-Ты ей в отцы годишься! — прикрикнул кучерявый мужчина на пацана с зализанными волосами.
-Кто бы говорил! — парировал зализанный. — Ты старше меня на четыре месяца!

Спорщики чокнулись пластиковыми стаканчиками и выпили.

«Культурный отдых» с коньячком на детских площадках нисходил корнями к началу  века. Богатые дядьки в дорогих костюмах съезжались на шикарных машинах в дворики спальных районов и распивали изысканные напитки на доминошных столиках под деревянными грибочками. Не шумели, песен не орали, и вообще никак не мешали обитателям двора. Только иногда — когда к ним со спортивной площадки прикатывался мячик, устраивали короткую перепасовку, но после обязательно возвращали предмет раздора начинавшим уже хныкать мальчишкам. Патрульным милиционерам распивающие объясняли: «Не мешай, начальник. Детство вспоминаем!».

Кучерявый мужчина и зализанный пацан стояли посреди детской площадки возле местами прогнившего столика. Пахло опавшими листьями, а когда ветерок менял направление, то и мочой. Собеседники, сами того не замечая, слегка пританцовывали — они давно не находились на улице так долго, да еще и вне машины.

Несмотря на солидную разницу в возрасте, они были одноклассниками, но сошлись в этом дворе не для того, чтобы вспомнить детские годы. Они росли и учились вообще не в этом районе города. В уютный дворик, зажатый со всех сторон девятиэтажками, их привело нечто иное.
- А ты откуда ее знаешь?
- Откуда и ты. После аппендицита лежал, она за мной ухаживала.
- Ха — герой! После аппендицита он лежал. Я с двумя огнестрельными провалялся.
- Давай по второй. За здоровье.

То, что оба лежали в одной больнице, совсем неудивительно — центр академика Криворучко — единственная солидная клиника в городе. А медсестра хирургического отделения Полина — единственная принцесса в этом Королевстве Вспоротых Брюх.
- Фух! Хорошо пошла!

Станислав Добин выдохнул, затем резко поднял голову, отчего светло-кучерявая шевелюра взметнулась вверх. Телосложением Стас обладал интеллигентским: худощавое туловище с обеих сторон облепили сутулые плечи — расправлять их доводилось редко. Почти двухметровый рост давал его обладателю хорошие шансы на поступление в институт физкультуры. Кафедре волейбола требовались талантливые студенты. Родители, в принципе не возражали, но тут Стас впервые в жизни проявил твердость — только инженерно-строительный!
- Ты лимончик бери. Для кого резал-то?

Прохор Злобин спрятал раскладной ножик в карман спортивной куртки и поежился — к вечеру заметно похолодало. Он не верил в то, что времена года сместились на один месяц вперед — зима начинается с января, а весна — с апреля. Пожалуйста — на дворе конец ноября, а какими хлопьями снег повалил!

Прохор вращал головой, разминая шейные позвонки. Думал, в общем. Подучился бы в свое время, глядишь — умнее бы стал, и решения приходили бы сами собой? Но Прошке не довелось получить высшее образование — после школы пошел работать на рынок, задружился с валютными кидалами и добросовестно отсидел пять лет. Вернулся в родной город, но совсем в другую страну. Одно название осталось. Удивился и обрадовался одновременно, когда узнал, что его бывший подельник Гарик Шмаков стал губернатором.
Появилась реальная возможность взяться за дело.

Сейчас Добин и Злобин — владельцы крупных строительных компаний. По большому счету, жесткой конкуренции в бизнесе между ними нет — рынок жилья разрастается и позволяет мирно уживаться.

Невероятно, но бизнесмены узнали о том, что они десять лет просидели за соседними партами совсем недавно. В фойе ресторана «Центральный» проходила выставка известного многим, но не понятного никому художника. Ресторан принадлежал Прохору, а Стас спонсировал выставку. Там и познакомились во второй раз.
- Хочешь, «за так» отдам участок в Сокольниках? — глядя на двери второго слева подъезда, спросил Злобин. — Полмиллиона стоит.
- Нет, — упершись глазами в окно на третьем этаже, ответил Добин. — Не хочу.

Молча постояли еще. Злобин достал портсигар, и в радиусе двух метров тут же запахло табаком с добавкой вишни. Самокрутки Прохор делал на изящном станке. Так сказать, проявлял нонконформизм. Как часто случалось в детстве, первым выход нашел именно он.
- Слушай, нам и так, и так вопрос решать надо. Рано или поздно кто-то станет лишним.
- Застраивать город на две жизни места хватит.
- А Полина?
- Полина одна.
- Вот я и говорю — решать надо.

Злобин еще раз покрутил шеей, стимулируя работу спинного мозга. И надо же — мозг выдал решение. Простое до безобразия, как и все мысли Прохора.
- Садись в машину, к нотариусу поедем. Там и расскажу, нечего здесь мерзнуть.

Прохор потянул Стаса за рукав, как заботливый хозяин, оттягивающий породистого кобеля от дворовой сучки. Добин сначала подался, но почти сразу рукав одернул.
- Я на своей поеду. Говори адрес.
Машины развернулись почти синхронно. Стас напоследок открыл стекло и еще раз посмотрел в сторону подъезда.
- Не выйдет она. — Крикнул спереди Прохор и надавил на газ.

Белая занавеска в окне на третьем этаже чуть приоткрылась.


