Событие второе. Как дворник Игнат рака Семена изловил
Стоит деревня Коростылево на берегу реки. Река та Камышицей называется. А в реке - под мостком, с которого бабы белье полощут, рак живет - Семен. К пиву. Живет рак в часах настенных с маятником, что кто-то в речке утопил нечаянно. Сидит Семен в часах, а наружу только усы глядят. Раз Игнат с Лехой дачником на рыбалку собрались. Вышли оба засветло, да потихоньку к речке спускаются. Вокруг красота мистическая - туман над полем, и звезды в небе мерцают. Над водою пар поднимается и в камышах кто-то плещется. Тихо идут Игнат с Лехой - красоту природную слушают.
Лехе на лодке сподручней рыбачить, а Игнату на мостке хорошо сидится с удочкой. Отплыл Леха на середину реки, а Игнат удочку на мостке приладил, да сидит тихонько, папироской светит. И думает обо всяком - о светил движении, о совершенстве природном, о тайнах мироздания, да о девке Катьке из города.

Тут первый лучик солнышка показался, да в глубине водной отразился, - Игнату в глаз прямиком. "Что за напасть?" - Игнат думает - "Чай неспроста это". Потер глаз рукавом, да в воду полез, сапоги скинув и штанины засучив. Так и нашел Игнат логово Семеново. Видать солнышко о стекло циферблата отразилось. Вытащил Игнат часы на берег смеху ради, глядь - а в часах Семен сидит, да усами водит. Обрадовался Игнат - вот так удача такого рака поймать здоровенного! К пиву. А Семен ему натурально говорит человеческим голосом: "Брат, не тронь меня, я тебе все скажу, что знать пожелаешь, отпусти меня обратно под мосток думу думать!". Подумал Игнат - отчего ж не отпустить, да и маловато все равно одного рака к пиву - только живот зря тревожить. Говорит: "Будь по-твоему, да что же у тебя такого выспросить?...". И впрямь, разве сыщешь на свете вещь, али событие, про которое Игнату не ведомо?! Еще подумал Игнат и говорит Семену: "Многое мне ясно на свете, да одно не ясно ни мне, да и никому - о чем девки взаправду думают. Вот и скажи мне - вправду ль любит меня Катька или не любит?" "Любит!" - говорит Семен - "Больше жизни любит, брат Игнат!" Обрадовался тут Игнат, расцеловал Семена прямо в усы мокрые и отпустил с миром вместе с часами. С тех пор так и живет Семен себе дальше под мостком, да всей деревне советы советует. А Игнат уже про Катьку более не сомневается.

Событие третье. Как Матвевна на Гавайи слетала
А вот еще раз коню Гнедку да лошадке Евдокии, что из Михалычевой конюшни, Матвевна письмо доставила с Гавайских островов от кузена ихнего - Бена. Зёбра. Или зёбера? Матвевна ведь на своей ступе с высокотехнологичным двигателем, что ей елец Степан соорудил, куда хочешь долетит, вот и долетела. Летит, значит, она незнамо где, для вражеских радаров невидима, видит: вот он - Бен! На солнышке греется бездельник полосатый, вольготно ему, джина бутылка рядом, флаг с конопляным листом, радио с песнями на пальме, да подруга евонная в море плещется. Рядом с Беном всякая мелюзга ползает - мыши коноплей раскуриваются, да крабы с папиросами стрелянными. А из пучины морской перископ выглядывает  - это американцы на подводной лодке наблюдают всю эту идиллию, а вокруг перископа акула круги наворачивает - тоже ей, видать, интересно. Матвевна Бену кричит: "Алоха Гавайи, аль не признал, сердешный!?" Бену от радости чуть дурно сделалось: "Матвевна!" - орет - "Сколько лет, сколько зим! Как там Коростылево, как там Гнедок с Евдокией, как Игнат с братией?!" Подруге своей сигналит: "Хэй Салли, вылазь, посмотри кого ветром принесло!". Салли мокрая, полосатая, голышом по берегу скочет (чего зазря своих-то стесняться), да Матвевну привечает: "Спускайся, Матвевна, обнимемся-расцелуемся, тяпнем да побеседуем!" Матвевна ответствует важно: "Да я вроде за рулем, но от чего ж не тяпнуть, с другой-то стороны... Вот и у меня тут словно по случаю четвертушечка нашего Коростылевского припасена". Снижается бабка, а американцы на подводной лодке засуетились: "Неизвестный летательный аппарат! Это что же получается?!"

Наобнимались, нацеловались знакомцы наши, поляну накрыли, да сидят воркуют о своем, а тут вдруг американцы отовсюду с автоматами повыпрыгивали - будто черти черные в гидрокостюмах резиновых. Десант, значит. Кричит капитан ихний, надсаживается: "Фрииииззз! Юнайтэд стэйтс марин корпс! Ю ар андэр арэст!" А Матвевна ему и говорит спокойно: "Ты, милок, так не нервничай, а то удар хватит - вишь как солнышко-то ярко светит? На вот, милый, выпей гомеопатического, да присядь закуси: вон лучок с грядочки, да яички из-под рябушки, сальце домашнее, хлебушек мягонький!" Посмотрели на всю эту благодать американцы, да не выдержали - акваланги свои поскидывали, сели в круг и давай с зебрами и с бабкой пировать. Пили они, ели, да разговоры разговаривали, сколько - никто не ведает, да прощаться пора пришла. Бен, слезами заливаясь, письмецо лошадкам черканул, обещался зимой навестить. Американцам тоже неохота расставаться - тоже на них Коростылевым повеяло: подарков заграничных Матвевне пол-ступы навалили - все сдюжит двигатель инопланетный. А Матвевна всему экипажу подарок царский сделала - от души: четверть подарила нескончаемую, самолично ею зачарованную. С тех пор ту подводную лодку, говорят, один раз в Перл-Харборе видели, а через месяц у Находки - глядишь, и к нам скоро по Камышице в Коростылево приплывут - то-то радость будет да веселье!