Обрез

    Один пацан по имени Серёжа познакомился с девочкой. Он пригласил её на танцы. А так как денег на девочку у Серёжи не было, то он решил своровать что-нибудь ценное у своего дедушки и продать.
    Пока дедуля был на рыбалке, Серёжа залез к нему домой и украл охотничье ружье. Но он так и не продал ружье. У всех, кому он предлагал купить ружье за червонец денег не было. А от того, что денег не было все были злые и посылали Серёжу на хуй.

    Однажды Сережа зашел ко мне домой и показал настоящее охотничье ружье.
    – Взял у деда, – сказал он. – Продам за червонец.
    – Да иди ты нахуй, – говорю, – у меня денег нет.
    – Ну, тогда так бери.
    – Ух, ты. Спасибо.
    Я из этого ружья потом сделал обрез. Очень даже ничего я смотрелся с обрезом в зеркале. Мы ходили в лес пострелять. На двадцать выстрелов двадцать осечек. Никудышнее оружие, только бабушек пугать. Осечка за осечкой. Мы поняли, что обрез никуда не годен, и стали баловаться. Я целился Сереге в голову и спускал крючок. А он целился мне в грудь. Обрез был заряжен настоящими патронами. В одном и в другом стволе сидело по патрону. Слабые бойки стучали по капсюлям, выстрелов не было. Осечки. Серега целился себе в ногу. Клац! Осечка. Целился себе в сердце. Клац! Осечка. Целился в свою лысую голову, в висок. И при этом улыбался. Клац! Осечка. Целился в небо. Клац! Бабах!!! Это был выстрел. Отдача содрала ему кожу на пальце.
– Ты был на волосок от смерти, баклан, – сказал я ему, – если бы ты застрелился, я бы тебя хоронить не стал. Могли бы подумать, что это я тебя замочил.
– Все-таки оно стреляет, – сказал Сережа, – с двадцатого раза, но ничего…
– Пришлось бы тебя тащить на себе, – говорю, – что бы я сказал твоим родителям?
– Плевать. Они сдохнут раньше.
  Я молчал. Переломил обрез, достал гильзы, продул ствол. Он пах горелым порохом. Я знал, Серега сейчас скажет что-то неприятное.
– У меня, – говорит, – идея есть. Денег достать.
– Ограбить кого-то, да?
– Ну, да. Можно и так сказать.
– Это кого? У тебя есть кто-то на примете?
– Да. Мою квартиру.
– Что дурак, что ли? Что там брать?
– Как что? А сама квартира?
    Я молчал. Я знал, что он скажет что-то еще похуже и мне станет не по себе. Мне уже было не по себе.
– Мы убьем моих родителей. А я прямой наследник. Продадим квартиру, деньги поделим. Тебе двадцать процентов.
– Ты, что, дурак?
– Ты только помоги спрятать трупы, а все остальное я сделаю сам. Скажу, что они уехали в Енакиево. Пропали. Мало ли людей пропадает.
– Дурачок ты. – говорю, – Я такими делами не занимаюсь и тебе не советую. Ты просто еще молодой и дурной. Ты потерпи немного. Со временем оно само пройдёт. Так бывает, чувак. Будут у тебя еще деньги.
    Я не верил своим ушам.
–  Ну, тебя в жопу! Из-за каких-то бумажек людей убивать. Ладно бы чужих, а то…
– Никогда у меня ничего не будет. –  сказал Серёжа. – Посмотри на меня.
    Я посмотрел на него. Ничего хорошего.
– Ты потерпи немного, чувак. Будет и на твоей улице праздник.
    Больше мы о его родителях не говорили. Через  три года случилось так, как я говорил. Его мать повесилась, а отец сгорел на пожаре. Он работал на стройке, пошел спать в бытовку и уснул с сигаретой. Был пьяный. Квартира досталась Серёже. Но он её не продал, а просрал. Стал бомжом и больше я его не видел.

Интерес

  Однажды пацаны играли в карты. Сначала они проиграли другу другу все свои сбережения. А потом решили сыграть на интерес. А интерес был такой, чтобы кого-то выебать. Других интересов у пацанов не было. Только забухать и поебаться. Поебаться было главнее.
    Играли на место в кинотеатре «Дружба». Кто сядет в шестом ряду на шестое место, на сеансе в шесть часов вечера, фильм «Великолепная семёрка», того проигравший и выебет. И всё равно кто это будет. Пацан или девка. Дядька или тётька. Дедка или бабка. Похуй. Отъебёт в рот и в жопу. Карточный долг – долг чести. И если проигравший не отдаст долг, то его самого опустят всей кодлой.

