Лестница была не такой уж широкой, как того можно было бы ожидать в Гебитеррезиденц, гранитные ступени поистерлись и кое-где поистерлись, да и столкнуться нос к носу с прислугой можно было запросто. Однако лифт не работал, и Дитрих галантным жестом пригласил Ольгу подняться в номер столь архаичным способом.

- У вас, русских, это в крови, несомненно. Если есть лифт, то он не работает, если есть дорога, то она разбита.
Ольга мило улыбнулась и, подобрав низ юбки, грациозно прошла вперед. Упругие бедра ее при каждом шаге волнующе покачивались, и Дитрих сглотнул слюну.
- Милая Хельга, какое недоразумение, что вы принадлежите этому варварскому народу. Не знай я, что…
- Я никому не принадлежу, - Ольга подняла бровь и остановилась, взглянув через плечо на Дитриха. – Если вы офицер, то оставайтесь им, даже когда ведете даму в номер. Особенно, когда ведете.
- Прошу прощения, - Дитрих взял хрупкие плечи Ольги в свои ладони и прикоснулся губами к обнаженной шее, - я не хотел вас обидеть, милая Хельга.
Ольга вскинула гордо голову, повела плечами, освобождаясь от ладоней Дитриха, и пошла дальше.
- Я , признаться, люблю Россию. Зима… Эти заснеженные бескрайние просторы… Вы были за Уралом, Хельга?
- Нет. И как там?
- Сиберия – это волшебно, Хельга. Это… это… А вы знаете, - внезапно преобразившись, Дитрих взял Ольгу за локоть, - моя бабка – она из Сиберии! Их зенитный батальон был во время войны захвачен в плен под Гитлерштадтом… ну, тогда – Сталинградом… и мой дед, командир гвардейской роты, спас ее от наших вояк. После войны они поженились, а на свадьбе шафером был Дитрих Брандт.
- Убийца Сталина? – поразилась Ольга, - не может быть…
- Герой войны и знаменитый разведчик, - нахмурившись, поправил Дитрих. – Мой дед был единственным, кто не испугался поставить яблоко себе на голову, когда Брандт испытывал свою снайперскую винтовку.
- Какая красивая легенда, - протянула девушка, остановившись на площадке между этажами.
- А вы… Вы тоже обворожительно красивы… - томно пробормотал Дитрих и притянул девушку к себе. – Вы прекрасны, Хельга…
- Пойдемте скорее в номер, Дит, - прошептала Ольга и высвободилась из объятий.
До номера дошли молча, под руку, стараясь сдерживать шаг и напряженно дыша. Едва закрылась дубовая дверь, Дитрих сгреб Ольгу в охапку, она зажмурила глаза и прижалась к нему всем телом, помогая расстегивать непослушную пуговицу на юбке. Когда оба освободились от одежды, Дитрих подхватил девушку на руки и отнес на широкую двуспальную кровать в соседней комнате.
Ольга, облизнувшись, потянулась на кровати, перевернулась на живот и приподняла округлую гладкую попку.
- Войди…

- Разрешите войти? – властный голос обращался неизвестно к кому.
Дитрих поспешно натянул покрывало на себя и на Ольгу, повернулся на голос и сердито рявкнул:
- Какого черта?! – и осекся.
Твердым пружинистым шагом в комнату зашел старик в генеральской шинели, из-под фуражки с высокой тульей Дитриха окатил холодный цепкий взгляд голубых глаз.
- Эээ… Энтшульдиген зи бите, герр генерал… их бин… виноват, герр генерал… - пробормотал Дитрих, в мучительном отчаянии потирая висок и вспоминая немногие знакомые немецкие слова.
Генерал, не обращая внимания на парочку, прошелся по комнате, выглянул из-за занавески в окно.
- Дойче зольдат! – горестно и высокопарно воскликнул он, обращаясь неизвестно к кому, затем сделал нетерпеливый жест ладонью в перчатке и стремительным шагом вышел из комнаты.
- Хайль! – выкрикнул ему в спину Дитрих, сев на кровати. – Какой я осел… - простонал он, когда раздался звук хлопнувшей двери. – Это ж он… Проверяющий из Берлина… Ведь предупреждали идиота! – в отчаяньи он ударил себя кулаком в лоб.

