Фсем пелоткам сделавшим аборт и их любимым падонкам посвищаецо…
На рисурсе кто-то гаварил, что осталось еще пра аборты написать и удафком привратицо в мегапомойку аля космаполитан – ща праверим…

– Ну, все блядь, приехали – беременная – с  полной безнадегой уставилась я на аптечный тестер. Хуйли, поехала в женскую кансультацию. Очередь атстаяла как в мавзолей – не одна я такая счастливица по ходу – у половины пелоток лица как на похоронах, у одних из за залета, у других из за того что херню какую нить венеречискую схватили. Я сижу культурна – стенды разглядую  пра счастливое материнство, на часы втыкаю.
Опачки, меня вызвали – неужто? Не прошло и полгода. Разделась, на кресло вскарабкалась – врачиха поковырялась, слезай грит, точна беременная, третий месяц ужо.
За стол присела в карточке че то строчит:
– Беременности, аборты были?
– Не – говорю не было – первый раз такая херня приключилась.
– Ясненько. Вы я сотрю, девушка на учете по почкам стоите, ацетончик в крови имеется.
– Ну, есть такая хуйня – отвечаю.
– Анализы конечно сдайте, но скажу бес песды с таким диагнозом аборты делать низзя, второй раз не забеременишь, да и этого доносишь ли…
– Ваще никак? Спрашую.
– Ваще – головой качает. Аборт вам делать никто не станет, если не принесете кучу справок, в том числи и от психиатра.


Пездато! Домой пришла – как моему сказать? Скоро ж заметно будет, а он женатик и у самого двое детишек ужо имеется. И договоренность у нас с ним была про залеты – в смысле никаких залетов, иначе досвидос со старта, нафсигда.
Села втыкаю, мабилу тереблю – в размышленьях sms-ки от него читаю из папки «Избранное»:
«Привет, катена, прагуляй последнюю пару, едем  в кино на Гарри Потера. Целую)»
«Сча на переговорах, в кармане нашел твои трусики, схожу с ума, хачу тебя, милая»
«Как дела сокровище? В этом Салехарде пиздец как холодно, соскучился жутко, везу тебе зайца»
Это про того самого зайца, что рядом со мной на диване сча сидел – охуительный такой заяц, белоснежный с ушами до попы, и в пузе у него такой умный механизм  - жмешь в пузо, а заяц тебе таким  пративным голасам:  I love you, I love you, I love you, I love you, I love you, I love you…
Из самого Салехарда привез мне его, не пижжю – мог бы и тут конечно купить, но заяц с полярного круга эта зачотна. В аэропарту, когда встречала женатика моего и увидела в его руках эту крольчатину, почти с меня ростом дар речи патеряла.
Влюблена была шо пездец, и он в меня. Наверное….
Через год все именилось, читаю:
«Приготовь ужин, буду поздно»
«За обучение заплатил, прокладки и лекарства привезу, поправляйся»
«На работе запарка, погладишь брюки, окей?»
С этой самой работы он часто стал приходить поздно, иногда очень поздно, иногда бухой и злой как черт. Когда первый раз ударил уже не помню. Стерпела и все. Что  будет, если скажу про залет не хотелось  даже думать.


В  дверях зазвенели ключи – Саша – легок на помине. Прошли на кухню – хавчик поставила и сразу в нос про беременность. Хотя галодному мужику лучше таких вещей не гаварить, падаждала бы хоть когда все заточит. Но блять не хотелось как то момента нужного дожидаться, слова подбирать, выжидать че то – есть  блять и есть, че скрывать, один хуй реакция  будет негативная.
Сотрю, у него,  ебало от злости аж побелело:
– Да ты Аня поди ебнулась, что ли? – спокойно так спрашует.
– Захамутать меня этим ублюдком решила? Я сука, вкалую, бабло кую, хату ей снял, с гавна паднял, в институт пристроил, пабрякушками абвесил, в люди вывел. Да ты аб таком и мечтать не могла!
– А ты мне подставу такую!
– На те, дядя Саша за тваю дабрату, на, шоб не расслаблялся, чтоб  тебе, лох печальный, жизнь медом не казался! – уже заорал мой любимый.
Со стула сорвался за плечи трясет. У меня очко от такого разворота событий полностью в минус ушло. А потом в живот как зарядил. Вроде и не сильно…
– Ой мамочки, больно то как, больно! – вырвалось у меня. А боль такая адская по нарастающей. На пол сползла и корчусь.
А между ног как-то липко и гарячо стало – рукой полезла, сотрю - пальцы в чем то темно-красного цвета.
– Саш, это что кровь? – и пиздец вырубило через 5 минут.