    Однажды мне захотелось пойти в кино. Там как раз шёл один старый кинчик про ковбоев. А я люблю кино, где стреляют из револьверов.
    Я сдал бутылки. Как раз хватило на билет. Зашел в зал, сел в шестом ряду, на шестое место, как было указано в билете, и стал ждать начала. Постепенно зал заполнился всякими мудаками с семечками и всякими шмарами с потными сиськами. А шестой ряд оставался пустым. Фильм уже начался, зал был полон, но шестой ряд по прежнему пустовал. И тут меня осенило.
    Бляха муха! Весь шестой ряд проигран в карты. Зрители как-то странно косились на меня и перешёптывались.
    Чёрт! А я как раз в шестом ряду и место моё – шесть. Шестёрка, блядь!
    Для пацана страшнее кошмара нет: оказаться на проигранном ряду, да ещё на таком позорном месте под номером – шесть! Шоха – это верное опускалово. Это, как на зоне случайно поздороваться за руку с петухом.
    Пиздец. Это был приговор.
    Дальше смотреть фильм не хотелось. Я встал и вышел.
    Следом за мной, я заметил, встали и вышли четверо мудаков, которые толкали перед собой пятого.
    На улице я обернулся к мудакам и сказал:
– Чо, пацаны, выебать меня захотели?
– Мы не пидорасы, – гордо сказал тот, которого толкали.
– А чего вы тогда за мной идёте?
– А шо нельзя? Ты шо тут всё закупил? Может нам тоже туда надо?
– Да? – говорю, – Тогда ладно. Идите. Только мне в другую сторону.
  Мы разминулись. Я пошёл своей дорогой, а они в другую сторону и всё время злобно оборачивались на меня. Было невооружённым глазом видно, что у них на уме. Я это видел, потому что тоже оборачивался на них, пока они не исчезли вдалеке.

Знакомство
   
    Одна девушка поздним вечером шла домой. Было темно и безлюдно. Фонари горели слабо. Все как полагается.
    До дома было далеко. Путь пролегал через подворотни. Девушка шла, шла и вдруг услышала за спиной чьи-то шаги. Ее замутило.
    Казалось бы, обычное дело. Снова прицепился ебучий маньяк. И все равно девушке стало не по себе.
    Было слякотно и гадко. После дождя. Шаги чвакали. Чвак, чвак.
    Девушка обернулась и разглядела невдалеке чей-то силуэт.
    Жуть.
    Он шел следом за ней.
    Девушка пошла дальше.
    Шаги приближались. Девушка не оглядывалась. Шла и шла и вдруг остановилась. Остановился и маньяк.
    Впереди дорога раздваивалась. Одна дорога вела домой, до которого оставалось рукой подать. Другая вела в черную нишу между гаражами.
    Девушка шагнула в темную нишу между гаражами, а маньяк так и остался стоять на месте.
    Девушка шла в кромешной темноте, осторожно ступая по грязи. Единственное светлое пятно осталось позади, а впереди воняло говном.
    Тем временем маньяк, слегка вздрочнув для храбрости, шагнул в темную нишу вслед за девушкой.
    Девушка шла все медленее, а шаги позади все приближались и приближались. Она зашла в самый глухой тупик, куда ночью не проникал даже лунный свет, а днем здесь срали соседские мальчишки.
    Маньяк крался и старался не дышать.
    Наконец девушка остановилась. Дальше была железная стенка гаража. Вокруг стояла кромешная тьма, вонь фекалий и обнаженной залупы.
    Девушка наклонилась, задрала юбку и уперлась руками в шершавую стенку гаража. Маньяк услышал звук похожий на шелест одежды, затаил дыхание и пристально вгляделся в темноту. На расстоянии вытянутой руки он увидел светлый девичий задок. Он выступал из мрака, будто нарисованный Рембрантом.

    Я выебал этот задок, потом развернул и еще дал на клычару. Потом еще в жопу, потом снова в рот и между сисек. Она не проронила ни слова. Когда я кончил в третий раз, то захотел с ней познакомиться. Ее звали то ли Алина, то ли Арина. Редкое имя. Когда я узнал ее имя, то не удержался и снова заставил ее отсасывать, при этом просил, чтобы она горомко сопела. Когда я кончил, она стала проситься домой. Я снова возбудился. Хоть и потратил уже много сил, но я кончил ей в лицо, как в порнухе, и голос ее сделался сырой, как у пожилой тетки. И это меня возбудило с новой силой. И я стал ее всю лапать и бить. Вывалял в грязи и в говне. Она захныкала, а потом и вовсе тихо зарыдала. Я остановился и поссал на нее. Не видел я ни лица ее, ничего четко я не видел. Только светлые пятна, выпуклые и размытые. Черно-белое кино. Когда жидкости во мне совсем не осталось, я бросил ее и ушел. Она осталась лежать в темноте и в говнище, политая моими выделениями, щедро удобренная, а я весь иссушенный поплелся домой. Покидая гаражи я слышал ее стон. Тихий, довольный, воркующей голубицы. Короче, я потом вернулся. Извинился и проводил её до дома.
    Вот так я познакомился со своей девушкой. И звали её не Алина, и не Арина, а Алёна.


