«И главное – вкусно, сука… Как тут не есть? Не могу остановиться! Вот же готовит, гад!» - отпихнув от себя стол, заваленный бумагами, Глеб Васильевич закинул руки за голову. Кресло скрипнуло благородной кожей, принимая в себя тучное тело, и мягко отъехало к стене. Кондиционер не справлялся, лицо начальника покрывали крупные капли пота. За оконными стеклами расплывалось душное и влажное приморское лето.

      Еще в мае Холмов (- «Ударение на первый слог, еще ни разу правильно не прочитал никто!» - обычно говорил Холмов, диктуя реквизиты по телефону) выписал их Харькова повара-метрдотеля. Разумеется, не для домашней готовки – открывался новый ресторан. Глеб – владелец нескольких пароходов, хозяин автозаправочных станций и гостиницы, присмотрел умельца в одной из поездок. Толк в еде Холмов знал и пожрать всегда любил. Хохол в первый же день продемонстрировал, что летел десять тысяч километров не напрасно. Днем он натаскивал нерадивых поваров, приоткрывая им секреты своего мастерства, а потом творил чудеса на кухне у Глеба.

      Изумительные биточки, неземного вкуса форель, тающая во рту телятина, бараньи ребрышки, кордон-блю и прочие сказочные кушанья возникали на столе в обеденном зале Глеба будто по волшебству, и так же быстро исчезали, оставляя после себя чудное благоухание в вечернем воздухе, и новые килограммы жира на теле хозяина. Холмов страдал, Хохол лукаво щурился…

      «Ты представляешь! – продолжал Глеб – Прихожу с работы, а он – ножки поросячии на стол. И пахнут – ебануться можно. Час ночи. Что делать? Съел!» «Целый день готовил, старался» - оправдывался Холмов. «С утра пораньше он на рынок ходит. С корзинкой» - Глеб засмеялся и довольно покрутил головой, «Так вот, выбрал самые свежие. Хохла не обманешь! Принес, говорит – вот, Глеб Васильевич, поросячьи ножки купил, лучшие! Передние. Потому, что на задние ноги свинья срет и ссыт. Потом, сколько ни вымачивай их, запах остается. Я, конечно, могу и из задних сделать – пальчики оближешь, да только это – для общепита, а дома зачем? Скоблил их, в воде ключевой мыл, смалил, колдовал долго. А сделал… Н-ну, блять!» - Холмов помрачнел и обреченно махнул рукой. Покрытая густой растительностью кисть легла на пузо, живот заколыхался.

      Повисла пауза. На лицо босса медленно вползло угрюмое выражение, он хмурился. «Глеб Васильич, а может, вы этта… «Мезим?»» - подал голос, привстав со своего места, худощавый и очкатый Коля по кличке Прыщ. Холмов помрачнел еще больше: «Мезим? Хуйня твой «Мезим»! И «Гербалайф» - хуйня! Я его из Лос-Анджелеса выписывал, не то, что здесь на каждом углу продают, а «виповский». Знал бы ты, сколько денег заплатил… И пояс для похудания…» Холмов оборвал сам себя, снова махнув рукою, и зло умолк. На этот раз тишину нарушать никто не решался.

      Из прихожей доносились приглушенные голоса. Вернее – слышно было только охранника, который с сомнением переспрашивал: «К Глебу Васильевичу? А он Вас знает?» Дверь в офис приоткрылась, в проеме возникла рябая физиономия секьюрити, он испугано вращал глазами, не зная, как начать. «Ну че там? Кто?» - устало спросил Холмов. «Говорит родственница Ваша» - охранник топтался в дверях. «Родственница?» - брови Холмова удивленно сделали «домик», «Ну – зови!»

