Одному мальчику ударили палкой по голове и повредили мозг. Мальчика звали Гомер.
    Удар по голове сделал Гомера другим человеком. Не сразу, конечно. Прошло время пока все сдвинутое утряслось на новых местах, и обрело покой будто бы привычный.
    Удар повредил ту часть мозга, которая отвечала за мышление. Мозговую кору. Впредь Гомер думал только то, что говорил, а когда молчал, то совсем не думал.
    Теперь Гомеру, чтобы выжить, нужно было постоянно говорить. Например, когда хотелось есть, то он говорил «я голодный», а когда хотел в туалет говорил «я хочу срать». Любое элементарное желание он вынужден был произнести вслух. Иначе желание не возникало.

    Сперва Гомер совсем ничего не говорил. Наверное, защитная реакция организма была такой, что отключила всякое мышление в мозгах, чтобы они, лишний раз, не содрогались и могли спокойно выздороветь. Гомер провел в коме девять дней. Рана в мозгу быстро затянулась, так, что даже шрама почти не осталось. Мозг снова включился и Гомер заговорил. А когда заговорил, то уже не мог остановиться, даже когда спал.
    Поначалу ему трудно было привыкнуть к новому образу жизни. Язык пересыхал, горло болело. Ведь он не мог молчать, а по-другому уже не умел. Говорил напропалую всем желающим и не желающим. Не желающих слушать его было больше. То, что он говорил, не всегда нравилось людям. Но он приспособился. Когда он уставал конкретно думать вслух, то напевал разные мелодии. Просто мычал их и все.

    Гомер, после травмы, получал образование на дому. К нему ходили разные учителя и больше двух недель с ним не выдерживали. Они прогуливали занятия и ставили Гомеру положительные оценки просто так. Благодаря их хитрости Гомер получил отличный атестат зрелости, а учителя сохранили свое достоинство. По крайней мере внешне оно никак не пострадало.

    Дело в том, что у Гомера после травмы проявилась одна дьявольская способность. Он не только говорил сутки напролет то, что думал, а и мог на любой вопрос дать стопроцентно правильный ответ. И не один, а миллион. Кое-кто предлагал ему зарабатывать в цирке. На один вопрос миллион правильных ответов. Обоснованных, убедительных ответов. Можете себе представить несчастного учителя, которому по долгу службы приходилось задавать Гомеру вопросы. Этот несчастный впадал в депрессию на первом же занятии. Среди ответов попадались просто кошмарные варианты. И человек, привыкший всю жизнь думать, а значит обычный человек, терял интерес к жизни вообще. Особенно страдали от общения с Гомером преподаватели мужчины.

    После того, как Гомер вроде бы выздоровел, он пошел в школу, как нормальный ребенок. Но нормальным он уже не был. То, что прочувствовали учителя, после того, как стали заниматься с ним на дому, сперва прочувствовали одноклассники Гомера.
    Детская психика не то, что взрослая. Представьте себе. На каждый класс, в среднем, по суициду. И это за одну неделю. Ровно столько Гомер проходил в школу после больничного.

    Директор школы смекнул в чем дело. Он был человеком неформального мышления. Это и спасло школу от опустошения. Он разговаривал с матерью Гомера и убедил ее продолжить обучать сына на дому. Из школьного фонда учителям прибавили к зарплате. Чисто символически, за походы к Гомеру. Ну, это, конечно, как мертвому припарки. Помогло не на долго. Полностью изолировать человека в сердце мегаполиса практически невозможно. Такого, как Гомер, говорящего интересные вещи, нужно было либо пристрелить, либо лишить языка.



После окончания школы, Гомер устроился ди-джеем на радио. Ему повезло. Ему нужна была именно такая работа. Болтать, болтать, болтать. И когда по радио объявили конкурс ди-джеев, мать взяла его за руку, и повела на радиостанцию. Ну и, конечно, он там заткнул всех за пояс. Так говорить, как он не мог никто. Он мог за одну зарплату работать за десятерых. Только контролировать его было очень трудно. Но мать на то и мать, чтобы знать своего сына.
– Дайте ему жвачку, и включите «House of the rising sun» и все будет в порядке, – примерно так она сказала. Примерно так. Я за достоверность не ручаюсь.
Вот он и стал ди-джеем. Молоть в эфире всякую чепуху и крутить музыку – вся их работа.

Сначала все было под контролем. Он говорил, говорил, говорил, а потом ему, наверное, стало скучно, или повзрослел, или еще что-нибудь. Наверное, выговорил, все, что можно выговорить в эфир. Слава богу, он не матерился в эфире, ему и так хватало слов. За это его начальство и ценило. Рекламодатели так вообще обожали. За то, что говорил изящным языком. Ни одного ругательства, ни одного жаргонного слова. Все, как в классической литературе. Очень красиво. Многие меломаны настраивались на его волну уже не ради музыки. Музыка в то время пошла совсем дерьмовая. Старье куда лучше. «House of the rising sun» например. Эта мелодия стала позывной радиостанции.
Слушали Гомера. Его приятно было слушать, ничего не скажешь. Умел парень говорить, без этого он жить не мог. Включали радио специально, чтобы послушать Гомера. Сумасшедшего шизофреника, который знает все-все-все.

