Фауст: - Так кто ж ты, наконец?
Мефистофель: - Я часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо.
Гете


Есть у нас в конторе парочка.
Одна – Вера. 30 лет, не замужем. Вообще она баба неплохая, и по-своему несчастная, но как женщина она ОМЕРЗИТЕЛЬНА! Жопа в полкоридора. Глаза выпученные, очки, на шее зоб – жертва базедовой болезни, блиа… Кожа такая… в сплошной красный пупырышек… по ней жесткие бесцветные волоски стоячие… короче, щаз же год Свиньи наступает? Так вот если эту Веру раздеть (не проблевавшись при этом), на стол положить, воткнуть в ебальник пучок свежей петрушки, а в гузлищще очищенный хрен – так сразу будет вам и талисман, и символ, и закуска, блианах… Она даже когда базарит – хрюкает бесперечь, гадом буду! Ну такая бля песдец противная, что даже жалко ради нее по клавишам стучать – таких все дохуя видели.

Вторая – Оля. Стройные ножки, прямая спинка, маленькие аккуратные сиськи, в меру широкие бедра, ни грамма лишнего жира… рыжий задорный хохолок на голове… олененок такой, трепетный, трогательный… 21 год. Целка. Потому что у них с Верой любовь. Вера то, Вера се, Вера – свет в окошке, ясен месяц, Друг и Учитель, надежда и опора беспесды…

Из-за того, что такое чудо ходит хуем не истыканное, я бесился штапесдец. Вернее, сказать, что Вера меня бесила – значит сказать процентов 5 того, что я реально чувствовал. Я не маньяк, не садист, но иногда казалось, что я готов сделать что-то страшное. Взять брус-сороковку… со всеми его сучками и занозами… да как уебенить гниде раз 17-25! По сраке чемоданообразной, по зобу, по прыщам и по очкам… с размаху да с оттяжечкой…

Да только – хули толку? Мне с Верой не тягаться. Я на такое не способен: секиль полчаса на свежий воздух вытягивать, на палец наматывать; да потом его полчаса облизывать; да еще полчаса точку Джи ковырять; да что там еще; и главное – все это время мурлыкать, какие шмотки модные, да какие мужики тупые… Ебанарот! Я даже 11 минут этому делу, согласно инструкциям Паоло де Коэльйо, отродясь не посвящал, и посвящу еще, даст бог, не скоро. Лучше 11 раз по минуте. И язык в песду я не за какие коврижки не суну. Оттуда должна поступать моча, туда – сперма, и хули там забыл, скажите на милость, мой язык, которым я хаваю?!

То есть нет, вообще-то – суну, но в одном-единственном случае. Когда Она – целка, и когда у нас – первая встреча. Ну, типа – удивить, очаровать, а заодно расслабить и подготовить. Да и то – заставлю подмыться начисто, чтобы кроме живого мяса ничего там не было. И потом – уже никогда. Это у меня, наверное, психологическое: если хоть один хуй, даже мой собственный, там побывал – все, табу, брезгаю. Нечего моим устам сахарным делать там, где хуй ночевал. Никого не хочу обидеть, знаю многих камрадов, кто любит песденку лизнуть, ничего против них не имею, и точно знаю, что даже самую раздолбанную дырку можно отмыть дочиста, но – не могу.

Впрочем, я отвлекся.

Так вот, мучился я, страдал, дрочил неистово, но шанса своего ждал – и дождался. В тот день у нас должна была быть вечеринка корпоративная: гавно, разумеется, но коньяка наливают нипадеццки. Прихожу на работу: здравствуйте, коллектив в ахуе: Вера не в духе, Вера не идет на вечеринку. Сидит, жаба, за компьютером, слезами заливается – час, два, три… Заебала тварь! До кучи я в коллективе единственный мужик, мне и утешать, пишу ей в мэйл: Верончик (в рот тебе страпончик!), хуе-мое, че случилось, успокойся, все будет супергут. В ответ приходит ниибаццо песьмо: мол, жизнь гавно, семьи-мужа-детей нет, и наверное не будет, годы летят, любви нет… Короче, стандартная пелоточья хуйня, накатило – ни с хуя ни с потолка. Обычно я такое гавно сразу удаляю в корзину, но тут дернуло что-то: сохранил как файл, вместе с адресом, чтоб видно было – подлинник. 

