ТЕАТР ОДНОГО АКТЁРА.
А проснулся Алексей оттого, что кто-то сильно забарабанил в дверь.

"Полвосьмого, - подумал Алексей, взглянув на часы, - ещё полчаса нужно морочить им голову". Потянувшись на кровати, Алексей не торопился открывать. В дверь еще раз настойчиво постучали. Алексей бесшумно соскользнул с кровати и на цыпочках подошёл к двери. За ней о чём-то вполголоса говорили по-казахски. Снова постучали, уже крикнув:

- Эй, открывай!

Алексей неслышно отошёл в середину комнаты и, сначала скрипнув кроватью, двинулся, сильно шлёпая босыми ногами и постанывая, прямо к двери.

- К.т.о.т.а.м? - спросил он.

- Милиция, открывай! - ответили из-за двери.

- На хрена? - спросил Алексей.

- Давай открывай, не спрашивай! - сказали из-за двери.

- Не открою я, пока не скажете, чего нужно, - спокойно произнёс Алексей.

За дверью явственно и громко ругнулись матом и пнули по двери сапогом.

- Приказано вас доставить в отделение, - сказал другой голос, более мягкий, - как свидетелей вчерашней драки.

- Я ничего не видел и не знаю, - ответил Алексей, - и вообще, мы вчера выпили на четверых пол-ящика водки, поэтому мне очень хреново, а друга моего не разбудить даже атомным взрывом.

- И начальник ваш пил с девкой? - спросил из-за двери тот же мягкий голос.

- А как же? - произнёс Алексей. - Что ж он, не человек, по-вашему, от выпивки отказываться? Ой, ребята, извините, я, кажется, сейчас сблюю...

Алексей отошёл от двери, и, прихватив с собой стоящие у стены пять бутылок водки, шумно пробежал в туалет, хлопнув дверью. Там он вылил водку в унитаз и, выйдя, разбросал пустые бутылки по полу. За дверь было тихо. Алексей услышал, как стучат в дверь в конце коридора в номер Обухова, говоря те же слова, что и ему. На часах было без десяти восемь. Если всё вышло нормально, Обухов с ребятами уже сорок минут едет в автобусе. Но можно было ещё время потянуть.

К нему в дверь снова постучали. Алексей отошёл к кровати.

- Эй ты, подойди! - крикнули из-за двери.

Алексей никак не прореагировал. Постучали снова, гораздо сильней.

- Эй ты, подойди к двери! Пару вопросов, и мы уйдём!

Алексей, как бы нехотя, с шумом и стуком встал с кровати и подошёл к двери, ударяясь о стены. Он до неузнаваемости изменил свой голос и спросил низко и с хрипотцой:

- Кто? Там? Бляха-муха?

- Милиция, открывай! - ответили из-за двери.

- Какая, на хрен, милиция? - спросил Алексей так же низко.

- Ты что, издеваешься? - закричали из-за двери.

- Может, это второй? - спросил у напарника тот же мягкий голос.

- Открывай, а то дверь сломаю! - заорал нетерпеливый.

Алексей ничего не ответил, а пошёл к окну и отодвинул занавеску. Можно было бы спокойно уйти прямо сейчас - никто не дежурил под окнами. Но бегать по незнакомому городу от местных милиционеров было бы занятием наиглупейшим. В дверь перестали стучать, видимо, менты ушли посоветоваться с начальством, и Алексей снова прилёг на кровать.

За два часа до этого Оксана мирно спала, лёжа на широкой скамейке в самой глубине кладбища, положив голову на сумку и укрытая необъятным пиджаком Обухова. Сам хозяин пиджака стоял рядом и глядел на Оксану. Она спала, спокойно дыша, и отчего-то напомнила ему девушку, которую он очень любил много лет назад. И которую убил штыком прямо в сердце.

Если бы не война, если бы не предательство её, всё, наверное, было бы не так. Столько лет прошло, а Свету не забыть. Глупо, конечно, но он часто, гуляя по городу, говорил с ней. Как будто она жива, как будто они муж и жена, и всё у них хорошо. Всё получилось. И внуки, похожие на неё, и дети. И не было той медленно текущей по половице к двери струйки крови.

Её крови.

Хрустнули ветви, и Обухов поднял голову. Это возвращался Павел.

- Вроде всё тихо, - сказал он, садясь недалеко на дряхлую скамеечку, - нарядов милиции не видать. Но есть новость и похуже.

Обухов вскинул брови:

- Что ещё?

- Нет билетов на автобус, - спокойно произнёс Павел.

- Как же так? - растерянно спросил Обухов.

- Рейс один, а народу много ездит, - ответил Павел, - это мне бабушка сказала у кассы. Магазин хороший в совхозе - всё есть. Народ ездит туда затариваться. И ещё сказала, что уехать можно, нужно только дать водителю пятёрку, он и возьмёт в автобус.