Он позвал к себе в студию одного артиста. Артист умел подражать разным голосам и умел говорить за несколько человек одновременно. Артист изображал толпу. Его приглашали начитывать тексты за гроши, тем и питался. Гомер позвал его к себе, ему понадобился человек, изображающий звуковые эффекты. Вот, что они вдвоем учудили во время одного из утренних эфиров.

Те, кто ездит в машинах, большей частью, слушают эту волну. Можно сказать, каждое утро все водители и их пассажиры слушают Гомера. И вот однажды утром, это был понедельник, вдруг музыка обрывается и слышно голос, не Гомера, другой, похожий на тот которым объявляют боксеров на ринге.
– Это Апокалипсис, – сказал голос. – Гигантская жопа срет на Землю. Советуем незамедлительно эвакуироваться на высотные здания. Метро, подземные гаражи, погреба и подвалы в качестве убежищ не пригодны. Пожарным службам и МЧС незамедлительно проверить и подготовить крыши и чердаки высотных зданий не ниже девятого этажа для размещения беженцев. Так же для пресечения попыток мародерства армейским подразделениям и службам правопорядка усилить охранные посты и патрули. Службам газа и гражданской обороны по месту проживания и на производстве обеспечить выдачу противогазов населению. – Ну, и так далее. Я уже всего не помню.
Что значит услышать такое в ранний час, когда ты еще толком не проснулся?
Удивление? Нет. Удивление бывает, когда ты бодр и полон сил. А утром, по пути на службу, ты еще наполовину во сне, и мало что тебя удивит по-настоящему. Ты будешь слушать, а потом выглянешь посмотреть на небо – все ли с ним в порядке? Конечно оно в порядке, такое, как и всегда. И ты это знал, когда высовывался в окошко, но все же часть тебя, та, что пожелала проверить небо, надеется, что это не так. Не всем землянам случается увидеть солнечное затмение за один раз. Ты уже успел пожить, пусть не старик ты, а только начал, но уже смирился с тем, что быть очевидцем всего на свете невозможно. Если ты чего не увидел, тебе об этом расскажут другие. Для того и придумали газеты, телевизоры и радио. И ты бы не слушал новости и не читал бы газет, если бы заранее, хоть чуточку, не верил им. Утренние новости, самые свежие новости, им верить легче, чем новостям под вечер. На то оно и утро, чтобы быть вечера мудренее. Плюньте мне в глаз, если я не прав.

Однако я отвлекся, но это еще не конец. После первого, якобы официального сообщения, пошли репортажи с места событий. Очень похожие на правду, в новостийном стиле.
Диктор в студии: Сергей, ты в эфире! Говори!
Репортер: О, это прекрасное зрелище. Такого я никогда не видел и не увижу больше. То, что открыто моему взору, скоро откроется и вам. Вокруг меня сотни, тысячи людей. Никто не убегает, все стоят и смотрят. Я тоже не собираюсь спасаться. Это бесполезно.
(Пауза, звук рвущейся ткани.)
Это… это грандиозное зрелище. И прекрасное. Я… я не уйду отсюда. Я остаюсь здесь. Это просто… супер!
Диктор: Что Вы несете, Сергей? Что там происходит? Говорите!
(Пауза, звук рвущейся ткани нарастает.)
Сергей! Вы слышите меня? Вы штатный редактор службы новостей… не молчите… что… что там происходит?
Репортер: О, это прекрасно. И все рядом стоящие согласятся со мной. Невозможно описать всю грандиозность и красоту происходящего сейчас на моих глазах. Известные слова будут звучать кощунственно… вот, например…
(Пауза, звук рвущейся ткани усилился на половину.)
Вы со мной согласны? Разве это не чудо?
Женский голос: Да, это что-то… что-то…
Репортер: Вот видите?
Диктор: Что Вы?! Что Вы несете такое, Сергей?! Немедленно убирайтесь оттуда!
Репортер: Не хочу. Я остаюсь здесь. Я больше не хочу работать с Вами, Гомер. Какая может быть работа, когда тут такое чудо?!

Звук рвущейся ткани становится нестерпимым и резко обрывается. Продолжительный свист, сырок хлопок, будто лопнул огромный рыбий пузырь. Радиопомехи. Через пару секунд полной тишины, Диктор заявляет:
Связь с нашим корреспондентом отсутствует… вот, буквально секунду назад мы получили свежую информацию. Севернее, в полумиле от Фолклендских островов, грузовой вертолет британских ВВС наткнулся на вторую гигантскую задницу. Она пока не представляет опасности, т. е. полностью неподвижна и не реагирует на внешние раздражители. В настоящее время, суда береговой охраны Британских ВМФ оцепили территорию в радиусе трех морских миль от эпицентра. Создана особая комиссия для расследования данного инцидента. Итак, это второй известный случай вторжения гигантских задниц. Первый происходит непосредственно на наших с вами глазах. Оставайтесь с нами, на наших частотах. Следующие полчаса музыка. Энди Кокторнелл, мистик фри!
Моя мать была портниха,
А отец был аферист!
Все они хотели счастья,
Но застряли в Нью Орлинс!
Я помню, где меня застало это сообщение. Я опаздывал на работу, а потому сел в попутку. Дорого, но выхода не была. Я опаздывал, и меня могли уволить. Когда после сообщения заиграла музыка, водитель повернулся ко мне и спросил: «Что это было?»