Просыпаюсь темно, телек работает, пиздят про землетрясение в Кареи. Стены вокруг зеленые, по койкам бабы незнакомые лежат, на меня сотрят:
– Ну что охучалась, красава? – спрашует толстуха, в цветастом халате.
– Пить… - говорю, а во рту сушняк недетский, потиху допирает что в бальнице.
– Валя,  дай ей воды – скомандовала она, телке, что справа от меня лежала. Та поднесла бутылочку пластиковую с трубочкой, попила, дышу.
– Я давно тут? – интересуюсь.
– Да еще с утра тебя привезли, - от наркоза полдня отходила, несла всякую хуергу про какого то Сашу, что гандон он, что ненавидишь его.
Но ты не высажуйся бабы на отходняках еще не то мелют, хорошо хоть не блевала – философски подметила толстуха.
Карочи раззнакомились, всего в палате вместе со мной 7 человек было. Кто на сохранении, кто с воспалением придатков, кто с внематочной, у одной спираль в матку вросла, так операцию на завтра назначили - весь набор, в общем. Про меня толстуха сказала, что сильное кровотечение  было,  так я один день в реанимации  загорала – кровь останавливали и чистку делали – потом сюда долечиться привезли.
– Завтра обход будет, спросишь у лечащего что к чему точнее. Позвонить есть кому? Ну там,  мама, папа, сестра – чтоб пастельное принесли, бабки за лечение, ну и врачу презент – здесь так принято пояснила одна из них.


С утра зашла молодая сестричка, раздала градусники:
– Сурикова, Праценко, Величко на кресло, остальные после обхода в манипуляционную строго скомандовала она.
– Блять, седня Зося уколы делает, у нее рука пиздец  тяжелая, вечно вся жепа в синяках – посетовала Марина, что на сохранке лежала.
На обходе приятная женщина врач в окружении молоденьких медсестричек сновала от одной кровати к другой, и щупала животы притихшим пациенткам. Дошла до меня – в историю глянула, спросила как самочуствие, продиктовала названия каких то лекарств и говорит:
– Вот те список, отдашь родным – тут счет за три капельницы, анестезию, вата, бинты, перчатки, уколы, суточные за реанимацию, добровольный благотворительный взнос в  фонд больницы, еще лекарства на три дня. В туалет будет ходить пока больно, побольше лежи.
– Лак с ногтей смыть – добавила.
– И скажешь чтоб пачку порошка стирального принесли, и халат с пастелью – прокаркала из за плеча врачихи сестра-хозяка.
Какие бабки, о чем это они? – думалось мне – тут сцуко жизнь по пизде, а они про бабло втирают, скорей бы заткнулись и нахуй свалили.
– Да, да сегодня все принесут – отвечаю, убедительно так, аж самой пративно.
– А что у меня там? Аборт сделали или еще что то? – проскулила.
– Все нормально, крови только много потеряла – так что витаминчики, позитивные эмоции и через три дня на выписку – приободрила меня женщина в белом.
Да ебись ты в рот со сваим позитивом думаю – аткуда пазитиву взяться то? Лежу бес трусов на драной простыни в штампах Минздрава, вены в синяках как у нарка, живот балит, ненужная никому как дворняга с рынка.


Через час девки на процедуры разбежались – а я лежу размышляю,  в паталок втыкаю. Ну думаю надо че то решать со всем этим. Тут сестричка мабилу маю приносит – адежка твоя грит в камере хранения а мабилу на вот, пользуйся.
Набрала Ирке – выручай говорю, подружко – далгани 200 баков и прихвати с хаты  палатенцо, начнуху, халат и тапки - с недели все верну. Та приехала, правда к абеду, не аблажала  - интересна ей сучке наверно была, шо такой за папандос со мной приключился. Но, я ее расспросы на корню присекла, паблагадарила.
Праплатила в касе все по списку за улслуги бальнички, канфет купила в буфете и вечерком с коробочкой к постовой сестре падрулюю:
–  Пошли,  гаварю – покурим, и историю болезни мою прихвати.
– Почитаем….
– Так нельзя же – глазами хлопает. А я ей хуякс канфеты на стол и сверху 200 рублей припечатала.
Стоим курим. – Ну что говорю – читай. Она папочку раскрыла глазками пробежала – сделала печальное ебало, вздохнула –
– Пиздец – говорит – разрыв яичников был, их тебе удалили. Операция сложная была, я от Ленки слышала, она в тот  день дежурила.
– И что киндеров теперь не смогу иметь?
– Ну да – вздыхает. Тебя подождать или сама до палаты дойдешь?
– Свободна – говорю, а самой что то хуево-хуево на душе так стало…