Дискотека

    Однажды пацаны захотели пойти на танцы. Но дискаря в их родном районе не было, а был он в соседнем. А в соседнем районе жили злые пацаны и чужих на свой дискарь не пускали. Зато в том районе, где не было дискаря, был зал тяжёлой атлетики, куда местные пацаны ходили качаться каждый день вместо уроков. И вот от того, что пацаны были развиты физически и было их много, вот от этого они никого не боялись. И пошли качки всей шоблой танцевать на чужое танц-поле, лапать чужих девок и опускать чужих пацанов. Отбирать у них импортные кроссовки, курточки и сигареты.

    Я спокойно стоял возле клуба, курил шалу, никого не трогал. Вдруг, откуда ни возмись получил пизды в спину. Я падаю. Подрываюсь. Смотрю, какие-то мудаки с грязными жопами и потными подмышками внаглую ломятся на наш дискарь. Тупо, как бараны, лапают мою Алёнку и пиздят моего друга Серёгу. Я такой не стерпел, выхватываю из штанины обрез. Тот самый, что мне Серый подарил. У меня были слаксы зелёного цвета и в них легко умещался не только ствол, а и бытылка портвейна. Можно было, например, зайти в магазин, спиздить бутылку и съебаться не заплатив.
  Я выхватываю из штанины обрез и кричу мудакам, чтобы они морды в пол. Но они не послушались и побежали ко мне. Даже те, кто лапал Алёнку, те тоже такие возмутились, бросили её и говорят: «Ни хуя себе! Мы тут нормально, как люди, пришли к вам на дискарь, без оружия, даже без ножей(!!!), а вы тут с обрезом выёбуетесь. Беспредел!»
  Кинулись все на меня. Я тупо стрельнул в упор с двух стволов. Клац! Клац! Осечка.
  Меня повалили. Били ногами. Обрез разломали. Слаксы порвали, суки, 55 рэ. Алёнке насували. А Серёге насрали на голову. Вот так.
  А наши пацаны, как лохи стояли в сторонке и на все это смотрели. Ссыкуны, бля. Никто не заступился.

Музей

    Однажды учитель истории Мария Ивановна повела учеников на экскурсию в музей. В музее был странный гид. Бывший ученик Марии Ивановны. Хороший парень, только немного не от мира сего. Звали его Степан. Нигде не работающий, но подрабатывающий в музее сторожем и гидом.
    Стёпа рассказал ребятам много интересного. И ребята покинули музей другими людьми. Много думающими о судьбах человечества.