Я только пожал плечами в ответ. Я подумал, что, если начну говорить, нарушу молчание вслед за водителем, то у людей сидящих в машине начнется истерика. Помню я оглянулся, а позади сидели две девушки, лет двадцати, и маленький мальчик. Девушки смотрели на меня, как водитель, будто спрашивали: «Что это было?» Мальчик же смотрел в окно. Могу поспорить, он всю дорогу проглядел в окошко. Там интересней. Там машинки, деревья, собачки. А если и отвлекся, то лишь однажды, когда из динамика послышалось “жопа” и “срать”. Удивительно услышать, как по радио ругается взрослый дядя.

Я, конечно, сразу сообразил, что это была шутка, розыгрыш. И девушки это поняли и водитель. Только, прежде, чем засмеяться или как-нибудь по другому сделать вид, будто мы тертые калачи, мы, взрослые, посмотрели друг на друга, на всякий случай, а вдруг мы ошиблись, вдруг это не шутка. А ребенку было все равно. Он сел в машину, думая о своем, прослушал радио и вышел из машины, как ни в чем не бывало.

Такого рода розыгрыши действуют только на взрослых. Детям они неинтересны. Дети еще не знают многих слов. Что такое катаклизм? А что такое апокалипсис? А что такое эвакуация? Мальчик прослушал по радио птичий щебет и два нехороших слова. Чтобы напугать ребенка, достаточно напомнить ему о бабайке. Зато взрослых шутка зацепила. О ней потом писали в газетах, упомянули по телевизору. Бабайка для взрослых. Что может быть невероятнее и нелепее бабая? Никто даже и не знает, как выглядит бабай, но знают про него все. А что может быть невероятнее и так же нелепее вторжения гигантских жоп? Разве можно такому поверить? Оказалось, что можно. Поверили же однажды во вторжение марсиан.

Сомневаюсь, что Гомер знал про Орсона Уэлса. Вряд ли он слышал хоть что-то об этом человеке. Он не читал книжек, не слушал никого, кроме себя. Можно предположить, что имея такую особенность болтать сутки напрополую, Гомер неминуемо бы сострил рано или поздно нечто подобное. Но с этим розыгрышем, в стиле Орсона Уэлса, он успел вовремя, как Ленин в октябре. Именно тогда, когда это требовалось. Опоздай он совсем немного или поспеши и не было бы того эффекта, какой получился…

Случилось то, что должно было случиться с Гомером. Он попал под чужое влияние. Некто Короедов, актеришка задрипаный. Этому-то был известен Орсон Уэлс и другие. Природная чистота Гомерова изъяна была нарушена. Взята под контроль, насколько это возможно. Жвачки и музыка здесь, я думаю, ни при чем. Уже использовались средства посильнее. Возможно наркотики. Короедов, тот еще типчик. Я знаю. Приходилось сталкиваться с ним и слышать про него всякое. Впредь, с того случая Гомер открывал рот, когда хотел, но произносимое им строго соответствовало плану.

Кстати, забыл сказать, что тот водитель, да, тот с которым вместе слушали радио, и который спросил «Что это было?», не дождавшись моего ответа, вынул из кармана телефон и позвонил через моря и океаны, горы и пустыни, куда бы Вы думали? В Чикаго! Разговаривал по телефону с кем-то из своих родственников, какой-то женщиной. Говорил ей «дорогая». Спрашивал, как у нее дела, как здоровье дочки, как муж, нашел ли работу и все такое. Он говорил по телефону минут десять, весь оставшийся путь, пока не доехали. Через пять минут этого бесплодного разговора, я понял, зачем водитель это делает. Говорит по телефону. Я попросил его: «Дайте и мне послушать, что ли».
И он дал. Поднес трубку к моему уху, и я услышал голос молодой женщины. Она говорила, говорила, говорила, но я ничего не понял. А понял я то, что слушать нужно не голос. За голосом, за ним, на фоне, я услышал шум большого города, где я никогда не был и не буду. Я услышал, как дышат, как говорят тысячи незнакомых людей, таких же живых, как и те, что рядом со мной. Слышно было скрежет тормозов и шорох шин по асфальту. Щебет птиц и шипение кипящего масла. Иной мир, за тридевять земель, на другой стороне земного шара, и я его слышал отчетливо. Там было все в порядке.
«Она идет по улице?», спросил я у водителя.
«Да», сказал он».