать ему было на сисястых плеймэйт, училок и ровесниц-акселераток! Их заменяла вырезка из «Пионерской правды» с черно-белым фото маленькой балерины.

Антоша Крахмалов вырос, возмужал и приподнялся. В его постели побывало много женщин, женщин разных: со всевозможными цветами и оттенками кожи, волос и глаз, темпераментных и не очень, своенравных и покладистых, вздорных, ласковых, странных, обычных… И лишь одна особенность объединяла их – все они были худенькими и невысокого роста. А накрахмаленная пачка и пуанты с атласными ленточками стали обязательными атрибутами любовных утех Крахмалова.

Бывали в доме Антоши и балерины. Он угощал их чаем и диетическими пирожными. Он развлекал их светскими беседами. Если ему казалось, что в гостиной прохладно, Антоша осторожно набрасывал на хрупкие плечи своих богинь верблюжий плед и разжигал камин. И любовался, любовался, любовался – непринужденной грацией, изящными манерами, и какой-то детской, доводящей его иногда до слез хрупкостью. Он целовал им руки на прощание, смущаясь при этом, как мальчишка, усаживал в лимузин и велел водителю ехать тишайше и не вздумать курить. И, конечно же, он всегда давал им денег, сколько бы не попросили. И был счастлив этим.

В общем, как мы уже отметили, у Антоши Крахмалова все было заебись. Одно только его расстраивало. Вернее, одна.

Поначалу, когда эта дылда появилась в составе его любимой балетной труппы, Антоша и глазом не повел. Посмеялся только. С таким ростом и телосложением в балет?! Ха-ха-ха! Ну, взбрело в голову какой-то дуре, прихватившей олигарха за яйца, в па-дэ-дэ поиграть, это ненадолго. Однако вскоре эта несуразная лошадь уже претендовала на роль примы, а после нескольких премьер, сопровождавшихся шквалом заливисто-хвалебных рецензий, таки ею стала. И замелькала на экранах телевизоров. Антоша недоумевал. На все его вопросы директор труппы делано пожимал плечами и виновато прятал глаза.

А сегодня на прием к Антоше пожаловала целая делегация балерунов. Встретил их Крахмалов приветливо, кофе напоил, и выслушал самым внимательным образом, ибо они хоть и пидарасы, но, в то же время, одни из талантливейших балетных танцоров. Руки, правда, не подал – ахтунг все-таки, нуивонахуй! Жаловались балеруны на свою тяжкую участь. Где ж это видано, с такой тушей поддержки исполнять?! Показывали свои ноги, стоптанные до кровавых мозолей, и медицинские заключения с диагнозом «паховая грыжа». Антоша обещал помочь. Проводив танцоров до приемной, он вернулся в кабинет. Плеснул в стакан бурбона. Да, с этим срочно надо что-то делать!

***
«Сколько не кури, а лошадь в себе не убьешь, – мысленно вздохнула Анастасия, прикуривая сигарету. – А мужичок ничотаг, знает толк в постельных делах, да и при бабле».

«Зачотная пелотка, – подумал Антоша, – и сосет на пять с плюсом, такой у меня еще не было. Даже жалко как-то ее». Но задуманное надо было доводить до конца.

Улыбаясь, Крахмалов повернулся и притянул Анастасию к себе. «Подожди, дурачок!» – она подалась к нему, и только рука с сигаретой, отведенная назад, все пыталась нащупать за спиной невидимую пепельницу. Наконец злополучная сигарета была потушена. Анастасия прижалась к нему всем телом, задышала-зашептала жарко в лицо. А потом в невообразимом балетном па вскинула ногу и впустила его внутрь. Антоша взвыл: «Сучка!». Он насаживал на себя это восхитительное тело, пытаясь проникнуть еще глубже, быть еще ближе, и все повторял свою заветную мантру: «Не терять контроль, не терять контроль, не те…» Теперь! «Сдохни, гнидо!» - хрипло прокричал Крахмалов и выстрелил. В этот выстрел он вложил всю свою ненависть к твари, которая еще секунду назад пыталась уничтожить заветную мечту его детства.

«Oh yeah, dear, yeah!» – запричитала Анастасия.
Он выстрелил, да! Мощной струей. А заряженный ТТ так и остался лежать под подушкой, обиженный, ненужный. Минуту спустя обессиленный Антоша уснул. Он улыбался. Ему снились лошадки.