  Учитель, Мария Ивановна, повела нас в музей. Сначала я подумал: «Чо за херня? Нахуй надо?» Но потом передумал. Там был один пацан. Стёпа. Я его помню. В школе ходил в красном уголке, рассказывал нам про Ленина. А в музее рассказывал нам о том, как классно было в древности. Не то что сейчас. Раньше было лучше. Можно было на мечах драться. На конях скакать. Стёпа классно всё рассказывал. Было интересно. И про порох, и про доспехи. Про всякое.
  Я видел в музее древние одежды. Мужские и женские.
  Громоздкие. Множество складок, множество тяжелых твердых побрякушек. Бляхи, наплечники, нагрудники. Все резное. Инкрустация. Золото, каменья, кожа, деревяшки, костяшки, биссер. Красота!
  Повседневная одежда. Такая одежда успешно заменяла доспехи.
  Доспехи, кольчуги, шлемы, щиты, холодное оружие – это все атрибуты древней одежды.
    – Модной такую одежду трудно представить в мире, где знают порох. – рассказывал Стёпа. – Все началось, когда в Европе открыли порох. Сперва-то его изобрели китайцы. Порох в Китае изобрели для фейерверков. Для развлечения. Китайцы же любят поразвлечься.
  Но Китай – это Китай, а Европа – дело другое.
  Началось незаметно, и по сей день никто ничего не заподозрил.
  Просто стала меняться мода. Одежда, манеры и прочее.
  С катастрофической скоростью. Заряд пороха в жопу… простите Марья Ивановна, и время летит быстрее.
  Пока не было пороха, время будто застыло.
  Века, тысячелетия сплошь стрелы, копья да мечи. Ничего, конкретно, нового. Никаких отличий.
  Вот скажите, ребята, если армию Александра Македонского поставить против армии Юлия Цезаря, кто победит? Не знаете? А разница между ними в триста лет.
  А если армию Юлия Цезаря поставить против армии Ричарда Львиное Сердце, кто победит? Тоже не знаете? А разница между ними в тысячу лет. Никакого прогресса.
  А вот, если армию Адольфа Гитлера поставить против армии Иона Илиеску, кто победит? Самая сильная армия в мире, германская армия образца 1941 года против нищей румынской армии 1991 года.
  Правильно, Румыния. Это уже прогресс. А разница между ними в пятьдесят лет.
    А вот тут самое интересное. Смотрите.
  Стёпа подвёл нас к стенду, где за стеклом был маленький макет. Словно кусок настоящей страны уменьшенный в миллион раз. Там были деревья, речушки, горы и степь. Были маленькие крепости и древний город из крошечных брёвен. Страна Лилипутия. По горам по долам этой маленькой земли гарцевали малюсенькие всадники на лошадках, как настоящие. Если приглядеться, то можно было увидеть у человечков черты лица. Все они были непохожи друг на друга. Доспехи и даже кольчуга из тонких, почти микроскопических колец. Тонкая и ювелирная работа.
  – Сам сделал, – сказал Стёпа, – Уже три года делаю. До сих пор не могу закончить.
  – Ухтышка, обана, – мы, как стадо баранов cтолпились около макета, заглядывали внутрь крохотных окошечек, стараясь разглядесь внутри башенок камеру пыток.
  – Не лапайте, не мацайте стекло, – Степан заволновался за свой шедевр, – отойдите.
  – Ребята, на полшага от экспоната, – скомандовала Мария Ивановна, – Стёпа сейчас сам всё расскажет.
  – Это гунны, – сказал Степа, – древние всадники. 
    Когда начинается война, всегда появляются всадники. Они неотъемлемая часть истории человечества вплоть до наших времён.
  Гунны, монголы, сарматы, викинги, скифы, козаки, и прочие кочевники без роду без племени, сбивались в стаи, на конячках, вооружённые до зубов. Было это движение очень популярным. Чуть что, сразу на коня и в чисто поле. А там ни ментов, ни прокуроров. Гуляй да резвись.
  – Степан.
– Да, Марья Ивановна.
– Давай без жаргонизмов, Степа. Василию Петровичу это не понравится.
– Я образно, Марья Ивановна. Чтоб понятней было.
– Следи за собой, Стёпа. Не забывайся.
– Хорошо, Марья Ивановна.
  Стёпа обошёл стенд, взял указку и ткнул ею в небольшое скопище верховых человечков.
– Эти люди, всадники, верхом на чем-нибудь, воюют по разные стороны. Видите? Тут тоже есть всадники. Эти всадники воюют против этих. Они часто меняют союзников и врагов. Их ловят и казнят, как предателей, бандитов и мародеров. Их награждают орденами, именным оружием. Величают героями, слагают о них песни. Вот тут, глядите, я сделал виселицы. А это палач отрубает голову атаману. А тут, видите? Тут сотник награждает героя, дарит ему саблю. И всё это во время боя, заметьте. Когда они всё успевали, не понятно. Вот как жили.
  – Они воюют от любви к жизни, – вещал Стёпа, как по написанному, – они всегда верхом, хоть бы и на своих двоих. Спят, где попало и на чем попало. Любят простор и жареное мясо. Любой дом – их дом. Они не любят города. Стараются их уничтожить.
  – Видите, вот здесь вот? Как бы пожар? – Стёпа указал указкой на миниатюрные развалины, подсвеченные изнутри красной лампочкой, – Тут уже как бы часть города они захватили и подпалили. Очень не любили они всякие постройки. Когда война, это сделать легче. Легче разрушать. Они не любят камни и много воды. Они, как ветер. То там, то здесь. То жизнь, то смерть. То жара, то холод. То сытость, то голод. То дождь, то засуха. То день, то ночь. То бедность, то богатство. То радость, то печаль. То первый, то последний.
  – С каждой войной вадников меньше. Что за война без всадника? Без него война, как контора. Откуда взяться всаднику в ней? Новые всадники, кто они? Откуда они придут? Что станет их добычей?
    Степа вдруг замолчал и посмотрел на нас. Долго смотрел. Мы такие не поняли, в чем дело. Подумали, что парня клинит. Ведь умный же, а умных, я знаю, бывает клинит не по-детски. Может и крышу сорвать. Такой умный ботан, в мозг упёртый, легко может стать маньяком. В музее оружия завались: секиры, ножи, булавы, хватай да рубай. Мы с пацанами переглянулись. Ведь реально парень что-то недоброе затеял. Глянули на Марию Ивановну. Она стояла и вроде не волновалась. Я, на всякий случай, придвинулся поближе к стенду с саблями. Но обошлось. Стёпа заговорил. Это была такая многозначительная пауза. Как в театре.
  – Война ведь, ребята, – сказал Стёпа, – это явление страсти и разрушения. А без всадников, война это работа – явление подчинения. Чисто сидеть в окопах и отстреливаться. Что будет без всадников, без диких орд? Будет нудота вселенская. Как в конторе.
  Войны ведь на самом деле уже давно перестали существовать. С тех самых пор, как изобрели телевидение, фото, видео, и прочую херню… простите, Марья Ивановна…
  И прочее… сохраняющее и передающее изображение.
  – Точнее сказать, могли бы перестать существовать при глобальной информированности каждого человека. Достаточно круглые сутки транслировать сцены насилия, ужасы войны и прочие реальные ужасы. Реал-ТВ, например. Парадокс. Ведь войны чаще происходят там, где меньше всего средств, проецирующих достоверную информацию о насилии.
    Я имею в виду также и криминальные преступления: ограбления, изнасилования, убийства. Которые никто не видит в момент совершения. А видим лишь их последствия, на видео или фото. В наше время это все происходит втайне. В другой реальности. В реальности плоского изображения.
    Мы выходим на улицу и не находим ничего, кроме уныния.
    Во всем виноват порох. Мы потеряли силу зверя. Мы живем лишь картинками. Разогнитесь и действуйте смело. Станьте сумашедшими. Станьте выпуклыми. А для начала забудьте о порохе и прочих причиндалах и действуйте голыми руками.
    Классный пацан этот Стёпа. Нам понравилось. Спасибо и Марии Ивановне. Есть о чём задуматься.