- Ну, Павел, мастер ты рассказывать, - облегчённо вздохнул Обухов, - уедем, значит.

- Да должны, товарищ полковник, - ответил Павел.

Оксана проснулась и растерянно озиралась по сторонам. Она никак не могла прийти в себя.

- Спи, спи, ещё есть время, - сказал Обухов.

- Ноги гудят, - произнесла Оксана, - сколько мы протопали ночью километров десять?

- Поменьше, Оксана, - ответил Обухов, - по карте четыре.

- Все каблуки сбила, - вздохнула Оксана, - знала бы, что вы такой марафон мне устроите, взяла бы с собой кеды.

- Ты у нас теперь настоящий оперативный работник, - улыбнувшись сказал Обухов, - через полчасика пойдём к автобусу.

Автовокзал представлял собой низкое серое здание с облезлой колоннадой. Даже в этот ранний час на посадочной площадке столпилось много народу, и, когда подходил очередной автобус и женщина-диктор неясно говорила в повиснувший вертикально громкоговоритель-колокольчик о назначении рейса, начиналось "взятие Бастилии". Отталкивая друг друга, люди залезали в пыльный автобус, прорываясь с мешками сквозь толпу таких же несчастных, матерясь и ругаясь, занимали места в салоне.

Водитель или кондуктор не торопясь проверяли наличие билетов и спокойно брали с безбилетников предложенные деньги. К концу посадки в салоне воцарялась невообразимая давка и духота. Оставшиеся на улице "счастливые" обладатели билетов справедливо возмущались такому непорядку, а сердобольные провожающие активно помогали им сесть в автобус. Наконец двери закрывались, и перегруженный автобус, покачиваясь и рыча от натуги, медленно трогался с места.

- Ой-ёй-ёй, - сказала Оксана, когда увидела всё это, - я не влезу.

- Я тебя занесу на руках, - сказал Павел.

Громкоговоритель снова ожил, сказал что-то непонятное явно на русском, но таком неузнаваемом языке. Судя по тому, как напряглись люди, стоящие под табличкой с надписями о направлениях, среди которых был и совхоз "Путь Ильича", сейчас должен был подойти их автобус. Он подъехал, треща и хрюкая - большой грязный автобус с синей полосой. И сразу же началась паника и суета.

Павел обхватил Оксану сзади огромными ручищами и рванулся вслед за Иваном Сергеевичем, пробивавшемся сквозь толпу, как таран.

- Куда прёшь, скотина, - закричала на него тётка-казашка в цветастом платке, - пришёл позже всех и лезет первым!

Она хотела было хлестануть Обухова по спине пустой сумкой, но из-за этого потеряла инициативу в продвижении к дверям автобуса и оказалась оттертой на самый край "броуновского движения".

Павел настолько возвышался над головами жаждущих залезть в автобус, настолько был огромнее всех, что ему никто ничего не говорил, никто его специально не толкал, и он спокойно продвинулся к дверям вместе с Оксаной.

- Нас трое, - сказал Обухов, протягивая водителю три пятёрки.

Водитель равнодушно взял их, сунул в карман и прикрикнул на пассажиров:

- Поплотнее, поплотнее продвигаемся в салон! Ещё много желающих!

К концу посадки в салоне была такая давка, что можно было поднять ноги и не упасть. Сесть не удалось, а ехать нужно было два часа.

- Ничего, - сказал кто-то рядом, - на развилке многие выйдут.

С трудом закрылись двери автобуса. Он хрюкнул, зарычал и тронулся с места, покачиваясь и пыля. На дороге остался тщедушный мужичонка с огромной авоськой. Он со всех ног бежал за автобусом и, размахивая маленькой бумажкой, кричал:

- Да что это такое! У меня же билет! Я жаловаться буду!

Оставшиеся на вокзале наблюдали за ним, кто с усмешкой, кто с любопытством, а кто и с жалостью. Мужичонка добежал за автобусом до поворота и упал, зацепившись за торчащую из земли проволоку. Потом он вскочил и не отряхиваясь побежал к кассе. Очередь на следующий автобус плотно оккупировала окошко и не пускала бедолагу сдать билет. Когда же наконец, мокрый от натуги и возмущения, он протиснулся к кассе, равнодушная кассирша сказала ему:

- Автобус ушёл, билет возврату не подлежит! Вы сами виноваты, что опоздали.

Мужичонка только было открыл рот, чтобы возмутиться, как его тут же оттёрли от окошка жаждущие уехать следующим рейсом. Увидев тщетность своих потуг, бедолага в сердцах кинул билет на пол и пошёл прочь, смешно подпрыгивая на левой ноге.