Однажды летом, в дни небывало жаркой погоды, в самом центре Москвы,  шли два человека. Первый из них, одетый в дорогой светлый костюм, был маленького роста, упитан, лыс, а на хорошо выбритом лице его помещались толстые очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, светловолосый, лохматый молодой человек в заломленной на затылок кепке – был в белой мятой жилетке на голое тело, белых летних брюках и кожаных чёрных туфлях.
Первый был не  кто иной, как Сергей Леонтьевич Максудов, главный редактор одного из крупнейших московских издательств, а лохматый спутник его – писатель Михаил Николаевич Панин, пишущий под псевдонимом Тугай.
-Ты, Миша, очень хорошо и сатирически изобразил всё это сообщество падонков, эти  их псевдолитературные сайты и прочий контркультурный бред. Например, мне особенно понравилась глава, посвящённая классификации посетителей этих сайтов. Завтра мы можем подписать договор, сумму обговорим завтра.
Писатель, для которого всё, сообщаемое главным редактором, являлось большой радостью, внимательно слушал Сергея Леонтьевича, уставив на него свои бойкие зелёные глаза, и лишь изредка икал, проклиная шёпотом только что выпитое пиво.
                                                      *******************
Итак, на следующее утро Михаил Панин шёл в редакцию, размышляя о том, кому он первым делом отдаст долг, когда получит деньги за книгу.
  Он вошёл в резные чугунные ворота, оказался перед зданием жёлтого цвета  и подумал о том, что здание это построено давно, давно, когда ни его, Миши, ни Максудова не было на свете.
  Чёрная доска с золотыми буквами возвещала о том, что здесь Издательство.
Панин вошёл, и ярко раскрашенная девица в платье цвета молочного поросёнка, болеющего неизлечимым заболеванием, немедленно преградила ему дорогу.
-Вам кого? - подозрительно спросила она, разглядывая его одежду и трёхдневную щетину.
-Мне к Сергею Леонидовичу Максудову, я писатель Панин.
Девица изменилась чрезвычайно, буквально на глазах. Она отступила и улыбнулась фальшивой улыбкой.
- Сергея Леонтьевича? Пойдёмте, он вас уже ждёт.
Здание молчало, нигде никого не было, и лишь девица в жутком платье цокала следом за Михаилом, и, оборачиваясь, он видел, что она оказывает ему молчаливые знаки внимания, преданности, уважения, любви, радости по поводу того, что он, Панин, пришёл, и что она, хоть и идёт сзади, но ведёт его туда, где находится одинокий, загадочный Сергей Леонтьевич Максудов.
Лишь только Панин вошёл, нежно прозвенели и заиграли менуэт старинные часы в левом углу кабинета.
Пол кабинета был затянут сукном, но не солдатским, а бильярдным, а поверх его лежал бордовый, в четыре сантиметра, ковёр. Колоссальный диван с подушками и турецкий кальян возле него. В глаза бросался зелёный огонь с письменного стола, то есть, вернее, с бюро, то есть не бюро, а какого-то очень сложного сооружения с десятками ящиков, с лампою на гнущейся серебристой ноге, с электрической зажигалкой для сигар. На придвинутом к бюро столике стояло  три телефона. На дворе было утро в центре Москвы, но ни один луч, ни один звук не проникал  в кабинет снаружи через окно, наглухо занавешенное в три слоя портьерами. Здесь была вечная ночь, здесь пахло кожей и сигарами.
Резко повернулось большое кресло, и показался сам Сергей Леонтьевич. Он хитро улыбнулся и указал на стул перед бюро.
-Ну, что ж, договорчик, стало быть, будем подписывать? - заговорил он.
Вольт на кресле, обратный вольт, и в руках у  Сергея Леонтьевича оказался договор.
Панин прочитал договор, откровенно говоря, ничего не понял, и понять не старался.
На что только он обратил внимание, так только на то, что в графе вознаграждения было пусто, вопросительно взглянул на редактора.
-Так сколько же мне заплатят?
-А сколько ваша душа пожелает?
-10 тысяч! - произнёс Панин с вызовом.
-По рукам!
Купив дорогого коньяку, всяких вкусностей к нему, совершенно довольный собой, писатель поехал домой.
Он чувствовал себя совершенно счастливым, вот только соседи мешали, снова поставили какую-то старую пластинку, русскую оперу. Оркестр то пропадал под полом, то опять появлялся:
                          Проклинаю я жизнь, веру и все науки!
-А чтоб, вы, сволочи, подавились своими пластинками!- пробормотал порядком подвыпивший Михаил Николаевич.

                                                                *********************************
Сергей Леонтьевич в его комнате, странно причмокивая, наливает коньяк, а пьёт его он, Миша. Телевизор стал совершенно невыносим, в нём кто-то показывает фак. Сложит, покажет и спрячет опять. Сложит, покажет…..

Тук, тук…Бух, бух, бух…Ага…Кто? Кто? Что?....Ах, стучат, ах, черти, стучат…..Где я? Что я?...В чем дело? Ах, да, редакция…Хорошая сумма, не ожидал, что издательство так расщедрится. Пойду я, прогуляюсь, пожалуй.
Уу, солнце-то, какое яркое. А вот и Красная площадь, надо же, как близко, в редакции, наверное, миллионы крутятся, раз они здесь помещение арендуют, надо было больше просить.
Мирные граждане прогуливаются по залитому солнцем Лобному месту, фотографируются, километровая очередь из туристов к Мавзолею. Перед входом к Мавзолею валяется, греясь на солнышке, чёрный пудель. Какого чёрта он здесь делает? Хотя мало ли, чья это собака, неизвестно, мдаа…
Внезапно воздух разрывает отчаянный женский крик, паника, давка, вопли. Да что такое?
Кто-то трясёт за плечо, указывая наверх.
Обвив башню Кремля, сверкая  узорами чешуи на солнце, над площадью высится огромный удав. Бежать, бежать отсюда быстрее! Ноги внезапно перестали слушаться, невозможно сдвинуться с места.
Удав начал подниматься выше, выше, вот он уже сломал звезду на верхушке. Какой ужас!
От страха свело глотку, не могу вздохнуть. Он меня заметил!
    Рептилия повернула свою узкую голову, тянется, тянется ….
-Ссссссука, шшшшшто шшшшш ты написсссссал? Забери свой поганый опусссссс,  и ебисссссссь в рот!
Жёлтые немигающие глаза, широко раскрытая пасть…..
                                                          ***********************
Он почувствовал, что по телу прошёл озноб. Потом он повторился. Панин  скорчился и влез под одеяло с головой, стало легче, но только на минуту. Вдруг сделалось жарко. Потом опять холодно, и до того, что зубы застучали. Он заметил термометр. Термометр показывал 38,8. Стало быть, он заболел.
-Фу, бля, приснится же такое! – пробормотал Михаил.
-Да, чего только не приснится при такой температуре-то! - отозвался низкий тяжёлый голос из темноты комнаты.