Битва

    Как-то раз два добрых приятеля после уроков пошли погулять на водохранилище. На берегу водохранилища, на специальном постаменте стояло орудие второй мировой войны «Зенитка». Это был такой памятник павшим самолётам в годы войны.
    У приятелей был свёрток. В свёртке был самодельный взрыв-пакет. Сделаный кустарным способом взрыв-пакет обладал разрушительной силой равной взрыву боевой гранаты Ф-1. Приятели всё это знали, они увлекались  пиротехникой. Установив взрыв-пакет в свол «Зенитки», они подожгли фитиль и по-быстрому съебались.

    Короче, мы придумали такую игру. Сначала это была не игра, а всерьёз, как на войне. После того, как быки с Заречного повадились на наш дискарь, всех это задело за живое. Особенно меня и Серёгу. Тяжело об этом вспоминать. Там ещё Алёнка моя замешана была. Ну, короче, мы с пацанами решили отомстить. Позвали пацанов со школы. С бурсы пацаны подтянулись, там Серёгин брателло учился на втором курсе, на машиниста электровоза. Набралось человек тридцать, но этого было мало. У тех быков с Заречного было втрое больше голов. А нас меньше. Ну, и короче, мы пошли к пацанам со Старой Балки. Там нормальные пацаны живут. Всегда давали нам в футбол играть на своём поле. Пошли мы к ним и сказали:
– Привет, пацаны. Нас тут бычьё с Заречного притесняет. Ходите с нами быков мочить. Щас они на наш дискарь ходят, а завтра ваш стадион отберут. Нахуй надо? Поможете нам, будем вместе на дискаре тусоваться.
  Пацаны со Старой Балки обещали помочь и позвали пацанов с Пионера, а те позвали хлопцев с 173 квартала. Так нас стало больше, чем «заречных» и мы устроили им армагеддон.
  Я и Серёга пошли на водохранилище, разделяющее наш родной КРЭС и их галимый Заречный район. Зарядили «Зенитку» взрыв-пакетом. Ёбнуло так, что люди подумали, будто плотину прорвало. Это мы так с Серёгой придумали объявить войну пидорасам. Пусть знают, как обижать крэсовских пацанов.
  Славик-малый придумал бомбочку. В балончик из сифона для газировки настрогал серы со спичек, и накрошил обувных гвоздиков. Этих бомбочек он смастерил штук двадцать. Пустые балончики валялись на Паровозке возле Вторчермета. Там было много всяких железяк. Оттуда мы себе ещё понабирали оружия. Всяких трубочек медных для самопалов. Пластинки из нержавейки, из них получались классные тесаки. Круглые напильники драчовые для заточек. Напильники то вообще была находка. Особенно большие плоские и четырёхгранные. Из них можно было делать мечи. Там сталь углеродистая, крепкая. Тяжёленькие такие. Можно было лёгкое деревце срубать на раз.
  Мы вооружились, как на Ледовое побоище. Пацаны себе доспехи понаделывали. Понаходили на Чермете жестяных пластин, отходы производства консервных крышечек. Вот так мы и пошли гремя латами и сверкая на солнце. Страшное было зрелище.
  На дискаре быков была целая куча. Нас они не ждали. Когда мы приблизились со всей своей амуницией, они прихуели. Без предварительных базаров, не гальмуя, метнули в них бомбочки. Быки растерялись. Первые взрывы смертоносных балончиков привели их в чувство. Быки рассеялись. Кто не убежал, того побили палками и напильниками. Большой напильник опасная вещь в драке. Я видел, как одному быку бедро разрубали, как по маслу. Там жир вылез наружу, кровь с какими-то сгустками, вся эта пиздота, что под кожей течёт, типа гноя.
  Продлилось всё это месиво минут пять. Ментов не было. Быстро всё закончилось и мы разбежались.