«Добрые дела старят человека».
Это не житейская мудрость, а надпись на упаковке годомера. Очень удобный, а главное — недорогой прибор по определению ложного возраста. С виду немного похож на дамский корсет со стрелочным циферблатом. Достаточно надеть его перед сном, и утром узнаете, на сколько лет вы выглядите. Зачем это нужно? А как же вы заметите, что состарились на две недели? Не ждать же случайной встречи со старым знакомым, который скажет: «Триста лет тебя не видел! Ты так помолодел!».

До изобретения годомера бабушки ломали голову, глядя на певиц в телевизоре — «посмотрите, ей же шестьдесят, а она все, как девочка!». Секрет вечной молодости оказался прост: зла и глупости эта «девочка» за свои годы сделала больше, чем добра. Переспала ради карьеры с продюсером, спела под фонограмму, сделала аборт — что там еще у «звезд» принято? Зато некоторые другие — врачи и актеры, слесари и военные — ушли из жизни гораздо раньше положенного срока. Именно потому, что неустанно творили добро. Честно и искренно. Так происходило всегда, но до недавнего времени никто не мог объяснить причину человеческого «сгорания».

По неизученному пока биологическому закону старение-омоложение касалось не только внешности, но и работы внутренних органов.

Стас и Прохор ожидали нотариуса в приемной — что значит приходить не по записи. Прямо перед ними в кабинет зашла супружеская пара — старичок и дама уважительно-среднего возраста. Секретарь Валя сразу предупредила, что это ненадолго — подписание брачного контракта дело хоть и ответственное, но пятнадцатиминутное.
- И что ты придумал? — вяло поинтересовался Добин.
- Тебе сейчас сколько?
- Сколько и тебе — сорок один.
- Я имею ввиду наружно?
- А, двадцать восемь.
- Мне — восемнадцать. Давай так: кто первый «догоняет» ложный возраст до семидесяти, тот выиграл. Омоложение — за счет проигравшего. У тебя фора в десять лет. По-моему, неплохие условия.
- А если кто-то умрет раньше?
- Значит, он проиграл!

Сбрасывать набранный возраст научились недавно, и эта процедура пока стоит дорого. Не потому, что генерация магнитного фона и переменного поля частотой 50 Гц требует огромных физических усилий и энергетических затрат. Просто все новое обязано быть доступным только богачам.
- Способы старения оговаривать будем? — спросил Стас, глядя нарочито в сторону.
- Зачем? — Прохор совсем натурально обиделся, но тут же улыбнулся. — Добро нельзя ограничивать.

Из кабинета вышла давешняя пара. Старикашка выглядел по-прежнему счастливо. А дама значительно помолодела. Нет, речь не о задорном блеске глаз и прекрасном настроении, подчеркивающем молодость души. Женщина помолодела внешне — больше двадцати ей никто не дал бы.

Период смены возраста напрямую зависит от масштаба поступка. Потому омолаживаться можно только до двенадцати лет — возраста, с которого человек начинает мыслить более-менее глобально.
В данном случае заключение брачного контракта оказалось воистину ответственным делом! Единение двух сердец за наличный счет одного из них.

Секретарь сделала жест в сторону двери. Добин и Злобин зашли в кабинет.

Нотариус оказался моложавым хлыщом с подкрашенными волосами. Таких в прошлом веке называли «комсомольский лидер». У него тоже блестел значок на лацкане, но не красный с лысой головой, а государственный, в виде медведя. Рельеф лица напоминал изуродованное снарядами поле боя — последствие битвы с прыщами.
- Что угодно молодым людям? — хлыщ продемонстрировал неестественно белозубую улыбку.
- Молодым людям угодно заключить пари…

Вкратце изложив суть, Прохор в нахалку закурил. Стас смотрел в одну точку на обоях и, похоже, совсем не интересовался происходящим. Мысли его витали где-то в районе второго от угла подъезда.
Нотариус поставил локти на стол и сплел пальцы. Такая поза, по его мнению, изображала высшую степень задумчивости.
- Тут есть проблема. По закону такие договоры нотариально не заверяются…
- Простите…
- Тимофей Арсенович.
- Тимофей Арсенович, мы — серьезные, взрослые люди, — при этих словах нотариус опять показал голливудскую улыбку — настолько серьезно школьники с ним еще не разговаривали. — Нам недостаточно найти третьего, который перебил бы пожатые руки.

Вранье от начала до конца. Все трое прекрасно понимали, что речь идет о споре «на пацана».
«Ну этот еще ладно, — нотариус оценил возраст Прохора, — а тот, вроде, постарше. Он-то чего лезет?»
- Я тоже давно не мальчик, — вслух огрызнулся хлыщ. — Мне пятьдесят пять, хоть и выгляжу я много моложе. И еще раз повторяю — я не уполномочен заверять такое пари. Разве что…
- Разве что? — неожиданно вмешался в разговор Стас.

Злобин посмотрел на товарища так, будто цитировал классика: «Браво, Киса, браво, что значит школа!».
- Разве что вы меня очень попросите. — Тимофей Арсенович подошел к окну и закрыл его, опасаясь невидимого слушателя, который мог висеть на руках за подоконником. — Такая просьба вам обойдется, скажем, в одну тысячу условных единиц.
- Насколько условных? — спросил Прохор, открывая барсетку.