Под вечер, когда все уляглись лежу пракручую данный ситуэйшн в мозгу ну и тут как фсигда два моих «Я»  включились в полемику:
– Анечка, все  к ебеням, свалюй от него, пошло все нахуй! Дожилась, блядь лежишь на койке бальничной с вавкой в животе,  беги на край света от любовничка своего уебищного.
А второй голос меня обычно сучкой называет и перебивает первый:
– Ах сука, свалюй, ах пошли все нахуй, ну-ну!
И шо ты этим дабьешься, дура недоебанная? Инстик твой блатной кто оплачует, а? Правильно, дядя Саша. Квартирку, шмотки твои фирменные, кафе, дискатечки с падружками, причесочку в салоне, касметику пендосовскую для чуйствительной кожи, хавчик диетический, кто а? Тоже он.
А кто бабло дает, чтоб мамочке посылала каждый месяц, чтоб мамочка могла выйти на лавочку соседям похвастаться – вот мол дачура  умница, красавица, образование получаит, работаит и мне старой прибавку к пенсии на лекарства отвалюет. А мамка к лавандосу привыкла, а мамка идеалом тибя считает, одно тока шо не молится на тибя.
А про практику в Лондани забыла, сука?! Досвидос и практике и двум оставшимся годам обучения. Пиздуй, пиздуй давай в общагу, строй себе там светлое будущее, с одним паломанным душем на весь этаж, и ванючей парашей.
А стипендией своей жопу будешь подтирать, если срать чем будет. Вот аднагрупники порадуюцо: Анечка с мажором встречалась, в отдельной квартирке жила, после маникюра и солярия раньше чем на третью пару не являлась, а как забрюхатитцо вздумала, нахуй ее послали, теперь как все она картошечку жареную раз в день жрет, и вадичкай запивает.
Вернешься к нему, вернешься как миленькая – тока пазовет ли? И улыбаться при этом еще будешь, патамушо нихочется тебе мирок свой гнилой менять, силенак не хватит – отказаться от камфорта садержанки малолетней. И будешь за дядю Сашу держаться, пока ему трахать тебя интересно будет, и пока он за все платит.  Так что заткнись и спи сцуко.


А слезы катятся, рукавом вытираю, стараюсь чтоб беззвучно, чтоб не видел никто, чтоб не дай бог жалеть не начал. Не сцуко, праснулась одна – соседка по койке моя.
На локте приподнялась, сотрит:
– Ань ты че? Да не плачь. Если из за каждого уебана реветь будешь это что ж получится то? Заживет все. Время лечит, ты маладая, красивая все хорошо будет, не плачь.
Утешила сука, да пошла ты в три пизды, со своими утешеньями! – думаю, пореветь и то блядь спакойна нильзя. Че в душу то лезть?



На следующее утро пришел Саша. С букетом, тортом  и улыбкой на холеном лице.
– Здравствуйте,  товарищи, женщинки!
– Анютка, здравствуй моя родная, че бледненькая такая?  И прям ко мне пиздует.
– Зая моя, ну как ты? – на кровать присел, розы на тумбочке пристроил. По голове гладит, в глаза заглядует, внимательно сцуко так, заглядует, тревожно.
– Я с врачами говорил, сказали завтра тебя выпишут, вне очереди – и улыбается.
– Вот фрукты принес, тортик, с девочками чаю попьете.
– Ну, маленький, иди сюда – прижал к себе и качает как маленькую.
– А ты правда заберешь меня завтра, правда? – спрашую.
– А то я так домой хочу. Не могу больше здесь…
– Конечно правда, маленький, конечно. Завтра сразу после обхода и заеду.
Ушел. Бабы сотрю уважительно так на меня уставились – типа - о какой у малолетки мужик славный и внимательный и богатый и цветы принес.
Ебаный торт.
Ебаный букет.
Ебаный Ты.
Ебаный врач.
Ебаный Бог.
– Ну что девочки, у кого кипятильник есть? Будем ща чаевничать – с тортикам – повернулась я к своим новым падружкам.


Он, как и обещал, заехал на следующий день, врачиха когда выписку оформляла чуть тока жопу мне не лизала – скока ж накинул ей Сашок за это материнское сочуствие  к моему здоровью? Нихуево, наверно,  раз до приемного покоя пошла провожать.


В квартире меня встретил пушистый заяц из Салехарда. Он так и сидел в кресле, ждал меня. Подошла привычно ткнула кулачком  в его музыкальное пузо:
I love you, I love you, I love you, I love you, I love you, I love you…