1.

Что б я не делал – будет то, что есть.
Где б я не шел – всегда одно вокруг,
и не порвать поспешной сменой мест
овал нуля, не говоря про круг.

Петляя между выжженных земель
и чудом устоявших островков,
я делаюсь порой белей, чем мел,
но продолжаю гнать Твоих врагов.

Ты только не серчай на то, что я.
Здесь – в этом измерении чумы –
сходя с ума от грёз небытия,
каким-то чудом выдержали мы –

не все, пускай, но, Ты меня не гробь,
Тебе видней, кто прав, кто виноват –
я разрубаю свой бездомный гроб,
и лампочка горит в сто тысяч ватт

в моей груди – всё это только Ты.
Ведь я – да что там вовсе про меня?
Спасибо за тепло Святой Воды,
пролившейся на лёд слепого дня.

2.

Ну что, Пророк, ты скажешь мне еще?
Среди бездушных перспектив гнилья –
ты мне не раз подставил, друг, плечё,
мой дорогой, бессмертный Илия.

Ты вел меня сквозь хлам моих затей,
размазанных по паперти души.
Ты был со мной, когда я был злодей.
Ты восставал со мной на падежи

и числа, подчиняя их нутру,
которое трепещет до сих пор
при мысли, что я тоже не умру.
Ты мне не раз протягивал топор,

и я рубил оскомину былья
и сеял по окрестностям полынь.
Мой дорогой, бессмертный Илия,
на протяжении всех наших длин

ты был во мне и вел меня туда,
где только Бог меняет имена.
Уже в дверях последняя страда.
Уже вот-вот окончится война.

Уже давно внутри меня камин,
в котором догорает пустота
моих злодейств и глупостей. Аминь.
И в этом нет ни боли, ни стыда.

3.

Я – лютый плач своей худой молвы.
Не подходите близко – так воздам,
что вы забудете, что это вы,
и каждый, кто сознательно восстал

и не раскаялся – получит по делам
цепных реакций леденящих стуж,
прикованных к обугленным телам,
забывшим о существованье душ.

Не пробуйте вести меня на смерть –
не напугать могилой мертвеца.
Я ненавижу весь ваш бледный свет.
Что делать, если сын пошел в Отца?

Меня хранит такая Благодать,
что не страшны любые чудеса.
Не пробуйте насчет меня гадать
и ворожить, косясь на Небеса.

Они укроют и меня, и тех,
кто отказался от земных прикрас
придуманных пустых библиотек
подвальных крыс, поработивших нас

уловками, ужимками, враньем,
лукавым умыслом изъеденных корост.
Пока не поздно – вспомните о Нём:
о том, что Он – наш Иисус Христос.

4.

На поле брани внутренней войны
остались трупы бесноватой тьмы,
и мы теперь – как никогда – вольны,
и, наконец-то, это снова мы –

не оборотни, ставшие людьми,
а люди, отказавшиеся от
чужого зла – клейми нас, не клейми,
пытай, калечь, веди на эшафот –

что хочешь делай, сраный сатана –
непобедимы мы, и это – мы,
и с нами Нерушимая Стена –
твоя тюрьма вокруг твоей тюрьмы,

которой ты пугал нас столько лет,
в которой ты пытал нас и душил.
Я возвращаю тебе твой билет
в кромешный ад обманутой души.

Мой выбор сделан. Дальше будет Бог
меня вести – ослепшего впотьмах
твоих, ублюдок, дьявольских эпох.
И не способен ни один ведьмак –

пусть даже ты всего себя ему
отдашь, чтоб он сложил к твоим ногам
наш мир – освободить твою тюрьму,
где хватит места всем твоим богам.

5.

В мире людей-витрин,
дошедших до самопародий –
вы у меня внутри,
Святые Кирилл и Мефодий,

давшие мне меня,
ставшие мне родными –
в мире потухшего дня
демонов. Между ними,

как в лабиринте тьмы,
вы меня сохранили –
в мире лютой зимы,
где наши земные мили

скованы по рукам
и по ногам пороком –
я низко кланяюсь вам,
в Землю вбиваясь рогом.

6.

Я – всего лишь злодей
мира, где правят субтитры,
где игры играют в людей,
а не люди играют в игры.

Я – это наша взвесь
наших же разложений
мира крамолы – он весь
чешется от раздражений,

чухается, как свинья,
воет голодным волком.
Я – это только я.
Не разобравшись толком,

лучше меня не тронь
необдуманным словом.
Я – это стая ворон
над омертвевшей злобой

каждого – и моего,
и твоего – предела.
Я – ребенок Его
Мира Распятого Тела.