      Из-за плеча привратника в комнату скользнула бледная девочка. Она сделала два шага, и робко остановилась. Холмов окинул ее быстрым взглядом, и набычился.
Девушка лет двадцати теребила руками подол простого платья, и тихо всхлипывала. Холмов мрачно рассматривал поверхность своего стола. «Ну. Чего пришла, «родственница»»?» - буркнул Глеб после минутного молчания, поняв, что просто так посетительница не уйдет. «Дядя Глеб…» - гостья скривила губы, «Дядя Глеб… Помогите, ради Христа прошу… Машка плачет, слабая совсем… Есть нечего… Покормить надо…» Холмов брезгливо кривился и смотрел в сторону. Голос девушки стал пронзительным, в нем звенело отчаяние: «Дядя Глеб! Умоляю! Это же кровь ваша… Я же племянница Вам! Папа ведь, когда жив был, вы же как родные были…» Холмов продолжал морщиться, но что-то в его фигуре изменилось. Женский плач метался под потолком офиса, проникал за перегородки, отражался от стен: «Совсем немного! Чтобы за квартиру заплатить, да поесть… На улицу выгоняют…»

      Глеб, стараясь казаться непоколебимым, спросил с напускной надменностью, было ясно, что ответ он слышал не раз: «Я вот чего хочу спросить, Светик… А где же муж твой? Куда подевался?» Забрезжила надежда. Просительница судорожно вздохнула, размазывая по изможденному лицу слезы, и, по-бабьи причитая, затянула рассказ про то, что муж пропал: «Нету его, сами ведь знаете. Без вести… Сгинул, давно... Может убили где, за долги… Или в бегах, скрывается… Так нам не легче…» Она оторвала от красных глаз грязные кулаки, и умоляюще сложила ладони. Холмов расстегивал кошелек. «На, возьми!» - протянул он, не глядя, две бумажки. «Так это ведь… Дядя Глеб! Здесь ведь… Хоть немного добавьте, чтоб на молоко хватило ребенку!» Глеб Васильевич, немного поколебавшись, положил на стол еще одну купюру. Света быстро, будто боясь, что деньги заберут обратно, смяла ее, и, не отрывая взгляда от лица благодетеля, сунула в карман.

      «А чего не работаешь нигде?» - лениво вытянулся Глеб Васильевич в кресле. Всем стало легче. Его родственница пятилась к выходу: «Так с Машей же сидела. В садик не устроить, работы не найти. Помогли бы, дядя Глеб». «А и помогу! Только смотри, если обманешь, копейки больше не подам!» - Холмов строго поднял палец, и направил его на девку, «Завтра чтобы пришла сюда, в десять часов! Я все устрою, только… Попробуй подведи!» Светка спешно закивала головой в знак благодарности: «Я в девять под дверями буду, дядя Глеб!», и исчезла в дверном проеме. Пискнул магнитный замок, выпуская ее на улицу.

      Холмов барабанил пальцами по столешнице. Кивнув своим мыслям, он подтянул проводной телефон, и стал тыкать в клавиатуру. На том конце сняли трубку. «Иван? Да не приеду я сегодня, незачем. В гостинице все нормально? Ну добре! Я чего звоню, этта… Номер на первом боковой свободен? Да, в конце коридора. Баба к тебе завтра с утра придет, поселить надо. Да, пусть живет. Пока. Негде ей. И этта… Работы у нее никакой нет. Пусть ее ебут… Как ебут? За деньги! Да…» - Глеб Васильевич удовлетворенно бросил трубку, и пожевал пухлыми губами. «Е-бут…» - задумчиво повторил он, думая уже о чем-то другом. На подходе были контейнеры с севера.

***

      На следующий день я с утра находился в арбитражном суде. Процесс был заведомо проигрышный, все это понимали. Земельный комитет выступал на стороне бандитов, судья получила звонок из властных структур. Связи «на той стороне» были круче. Четырнадцать жалоб, направленные мною в прокуратуру и документы, подтверждающие факт подлога документов и должностных преступлений, канули в Лету. Осталось тихо сдать позиции и получить решение.

      В контору я приехал в районе обеда. Было, как всегда, жарко и сонно. «Приходила?» - спросил я у Глеба Васильевича. «Кто?» - вскинул он на меня непонимающие глазки. «Племянница Ваша приходила?» - пояснил я. «Да нет, конечно. Хули с нее возьмешь, наркоманка, сука…»

      Вечером мы пошли в кабак. Я попросил у Хохла рецепт, и он поделился секретом – под его диктовку я записал способ приготовления поросячьих ножек. Они оказались, действительно, изумительными.