В годы трудные студенчества, хуй повязывали узлом как пионерский галстук, вследствие финансово-полового кризиса. Студентки старшего курса иногда давали в общагах, да птушницы пялились на редких тогда дискотеках. Задворки клубов были завалены бычками, бутылками, пузырьками от одеколона и почему-то ватой. Нахуя при ебле вата – загадка для меня по сей день. Хотя, помню один кент всерьёз учил лечить триппер – залупляешь хуй и ваткой смазываешь его головку. Мягкий, а иногда твёрдый шанкр сходит зараз, поучал он внимательных слушателей. Потом ему удалось подхватить мандавошек. Видимо способы лечения передавались у них из поколения в поколение, поэтому, лёжа на обеденном столе, он подвергся операции. Операцию проводила мать его, брившая лобкояйца и пинцетом с дегтярным мылом уничтожавшая насекомых. Он краснел и потом стеснялся лысого хера. Хули, половое воспитание отсутствовало.

Летом батя приткнул меня на Адмиралтейские верфи. Им как раз пригнали посудину «Адмирал Смирнов», для модернизации. Болтаясь в робе, на три розмера больше, я следовал собачкой за Филиппычем. Филиппыч заслуживает минимум отдельного рассказа. Лет под шестьдесят, работал сварщиком от Владика до Быконура, в каждой командировке ебал баб, или даже две. Срочную отпахал сразу после войны, ветераны гоняли их, вспоминая славные денёчки. Поэтому, частые в коллективе драки заканчивались плачевно для крепких птушнеков. Начинали они, бил их Филиппыч, часто ногами. Говорят в Новосибе зэки его порезать хотели, так он заточкой троих подколол. Может брешут. Он всё подкатывал к здоровенной тётке-малярше тёте Маше. Она реально здоровенная была, не толстая, ну может пухленькая. Правда, сука, злая и языкастая. Не уздечки в смысле облизывать, а пиздеть любила, причём злобно и обсерительно. Меня что-то очень не взлюбила, всё орала издали, дескать дистрофик чешет, и хуй небось с макаронину. Короче сэксопила в ватнике.

Сначала хуячили в три смены, потом в две, потом в полторы, ибо начинался хозрасчёт и прочая хуерага. Уходили мы иногда поздно, меняли трассы трубопроводов, их надо было срочно сдать. Однажды вечером, Филиппыч сказал по-иностранному баста и попиздовали мы в раздевалку. С какого-то хуя после шести все двери или как их там мореманы кличут закрывали. Поэтому пролазили в монтажные проёмы, узковатые, но мне в самый раз. Тут сварщик-герой нас притормозил и дал понять, чтоб не пиздели. В проём пролезали малярши. И последней лезла тётя Маша. Ойкнув как Вини-Пух, она сказала, дескать девочки, я кажется застряла. Из-за переборки глухо донеслось кудахтанье товарок, тащивших её за лапы и вопли застрявшей. Филиппыч, как ястреб рванулся к тёте Маше и зафиксировал её. Сложилась двусмысленная ситуация.

Стащив ватные штаны, Филиппыч любовно погладил огромную и не лишённую привлекательности жопень малярши. Её вопли с той стороны смолкли, выдавая тревогу ожидания. Видимо не выдержав, малярша громко пёрнула от страха. Филиппыч не спеша стащил свои брезентовые штаны и белые подштанники. Ласково поглаживая бёдра тёти Маши, он стал ритмично двигаться в такт с работающим неподалёку копром. Наше немое охуение, прервал вначале вопль малярши с той стороны переборки, а затем удовлетворённое кряхтение Филиппыча. Следующий, сказал он и подтолкнул газорезчика Серёгу, подтягивая штаны. С другой стороны вновь донеслись вопли малярши и крики товарок, тянущих её за руки. Выбившись из сил, женщины за переборкой и внутри неё уже совсем не сопротивлялись дяде Толе. Судя по румянцу на заднице, тётя Маша стала получать удовольствие, ибо как все знали, бригадир-то её точно поёбывал. Внезапно настала моя очередь.

В торжественной тишине, только слышались приглушённые голоса охрипших женщин, я подошёл к тёте Маше, вернее её заднему фасаду. Глядя на обспусканные мудяные волосья малярши и памятуя о рассказах Филиппыча, живописавших где, сколько раз и что он мотал на винт, я обратил внимание несколько выше. Для того времени, это было верхом гламура. Один раз мне удалось посмотреть порнуху на единственном в группе видаке. После чего стучался в ванну, пока оттуда не выскочил хозяин видака с очень довольным лицом. Пока я зверски дрочил, в дверь стучал очередной зритель. Поэтому, технику исполнения известную мне по видеокурсу, я решил применить в исследовательских целях. Плюнув на очко, сжавшееся при этом, я своими подозрительными действиями заставил женщин вновь замолчать. Дорого дал бы, чтоб видеть лицо малярши. Но, судя по трем коротким, но мощным пукам, в душе её поселилось смятение. Хуй давно истёкся смазкой, поэтому, осторожно прицелившись, я на всю длину засадил ей. Вопль ебомой сотряс судно. Её товарки снова стали тащить за руки, но мои крепкие, пусть худые ладони держали крепко. А хуй, не в пример худощавому телу, всем немалым диаметром ебал маляршу в жопу.

Несколько необычно, было ебаться, видя вместо объекта ебли стальную стенку с надписью «Северный флот 85», однако приятно. Каждым воплем, каждым движением, я мстил за обидные слова тёте Маше. Она извивалась в моих руках как пожарный брансбойт, но из этих лап ещё никто не вырывался. Когда я достал багровый член и кончил ей на спину, как учил буржуинский фильм, она уже просто висела в проёме. Застегнув штаны, я двинулся вслед за отходившими на заранее подготовленные позиции одноебчанами. Филиппыч, обернувшись понимающе кивнул. Мы быстро добрались до раздевалки. Переодевшись, пока не начнётся кипеж, отряд удалился через пролом в заборе.

На следующий день тётя Маша никого не обзывала, только всхлипывая, тихо красила переборки. Бабы, доселе живые на язык тоже поумолкли. Через проёмы больше не лазили вообще. Бригадир видать что-то прослышал, пытался выспрашивать, но потом отстал. Однако, память народная, сохранила для потомков сию историю почти в первозданном виде. Поэтому, как говориться в легенде, не гуляйте через монтажные проёмы на кораблях, особенно в вечернее время, когда силы зла особенно сильны.