Бабло

  После работы, вместо того чтобы пойти забухать, сталеварам захотелось заработать немного левых денег. Зарабатывать деньги на чём-то другом, кроме металлов и сплавов они не умели и не знали как. Поэтому выбор был у них не велик. Отправились они на заводскую помойку, куда сбрасываются металлургические отходы. Всякому металлургу известно, что в шлаковых отвалах попадаются ценные феросплавы.
  Вооружившись ломами и лопатами, сталевары принялись разрабатывать шлаковые отвалы в поисках феромарганцевой жилы. Добытый феромарганец они намеревались сдать в подпольный пункт приёма феромарганца. В одном гараже, рядом с заводом. Потом, на вырученные деньги, они таки решили забухать, но уже культурно, в кафе.

  Как-то раз ко мне пришёл Серёжа и сказал, что знает, где денег взять.
  – Где? – говорю.
  – На заводе, – сказал Серёжа.
  – Я не лох, – говорю, – работать на заводе.
  – Не, – сказал Серёжа, – там не надо работать. Там надо добывать феромарганец. Есть такое место. Клондайк. Дохуя феромарганца. Он тяжёлый. Один отакой камушек, – Серёга показал руками размер камня, – тянет на кило. Таких камней штук десять и у нас на кармане пятьдесят рубасов.
  – Ух, ты, бля, – говорю, – неплохо.
  Я искренне удивился. Нам деньги так легко не доставались.
  – Ух, ты, бля, – говорю, – веди давай.
  Мы одели всё самое грязное, что не жалко. Взяли лопаты, мешок для картошки и пошли.
  Сталевары не пустили нас на свой Клондайк. Сказали, если мы ещё здесь появимся, то они нам головы проломят.
  Сначала мы обиделись, хотели позвать пацанов, но передумали. Потому что пришлось бы с пацанами делиться. Им тоже захотелось бы заработать по-лёгкому, и тогда ползало бы по отвалам не пять человек, а пятьдесят.
  Мы поступили мудро. Я сбегал домой и спиздил у бати поллитра самогона.
  Сталевары обрадовались поллитре и разрешили нам копать вместе с ними.
– Только никому не говорите, – сказал дядя Толя, их старшак, как я понял.
  Мужики показали нам, как выглядит настоящий феросплав. Это ценное знание, ведь феросплав можно попутать с обычным галимым шлаком. Тут нужно определять по весу. Так мы накопали килограм пятнадцать. Сдали всё и получили бабки. Потом, с мужиками и при деньгах пошли в пивбар и забухали, как белые люди. Было приятно иметь нормально денег на кармане. Много выпили, много съели и ещё денег осталось.
  На другой день, и на третий, и на пятый мы ходили на завод разрабатывать жилу. С деньгами было лучше и веселей.
  Потом Цыган, рядом с «Дружбой» открыл летнюю кафешку. Поставил столиков, зонтики. Как в кино про Париж. Мы теперь там отдыхали.
  Цыган сказал:
– Работайте у меня охранниками.
  Мы согласились. Получали зарплату. На бои больше не ходили. Некогда было. Сидели, чисто, на стульчиках, следили за порядком. Нормально стало.
  Наступали холода. Но Цыган обещал сделать крытую кафешку. Не терять же прибыль из-за зимы. Я ещё предложил ему открыть дискотеку с ди-джеем. Он обещал подумать и сказал, что поставит игровые автоматы. Игровые автоматы, как на вокзале в Днепре. И мы сможем играть бесплатно. Супер.


Тюрьма

  Один пацан познакомился с девушкой. Но познакомился не как обычно знакомятся, а при странных обстоятельствах. Он её изнасиловал в чёрной подворотне. Но она сама, сука, виновата. Ходила в короткой юбчонке, с развитыми не по годам сиськами и пьяная. Провоцировала, короче.
  Потом пацан провёл её домой, они познакомились и стали встречаться. И встречались долго, пока парня не закрыли в тюрьму. А когда он вернулся, они поженились.

