Пока всё идёт неплохо.
Я ощупываю ребристые края шконки: разделочная колода, и та будет для сна поудобнее. В числе прочих неприятностей - потеря очков и чувства времени. Две размытые фигуры в углу беседуют вполголоса, изредка поглядывая в мою сторону. С виду обычные работяги, прибранные за краденый шифер. Наконец, один из них подымается и вразвалку подходит ко мне. Речь его невнятна, но многословна: …ты … твою… тебя… и мать твою.
Вот это ты напрасно, теперь придётся вставать: итс-шоу-тайм.
На ногах у меня – «тревожный чемоданчик»: остроконечные ботинки на толстой подошве, в левой стельке сокрыта половинка безопасного лезвия, в правой – маленький, остро заточенный велосипедный ключ. Фигня это всё и в серьёзных переплётах не спасает. Но меня же всерьёз и не пакуют, вроде бы не за что! Закрыли пока на трое суток с формулировкой «превентивное задержание»…
.
Занятый размышлениями, я совсем отвлёкся от говоруна – зато, сощурясь, внимательно слежу за его рыхлой, в оспинах физиономией. Где-то за полсекунды до удара лицевые мускулы знакомо искажаются. Ну, вот!.. Словно выражая признательность, я склоняюсь навстречу размашистому апперкоту, нацеленному в подбородок, затем бью супостата в коленную чашечку.
Носок ботинка острый, а в колено куда ни пни – сплошь болевая точка. Оппонент прерывает дискуссию, громко оглашая итоги, и тоже склоняется в реверансе – остаётся пробить ему локтем в ухо, и тема ненадолго исчерпана.
.
Лови клиента на контратаках, никогда первым не наступай  – учили меня и те, и эти.
Ну, вот ему и подкрепление прибыло. Второй будет явно покрупней и посерьёзней. Приходится немного покружить в полутёмной клетушке с тремя пьедестальными койками. Я пропускаю сильный удар в переносицу. Нос мгновенно распухает, и, провозвестником сезона дождей, мягко шлёпается на пол красная капля.
Чтоб ты сдох, гад! Нос мой разбит давно и навсегда. Запросто могу кровью изойти.
.
Я цепляю надоеду носком ботинка за опорную ногу и сращёнными кулаками что есть силы бью его в грудину. Пусть валится, затылок найдёт себе опору… упс! Вот и он, столь необходимый мне кратковременный рауш.
Оба вроде бы спят, а нос, конечно, не унимается.
Тут и заглядывает на шум вертухай:
– Эй, вы чего тут?
– Да вот, мебель переставляем, – пытаюсь гнусаво острить, зажимая обе ноздри.
– Ну и как успехи?
– Сам не видишь? Стало гораздо уютней…
.
Что ж, пора припомнить подвальные навыки. Вздохнув, я снимаю ботинки и носки, свёртываю концы носков трубочкой и запихиваю кончиками в ноздри. Теперь у меня есть полторы минуты. Я снимаю пуловер с рубашкой, пока они без клякс, затем стаскиваю брюки вместе с трусами. Подача воды в камере, естественно, не предусмотрена. Снова вздохнув, я кое-как мочусь на воронкой собранные трусы, выжимаю их и кладу рядом. Застилаю шконку рубашкой, под голову сворачиваю пуловер – всё равно не могу спать одетым. Возвращаю носки на место. Вновь натянув брюки, я ложусь на шконку и кладу отжатые трусы себе на переносицу. Ещё три-четыре минуты, и кровопотеря заканчивается. Самое удивительное, что и следов от удара не остаётся!
Давно проверено на себе.
Трусы летят в угол – отслужили своё. Соседи немного очухались и изумлённо следят за происходящим. Решив, что лишняя кость – холодцу не помеха, я дополняю картину матерным всхлипыванием и жалобами на подлюгу-судьбу. Наконец, рослый не выдерживает и бормочет мне из своего угла: да не серчай ты, братан! Подговорили нас (ну, кто бы сомневался...), ничего личного! Я даже не пытаюсь улыбнуться – мне бы согреться хоть немного, а там и ветераны-альфовцы из охранного предприятия подтянутся, Михаил и Василий. Миха и Ваха. Я помог их пацану, приехавшему с ранением из Закавказья, устроиться с гражданством и пропиской. Через месяц-полтора он получил по моей наводке ипотечный кредит, купил квартиру и стал завзятым питерцем. Меня окружили заботой, как я ни отнекивался – это всего лишь бизнес, пацаны! Вот оно и пригодилось, уже второй раз.