Старик спускался по лестнице, держа осанку, заложив руки за спину. На перила он только брезгливо косился на поворотах лестничного пролета.
- Какой позор, - заговорил он по-немецки с сопровождавшим его рослым капитаном, офицером штаба Восточного контингента. – Меня возмущает не эта девка в его спальне, хотя она наверняка русская.
Генерал выжидающе уставился на капитана, тот согласно кивнул с каменным лицом.
- Меня возмущает то, что этот, с позволения сказать, немец ни слова не знает по-немецки, - громко возмущался генерал, и каркающая речь разносилась гулким эхом по пустынным коридорам Гебитеррезиденц.
- Яволь, - учтиво ответил капитан, и офицеры продолжили спуск.
- Какое счастье, что мой отец не дожил до этого позора, - старик заводился все сильнее, - он мне говорил перед смертью: не верь русским свиньям, и никогда не спи с русскими шлюхами!
- Яволь! – убежденно повторил капитан, и воодушевленный поддержкой старик продолжал негодовать:
- Гитлера переврали, он не говорил, что нам нужно принимать русских за равных! Он говорил, что русские наравне с нами должны избавлять страну от большевизма и осваивать Сиберию! Он превозносил бесконечное трудолюбие немецкого народа, а в русских он справедливо видел только рабочую силу! – генерал повернулся к капитану за новой порцией поддержки, и тот согласно выкрикнул:
- Яволь!
- Куда смотрит гауляйтер… Я пожалуюсь на него! – погрозил пальцем кому-то невидимому генерал.
Закатное солнце слепило глаза, и старик на секунду зажмурился, отчего стал похож на тощего короткошерстного кота в нелепой фуражке.
- Посмотрите, что я нашел в самом центре Остберлина! – воскликнул генерал и протянул капитану мятый клочок бумаги. На желтом листке крупными буквами было напечатано:

«Песдетс фошысскем акупантамм!
Падонаг! Заибош немцо, дакажы што ни ахтунг!
Пелодко! Ибацца с фошызтом - …»

- дальше текст обрывался, и капитан вернул листок генералу. Тот в гневе изодрал бумажку на мелкие кусочки и швырнул на гранитные ступени.
-Проклятая страна, - пробормотал генерал, обессилев от собственной ярости. – Немецкого солдата победила русская шлюха. Родила ему ублюдка и научила говорить по-русски. Солдату нельзя без войны…
Капитан сочувственно внимал, спускаясь вслед за генералом. Когда уже спустились на первый этаж, генерал внезапно обернулся, схватил капитана за грудки и быстро, с горечью заговорил:
- Вот вы, капитан… Кто ваша мать? Немка? Или ваш дед взял в жены задастую русскую бабу, а ваш отец – прачку из Малороссии? Кто ваша жена? Вы были хоть раз в Германии, в нашей благословенной… Вы же офицер штаба Восточного контингента. Гауляйтер вам не авторитет…
Лицо капитана с каждым словом генерала менялось в сторону смущения.
- Яволь… - бормотал капитан, багровея, - яволь…
Генерал остановился, отошел на шаг, пристально и изумленно уставился на капитана.
- Икскюз ми… - бормотал тот, расправляя помятый китель, - их шпрахе дойч нихт… герр генерал…
Как ужаленный, выскочил генерал из отеля, на полпути к своему гробово-черному «шестисотому» остановился и заорал в малолюдную заснеженную улицу:
- Иобанни! Ротт! Йа! Тебба! Иббал! Рйусски! Ша! Ла! Ва!
Два чистящих снег таджика с интересом уставились на матерящегося немца и поспешно с удвоенным усердием продолжили грести, когда тот круто развернулся и зашагал к своей машине. Водитель стоял наготове, чтобы распахнуть дверь. Отвесив одному из остарбайтеров затрещину, генерал уселся на заднее сиденье и раздраженно махнул рукой:
- Ф писду, шнеллер, шнеллер!
Машина рявкнула, отвалила вальяжно от бордюра и умчалась, вздымая облако снежной пыли.
Капитан поежился, запахнул шинель и зашагал прочь от гостиницы.
Колючий ветер трепал праздничный плакат на стене Гебитеррезиденц. На плакате было написано:
«С наступающим 2007 годом, дорогие остберлинцы!»
Слово «остберлинцы» было зачеркнуто черным маркером, а внизу неровным почерком тем же маркером было приписано:
«Москвичи, блядь фашысскайа. Москвичи!»