  Я потом спрашивал Алёнку: чего она не испугалась, а сама в гаражах  осталась? Наклонилась и задрала юбку?
  – Я тебе что сразу понравился?
  А она говорит:
  – Ты думаешь, что это ты меня изнасиловал?
  – Никого я не изнасиловал, – говорю, – ты гонишь.
  А она:
  – Хуй! Это я тебя изнасиловала. Мне было пиздато, а тебе хуйевато.
  И стоит такая красивая, смеётся.
  Хух! Вот так тёлка!
  Потом мы посрались. Она меня бросить захотела. Сказала, что любит теперь Миколайчука. Я её не простил. Подловил и избил. Она обиделась и понесла заяву ментам, что я ей целку сбил и нос сломал.
  Стосемнадцата стаття за изнасилование. Доля молодёжная.
  А в тюрме была прописка. Зеки поставили меня к окну в двенадцать ночи, и сказали кличку у тюрмы просить. Так всем делают, у кого клички нет.
  – Тюрма-тюрма! Дай кличку!!! Стаття стосемнадцать!
  – Ааа! Баклан попался!
  – Дай кличку, тюрма!
  – Лови Петуха!
  – Не канает!
  – Щекарь твоя фамилия!
  – Не канает!
  – Выбирай, падла! Не то будешь нашей Машенькой!
  – Не канает!
  – Машенька, Машенька! На халяву нашенька!
  – Не канает! Не канает!
  – Всё канает! Что тюрьма говорит – всё канает!
  – Пидар!
  – Не канает!
  – По стосемадцатой только пидары терпеливые! Всё тебе канает!
  – Не канает!
  – Давай, сучий потрох, скорей кличку выбирай! Заманал! Прописка ждёт!
  – Тюрма! Дай кличку! Нормальную!
  – Нормальную кличку дай тюрьма! Пидар просит! Под поклон косит!
  – Ладно, пидар! Вот тебе кличка нормальная! Берёшь её?!
  – Нормальную возьму!
  – Дартаньян!
  – О! Канает! Канает!
  – Так берёшь Дартаньяна?!
  – Беру! Канает!
  – Тогда, Дартаньян! Но не тот, что на шпагах дерётся! А тот, что в рот ебётся!
  – Не! Не! Не канает! Не канает!
  – Дартаньян-Дартаньян! Иди к петушням!
  – Не-не-не! Не канает! Пожалуйста!
  – Пожалуйста Машку за ляжку! А у нас хуй под кавтяшку!
  – Всё баклан! Ты теперь Дартаньян! Твой выбор сделан! Слезай с окна на насест первым!
  – Следущий!
  – Тюрьма-тюрьма! Дай кличку! Статья двести шесть пункт тры!
  – Баклан!
  – Баклан-баклан!
  – Не канает!
  – Ну, тогда Петух!
  – Не, не канает!
  – По двести шестой все БакланЫ!
  – Чуешь, что тюрьма говорит?! Баклан тЫ!
  – Бакланом вечно будешь, не то пиздарики получишь!
  – Канает. Ладно.
  – Шо?!! Не слышно!
  – Канает!
  – Встречай тюрьма двох абетур! Дартаньяна и Баклана!
  – Милости прошу к нашему шалашу!

Храбрец

  Однажды пацаны решили соседнему району устроить беспредел. Забили стрелу у кинотеатра «Дружба». Собралось триста голов. Мало, конечно. В лучшие времена на беспредел собиралось втрое больше бойцов. Но в последнее время пацаны стали какие-то ленивые. Дела у них появились. Тот работает, тот учится, а тот вообще в Днепр уехал в технарь поступать, того в армию забирают, а этому мама не разрешает. Короче, помельчали пацаны. Самому старшему шестнадцать лет.
  В этот раз собрались пацаны дать ответку «коням» с Юбилейного. В прошлый беспредел «юбилейные» замочили не бегового, то есть такого, что в боях не учавствует. По правилам беспредела на беспредел отвечают только беспределом.
  Одели пацаны боевые доспехи, взяли мечи-дубинки и понеслась...

