Паша.
Паша была провинциальной девушкой. Еще бы. Она же жила не где-нибудь в центральной России, а в сибирской дебилорезке под названием Сургут. Паша была смазливой на лицо, что давало ей повод считать себя «роковой» женщиной. Это проявлялось во всем. Например, когда Паша спотыкалась о задранный ковролин где-нибудь в банке, она говорила «бляяять». Причем, с мягким и протяжным «я», на сибирский манер. Бляяяять. В этом слове чувствовался рок. Значительный рок и загадка. Ведь спрашивается, зачем Паша говорит «бляяяять», когда можно и промолчать? Молчание и скромность – не удел роковых женщин, смутно догадывалась Паша.

Подвозил Пашу ее муж на дорогом черном автомобиле киа-спектра. Конечно, киа-спектра недорогой автомобиль, но зато тонированный и со спойлером на багажнике. Можно сказать, что в Сургуте у всех были литые диски, но зато десятки с тюнингованными задними фонарями были дешевле киа-спектра, поэтому солидности автомобилю придавал не только цвет, но и неуловимая принадлежность хозяина к более высшему сословию.

Что еще сказать про Пашу? Паша всегда сказала, как отрезала. И еще она всех считала идиотами. Все бы это ничего, если бы Паша не занимала должность заштатного бухгалтера в заштатной конторе, открыто скорбя о таком тягостном для нее положении, вынуждающим сидеть ее с одним потным и с одним чистым мужчиной в кабинете. Но о мужчинах позже.

Паша носила сексуальную Сургутскую одежду по последней Сургутской моде и при ходьбе виляла жопой.


Миша.
Миша был потным рокером. Заштатным, похеревшим рокером. Но сердце Миши хранило огонек терпких воспоминаний о студенческих пьянках, пизделках, Radiorama и первом сексе по случаю окончания института. Миша был хрупкой душевной организации, из-за чего имел определенные проблемы в общении. Например, чтобы обратиться к какому-нибудь человеку, требовалось, чтобы этот человек посмотрел на Мишу, например, случайно бросил взгляд, и тогда Миша, как бы невзначай, но очень быстро, скороговоркой, говорил, что ему нужно было. Например, «кстати гвря заходл шеф прсл передать чтобы ты ему пзвнл». Вот.

Еще Миша весь рабочий день сидел в аське и когда ему кто-нибудь писал что-то смешное – он улыбался. А когда кто-то проходил по коридору и бросал взгляд в кабинет, то он не видел Мишиного монитора, а просто видел, что Миша сидит и улыбается, отчего у проходившего становилось на душе тепло и спокойно за будущее русского рока.

Витя.
Витя ненавидел свой город всеми калибрами своей души. Он сука жил в этой жопе с рождения! Вы можете представить себе, что это значит? А еще Витя обладал небольшим словарным запасом, но зато был сильно развит духовно. Поэтому простейший спич, например, «ты хуля городишь, овип локоса чтоли напился» повергал его в трепетное состояние поддержки чего-то недоступного пониманию, но правильного и модного.
Витя был поумнее Паши с Мишей, но в тоже время был достаточно осторожен, чтобы открыто демонстрировать это в городе Сургуте. Также Витя был одним из тех, кто ходил в кафе центрального кинотеатра не только, чтобы покрасоваться новым кожаным пиджаком с белыми полосками на рукавах, но и просто попить пива с семьей. Да, и еще важная деталь. Витя совершенно не носил солнцезащитных очков. Даже ранней весной.

И вот как то раз сидели Паша, Миша и Витя в кабинете и работали. Витя работал, ненавидя про себя свой город, Миша ненавидя себя и свою никчемную жизнь, а Паша – Витю и Мишу. И в этот момент в кабинет вошел новый сотрудник – Георгий. Георгий широко улыбнулся белыми приветливыми зубами и сказал «Здравствуйте».

Георгий.
Георгия ненавидели все. Гаишники, штрафовавшие его по любому поводу, а также по поводу и без повода по поводу того, что номера у Миши совсем не без повода были несургутского региона. Ненавидели Георгия его друзья, потому что покинув их и свой процветающий несургутский регион Георгий отправился в Сургут на заработки (заштатным дизайнером). Ненавидели Георгия Сургутяне, от которых он отличался непривычной манерой разговора и отсутствием очков (кстати, сургутяне ненавидели и Витю). А также ненавидела Георгия уточка и зайчик, которых Георгий сбил на днях на большой скорости, изучая соседний к Сургуту Нефтеюганский район на предмет изучения.  И кстати, Витя думал о двух вещах. Первое что он думал, почему это если он зайчика и уточку задавил ночью, а вот рассказываешь кому и говоришь «на днях»? А второе, голова уточки так звонко стукнула по бамперу Витиной десятки, кто Витя всю оставшуюся дорогу думал, не застряла ли уточка в защите картера, несмотря на противоречивость логической связи между защитой картера и бампером.

Нельзя сказать, что  ненависть к Георгию со стороны окружающих прошла для Георгия бесследно. Нет. Его как будто окутал ореол ненависти и злобы к нему со стороны окружающих. Однако, что удивительно, никто этого ореола не замечал и не чувствовал,  вследствие чего иногда жена Георгия говорила ему «Геша, ты совсем не изменился».

Георгий вошел в кабинет, еще раз учтиво процедил «здрасьте» сел на кресло и заплакал. Опустив голову на свой колени, он терзал ладонями волосы на голове и говорил «Нахуя… нахуя я притащился в этот Сургут (ыыыыкхккх), аъаъаъаъа…. Нахуя….. (ыыыыыыыкхкхкхкх)». Миша, Витя и Паша переглянулись и у Паши с глаза соскользнула слеза. (ыыыыыыыкхкхкхк).

Г.. грр… Георгий, - сказал Витя, - отчего же ты плачешь?

Георгий встал, выпрямился, вытер слезы, скромно сказал «простите» и удалился. И больше его никогда не видели в Сургуте. А вслед за ним перебрался в несургутский регион и Витя. А Паша и Миша еще не раз на корпоративах за бутылкой «Зеленой марки» вспоминали тот странный случай в кабинете.