Первой была Люська Фролова.
.
Люську мне навязала одна подруга из «бывших» – тех, с кем по расставании я остался в дружеских отношениях. Когда на рекламный мобильник позвонил очередной фирмач и пригласил приехать, проконсультировать по поводу ипотеки, я, не колеблясь, вызвал на коврик Люську. Что поделаешь, до ковра мы не дорастаем… Снабдив, как Д*Артаньяна, кратким напутствием и пачкой договоров, я велел ей отправляться к будущему заказчику.
– Хватит захребетничать! – сказал я ей напоследок. – Тебе в очередях в ЖЭК и ПИБ стоять вредно, глупости в голову лезут!
.Последней по времени Люськиной идеей было обустройство грандиозной оргии силами нашего маленького коллектива, дабы развеять навязанный мной целибат. Выбросив из головы большую часть наставлений, Люська мило почирикала с брюхастым оптовиком, приподнявшимся на поставках видео-утильсырья и явно не готовым к приезду большегрудой блондинки. Затем хозяин кабинета предложил ей бокал шампанского и под неким благовидным предлогом покинул своё пристанище, заставленное кожаной мебелью и стеллажами с папками.
.
Минут через семь-восемь, как вспоминала позднее зарёванная Люська, в дверь просунулась смазливая секретарша, в декольте которой без напряжения просматривался лобок. Сославшись на нежданные дела, секретутка предложила Люське наскоро выметаться. Внизу на дверях Люську перехватил охранник и, мило улыбнувшись, попросил предъявить сумочку на предмет отсутствия посторонних деталей. Люська сумочку отдала. Затем её на секунду отвлекли сзади каким-то резким хлопком, вроде вылета пробки из шампанского… а затем в сумочке обнаружились крупные деньги и ксерокопии учредительного договора её недавнего собеседника.
Что характерно, с перечнем и адресами учредителей.
.
Затея, сама по себе дрянная, и слепилась как-то нехорошо. С момента задержания Люськи, ознаменованного пришедшей мне смс-кой без запятых: «слей инфу по банку по-хорошему а то и девка сядет и тебя на поляне не будет», Миха и Ваха потратили только два дня, чтобы разрулить тему и наказать виновных. Мне по итогам разборов предложили «поднять немного бабла» за причинённое беспокойство. Я отказался: такие деньги никогда впрок не шли. Лучше было предоставить ветеранам самим финансово порезвиться – давно пора Вахе колёса обновить.
.
Люська за стресс и истерику получила премию в двести баксов, остальные две сотрудницы – инструктаж на повышенных тонах и очередную вводную по возникновению нештатной ситуации. Могу похвастать, никому и в голову не пришло сбежать на этом из крохотной фирмёшки. Наоборот, парадоксальная бабья логика сразу же взвинтила цену: раз так за нас взялись, значит, мы и вправду чего-то стоим!
М-да… а утром, три недели спустя, раздался странный телефонный звонок:
– На работу возьмёте?
– Кем? – спрашиваю.
– Генеральным директором!
– Дак вроде есть уже один, – говорю я немножко растерянно. – Я и есть директор, он же владелец...
– Ты не директор – ты гавно! Я твою маму ротибаль…
.
Ну, вы ж понимаете, что собеседник услышал в ответ.... Тем же вечером я приглашаюсь для выяснения в РУВД, где меня знакомят с текстом, исполненным гражданином Т-ким. В показаниях потерпевшего синим по белому значится, что сегодня утром я угрожал ему по телефону (распечатка разговоров прилагается… ну, кто бы сомневался), а вечером на Т-кого было произведено нападение с применением… В общем, закрываем мы пока вас на трое суток, гражданин риелтор, до выяснения вновь открывшихся обстоятельств. Вот блин, ну кто мне, идиёту дремучему, мешал распечатать Уголовный кодекс?! Есть у них право, нет его – а может, просто берут на понт?
.