  Сижу, пью чай на балконе. Слушаю песенку по радио.
  «А по асфальту каблучки, каблучкии, каблучкиии...»
  Сижу такой, солнышко щурится.
  «А в белой кружке чёрный чай, чёрный чаай, чёрный чааай...»
  А у меня, как в песне белая кружка и чёрный чай. Хорошооо...
  Смотрю, по улице Содружества кодла бакланов. Как они всех заебали! Куда менты смотрят?
  Я не понимаю этих малолеток. Я – старый зека, повидал таких на зоне. Бакланы тупорылые. Хулиганка, статья двести шесть, часть третья.
  Ну, взломай ты сейф, залезь в карман, обставь квартиру, сделай мошенничество талантливо. Тебя ж уважать будут. А тут на тебе – какой-то баклан лезет в тюрьму за просто так. Бакланы – одно название.
  И вот я сижу, пью чаёк, загораю, а тут эти бакланы сунутся моей улицей. Совсем нюх потеряли, падлы.
  Я возмутился, порвал майку. На одной груди у меня Сталин, на другой Ленин. Взял топор. Жинка:
– Куда пошёл?
– По дрова.
  Знает, что трогать меня нельзя, когда я такой. Побежала к соседке.
  Я выскочил на улицу. Кричу:
– Ну, суки, бакланы тупорылые, подходи кто смелый! Попишу-порежу! На залупах розочки повырезаю нах!
  Первые бакланы меня увидели, замешкались. Назад попятились. Задние бакланы на передних наступили. Возня началась, многие попадали, а тут я с топором. Передние на задних давят, а задние на передних. Один баклан убежал, за ним другой, третий. Я не останавливался, бежал к ним, орал, размахивал топором. Остальные бакланы увидели, что другие убегают и тоже побежали от меня.
  Сука, блядь, пиздец, тупые. И чо их так долго боялись все? Не понимаю.

 
Конец

  Однажды два приятеля решили забухать после работы. Они работали в паровозном депо слюсарями. Как водится у слюсарей, после работы они зашли в магазин и купили по паре бутылок портвейна. В магазине они повстречали еще двух знакомых хлопцев и те предложили им пивка. А еще один, пятый, повстречался им возле базара, куда компания зарядила, забухать на свободных торговых рядах. Пятый сбегал за самогоном. Он жил поблизости и его батя гнал отличный первачок.
    Они впятером расположились возле мясных рядов. Культурненько, постелили газетку. Килечка, огурчики, сальцо, ржаной хлебушек. Стали пить на повышение градуса. Сперва пивко. Потом портвешок. Когда дошли до самогона, вдруг, откуда ни возьмись появился заебись.

    Я шел мимо базара, как раз уже никого там не было. После шести торговля на базаре прекращается. Я шел и матерился во весь голос. Я увидел пятерых мудаков, они жрали и бухали. Я крикнул им, что они козлы ебучие, соски поганые и рваные пезды. Они обиделись и побежали ко мне. Я кинул в них камень и промазал. Они разозлились еще больше и стали орать, что мне пиздец. Их услышали другие люди, такие же мудаки с грязными жопами. Те тоже обиделись на меня, хотя я им ничего не сделал, и стали быстро приближаться ко мне со всех сторон. Я быстро достал ножичек и прирезал в живот первого, кто подбежал ко мне. Он упал на карачки и пополз от меня. И другие, кто бежал, увидели кровь, остановились и стали орать, что теперь мне точно пиздец. Я стал кружиться, как волчок, размахивал ножичком и орал: “Давай суки! Подходи! Попишу, порежу!”
    Тут мимо проходила милиция и решила вмешаться. Сержант достал пистолет и стрельнул в воздух, а потом в меня. Пуля попала в ногу. Я так заорал. Так было больно, что я обрыгался. Заблевал кеды и все остальное.
    А тут как раз рядом проходила свадьба. Была суббота, а те мудаки, что забухать решили, работали и по субботам. Текущий график. Жених купал тещу в луже. Такой обычай на наших свадьбах. Пуля прострелила мою ногу, полетела вниз, отрекошетила от камня и попала теще в горло. Теща захропела, как свиння. Мне, раненому, захотелось ее добить, так я ее вдруг возненавидел. Чужую тещу. А жених этот, уже всерьез поверил в новую супружескую жизнь и, чтобы угодить подыхающей теще, стал вовсю лебезить перед ней. Стал ее приводить в чувство и причитать над ней. А перед тем, как он понял, что ей кирдык, он подумал, что она шутит. Что храп из горла и кровяной фонтанчик это такая шутка новой мамы. Он рассмеялся громко, не по-детски. Когда к маме подбежала невеста, одетая во все черное (второй день свадьбы, можно одевать что хочешь), жених понял, что смеяться не стоит.
    Черт побери! Менту ни хрена не было. Он замочил женщину во время веселья, на свадьбе ее дочери, и ему ни хрена за это не было. Ну, может от начальства ему и досталось. Строгий выговор, например. Или премии лишили. А от людей ему ни фига не было. Люди не бегали по городу и не убивали ментов. А ведь это тот же самый город, где некогда произошел такой славный беспредел.
    Я тихо, под шумок съебался. Притворился пьяным и уполз за угол. Так меня и не искали.
    Когда я добрался до дома, конечно я стал думать о том, что произошло.
    Черт побери! Как могло так случиться, что люди не взбунтовались? Что за время? Что за нравы? Только выебываться на расстоянии и способны. Или пиздить кодлой одного. Черт побери! Что за херня? Бараны хуевы. Неужели всё закончилось? Пиздец, нудно теперь будет.

Июль, 2007, Киев.