Слово за слово, хуем по столу – съеблась ненавистная жаба, а мы пошли гулянствовать. Выпили, танцую с Олей, она меня за шею обняла: сколько секиль не лижи, а с ним не станцуешь. Я прислушиваюсь к своим ощущениям и понимаю: или сегодня, сейчас я ей запуканю, или – немедленная ампутация яиц, под корень, потому что дальше так жить нельзя. Пойдем, грю, Оля, в наш кабинет, серьезный разговор есть.

И прямо с порога ей: ты Вере друг? Любишь ее, жалеешь? Очень, грит, и зря я ее сегодня оставила одну… А ты знаешь, грю, ИЗ-ЗА ЧЕГО она страдает? Из-за тебя! Она тебе верность хранит, а ведь мечтает о нормальной семье, детях… (Дешевый ход, но с налету может и прокатить, да у меня еще козырь есть!) Не веришь? На, почитай!

Прочитала. Вижу, потрясена. Шепчет: но как же… я ей тоже верна, она каждый раз у меня пальчиком проверяет… (тут я чуть со стула не йобнулся, однако усидел)… как же теперь быть? А ты, грю, измени ей! Жестоко, знаю, но зато разорвется этот порочный круг, встретит она своего Прынца (гыгыгы), ребенка родит, потом тебе же спасибо скажет… да и о себе подумай, грю. Плачет: но с кем? Как? Да тут, грю, главное решиться: да вот хоть бы и я тебе помочь готов, здесь и сейчас! Вижу – вааще ничего уже не соображает Оля, в шоке. Ну, как говорят грузины: куй жэлэзный, пака гарячий! А она стоит передо мной, в тонких черных лосинах, и кладу я руку на этот чудесный, горячий, уже слегка чавкающий бугорок…

(--------------------------------------- здесь, камрады, деликатно оставляю прочерк: я нихуя не Мопассан, чтобы описать это достойно. Кто ебал целку, на которую до того три месяца дрочил, тот поймет, а кто не ебал – тот выебет, и нехуй тут рассказывать. Зацените, блиа, лучше искуззцтво).



После всего Оля мне сказала:
- Ты знаешь, это было немного больно, не очень опрятно и не так приятно, как бывало с Верой. Но я рада, что решилась на это.
Ну, так и я нихуя не огорчен, гыгыгы!
Вернулись в зал, высосал я еще стакан «Хенесси», и домой: спать, золоченое брюхо поглаживать да глупо улыбаться…
Шоу состоялось на следующий день. Еще из коридора слышу: орут друг на дружку – прям бля ультразвук. Да как ты могла, шлюха, гадина… Поспел к кульминации: Вера размахнулась, и Оле пощечину – еблысть! Оля ей в оборотку – бздынь! Тут Вера меня увидела – да как прыгнет, как размахнется! Но мне ее пощечины в хуй не упирались – я блок поставил. После чего Вера месяц ходила в гипсе: перелом лучевой косточки…

Но мне это уже было глубоко по барабану, как и все прочее, как и они обе – я свое получил. Они помирились, конечно, долго ли умеючи: пару раз песды друг дружке натерли, секиля докрасна насосали – муси-пуси, чистый мед. Правда, Оле в последнее время че-то дохуя на моем столе понадобилось. За каждой бумажкой – ко мне, за скрепкой – ко мне… да хоть о погоде пару слов, но сказать… да бедром моего плеча чисто случайно коснуться… Все по норме, короче. Не, с самокритикой у меня все в порядке. Я не супермен, не мачо, хуй у меня не длиннее, чем у других добрых людей, и специально доводить кого-то до оргазма я не умею, но… Хуй, братья, он и в Африке хуй, замены ему еще не придумано. И нехуй тут ля-ля разводить.

А Вера, конечно, еще долго на эти Олины променады к моему столу злобно смотрела, желтым зубом скрипела, ядовитой слюной брызгала… Но потом – ну бывают же на свете чудеса! – и для нее ебарь нашелся! Ну, правда, клоун тот еще: лет ему за пятьдесят, а весу в нем за сто пятьдесят, голова лысая как залупа, а под носом песду развел… Но, между прочим, на фирме он пассажир незаменимый: пахать-пилить не умею, пить-ибацца – руки золотые. Не знаю уж, как они там с Верой ибуцца, но разве в этом суть? Ходят под ручку, довольные, лыбу давят, похрюкивают в унисон…

А ХУЛИ ЕЩЕ, СПРАШИВАЕТСЯ, ДЛЯ СЧАСТЬЯ НАДО?!?