Я добиваюсь разрешения на телефонный звонок, которым прошу жену купить на ужин каперсов, желательно до двенадцати. Каперсами я иногда дразню своих отставных майоров, Миху и Ваху: дескать, не состоялись вы, милые, в качестве каперангов! Двенадцатое – это номер отделения, где меня задержали. Кому надо, поймут.
Жена в ответ что-то кудахчет, но я с натужным смешком вешаю трубку, после чего меня лишают обоих мобильников, подтяжек, очков и карманных денег, а затем препровождают в холодный и затхлый закуток.
С вышеописанными соседями. И вышеописанными трусами.
Ночь проходит в размышлениях о вещах несуетных. В ряду прочих, помню, посетила меня престранная мысль о том, что принесённая похвала несёт в себе жертвенность и самоумаление хвалящего.
Что за чёрт, думаю… но развить тему уже не успеваю. Утром, под которым подразумеваются шаги и сонная перебранка в коридоре, меня выводят обратно в дежурку. Дежурный ровным голосом говорит: извините, гражданин! Ничего личного! Вот ваши документы и вещи, распишитесь – вы свободны!
.
Возле сияющего лаком Пассата Миха, осклабясь, поёт: обознатушки! Садись, поехали – у нас гость из Лиона, господин Тьерри Руссель, каковой желает получить консультацию на предмет, как ловчее спекулировать строящейся недвижимостью. Мы с Вахой посидим рядом, поможем сладкой парочке пропить часть твоих отказных комиссионных…
.
Мне не до подробностей. Я ищу способ откланяться, но тут задняя дверца отворяется, и на сцену выползает заспанное чудо в белокурых локонах. Распахнутая дублёночка позволяет мгновенно оценить девушку в категории супер. Она, в свою очередь, нахально сощурясь, разглядывает меня с ног до головы, и я наконец не выдерживаю:
– Миха! Может, мы блядей перенесём на десерт? Я бы поел-поспал… а ты мне француза на шею вешаешь…
– Сука ты, Маэстро! – тихо, но отчётливо произносит милашка. – Для тебя ведь всё и затеяно, а ты морду воротишь!
Совсем забыл пояснить. «Маэстро» меня прозвали бывшие альфовцы – за хорошо выполненную работу, некоторую тучность и склонность к гитарному пению-бренчанию.
. 
Я начинаю понимать, что красавица, которую запросто кличут Лялькой, тоже СВОЙ человек. Мы улыбаемся друг другу, и Пассат с рулевым Вахой, похожим на бомбящего азера – впрочем, Ваха при желании может выглядеть кем угодно, от курда до правоверного еврея – привозит нас на Петроградку, в ресторан с живыми цыганами и приличным жарким. Описывать переговоры не буду, потому что не помню. В основном я мучительно преодолевал желание заказать себе три салата с миногами и две отбивных. Ничто так не способствует аппетиту, как сутки пребывания в КПЗ. Тьерри, лысый дядька лет тридцати пяти с горбатым сумрачным носом, отбомбился спиртным и яствами на полном серьёзе, после чего с трудом был препровождён Лялькой в номера.
– О, кстати! – сказал мне Миха, грузновато садясь в машину. – Забыл я у Ляльки в сумочке свой мобильник, а там много чего ценного. Будь добр, забеги к ним!
.
Я настолько осовел к вечеру, что машинально повиновался.
Ну и зря, конечно. Лялька встретила меня абсолютно голой и без всяких признаков Михиного мобильника. Дразня меня движениями несравненной розовой попки, она влезла на широченную постель, где сладко похрапывал француз, и установилась в позе натёршей пах  лошади Пржевальского: это тебе на десерт! С утреца, мол, была уже непрочь.
Чистый бизнес, ничего личного. Кто бы возражал на моём месте…
Примерно на седьмой минуте развратно-поступательного процесса я вдруг заметил, что Лялькина вогнутая спинка метнулась навстречу, многострадальный нос опять пребольно шлёпнулся и тут же потёк кровью. Я просто уснул в строю, как старая полковая лошадь. Лялька охнула, извернувшись, мгновенно всё поняла и потёрла мне уши. Я всхрапнул, как та же старая кляча, и вроде как очнулся. Потом мы извели весь лёд и салфетки, найденные в люксовском номере, и я церемонно откланялся…

* * * *
Цит. по кн.: Ст. Голем, «Везучий, подонок!.. (Lucky M.)» (готовится к печати).