В этом коротком повествовании я хочу рассказать вам, друзья мои, про то, как я был ученым. Работал в очень секретном НИИ в секретной лаборатории, носил белый халат, специальные тапочки и, кроме того, ежедневно мне полагалась доза молока за вредность.
Не буду грузить читателя описанием суровых будней современного инженера, и уж тем более умолчу про его заработную плату. Скажу только, что окружен я был в основном персоналом минимум вдвое меня старше. В общем, там было скучно.

Поэтому можно представить, как я обрадовался, когда узнал, что еду в командировку на некий симпозиум, посвященный проблемам атомной энергетики. Мое буйное воображение сразу же нарисовало десятки, да что там говорить, сотни молодых аспиранток, студенток и научных сотрудниц, которые, несомненно, соберутся там обсудить вопросы конструкции реактора РБМК-1000 и зернограничного охрупчивания оболочек твелов в нем.

Симпозиум проходил посреди леса, в каком-то доме отдыха недалеко от Москвы. Дом отдыха был означен сотрудниками как один из центровых лыжных курортов московской области.

Поехали мы туда с Мишей, выпускником того же института, что и я, тока на пару лет постарше. Приехав, обнаружили практически ту же братию, что и в родном НИИ, только в полтора раза старше. Ни одной студентки, ни одной аспирантки, ни одной молоденькой научной сотрудницы мной замечено не было, уж насколько у меня глаз наметанный. Расстроенные, мы с Мишей поплелись слушать доклады ученых мужей. На вечер был назначен «торжественный ужин».

Тут необходимо сделать небольшое отступление. Знаете ли вы, менеджеры, бухгалтеры, директоры и прочие труженики плоского монитора, как пьют ученые? Я вам скажу. Больше ученых пьют только врачи, за тем лишь исключением, что врачи пьют спирт постоянно, а ученые только когда кончается все остальное.

Как я понял ученые мужи в подобные поездки ездят исключительно ради таких вот «ужинов». Огромный зал был обставлен в лучших традициях советских домов отдыха. Столы, составленные в виде буквы «Ш», ломились от закусок и бутылок.
Водка полилась рекой. Сразу же был назначен тамада. Видно было, что человек на этом деле съел собаку и вероятно не одну. Нет, он не был корейцем, просто каждый его тост был не большим произведением искусства, и не выпить было просто грех.
Через какое-то время я стал замечать, что многие из присутствующих пьют по половине, а то и того меньше.
«Ха», подумал я, «Старички! В общаге не жили, жизни не знают. Да и здоровье уже не то,  с такими-то командировками».

Тамада все произносил тост за тостом, один красивее и витиеватее другого, воспевая то российскую науку, то ее представителей, то подрастающее поколение. Закуска, которой казалось, не меряно, катастрофически иссякала. Я, как человек прошедший суровую школу студенческого общежития знал, чем это грозит и как с этим бороться. Я наложил себе в тарелку всего до чего смог дотянуться и расходовал все это крайне экономно.

Спустя час, а может чуть больше, когда тамада успокоился и народ, сбившись кучками, бухал сам по себе, я совершил роковую ошибку. Я пересел за соседний стул, чтобы быть чуть ближе к знакомому мне преподавателю, чтобы обсудить с ним проблемы современного образования. Тут на мое законное место подсел мой бывший наставник и научный руководитель Александр Викторович. Достав из кармана стопку, он поставил ее рядом с моей и величественным жестом повелел Мише наполнить ее, да и наши заодно. Миша, кстати, уже терял связь с действительностью и тупил невидящими глазами в пространство.

Ученый начал говорить про то, что лично на мне лежит тяжкий груз ответственности за всю российскую науку, а так же образование, промышленность и китайские рынки, а я теперь практически локомотив, тянущий все это в светлое будущее.
Напомню, что сидел он непосредственно рядом с моей тарелкой, содержимым которой я так дорожил. Далее все было как в замедленном кино. Изящным движением, профессор, доктор наук и т.д., вынул длинную сигарету изо рта и стряхнул пепел прямо в драгоценную тарелку с закусками. Непосредственно на отбивную, которую я бережно хранил так долго. Помню дикую мысль в голове: «Салат и пюре еще можно спасти!»

Следующая порция пепла накрыла пюре как залп ракетной системы залпового огня «ГРАД», а горку салата как памятник, украсил бычок. После этого, судьбоносного во всех отношениях, происшествия мое сознание капитулировало перед превосходящими силами продукции московских ликероводочных заводов. Я практически на следующей стопке перешел в режим автоматического пилотирования. Помню только, что, выйдя из ресторана, я нес примерно пол ящика водки и звал всех кто мог еще ходить продолжать на нейтральной территории.

Утро следующего дня было ужасно. Спасло меня только то, что я позавтракал бутылкой Баварии, непонятно как пережившей ночь. После чего я спал до четырех.
Примечательно то, что где-то в три проходил доклад, в котором я был соавтором. За то, что я его проспал, я имел долгую печальную беседу с начальником, который этот доклад читал, безрезультатно выискивая меня в полупустом зале.

Моим мечтам о нобелевской премии и всех сопутствующих ей фракам, поздравлениям коллег и чеку на баснословную сумму не суждено было сбыться. Я ушел из этого НИИ через пол года после описанных событий и ни капли об этом не жалею. И сейчас я со всей ответственностью могу заявить, что первым гвоздем в гробу моей научной карьеры был тот самый бычок в салате оливье.