АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ ЖЕЛЕЗНОВ
Осень осыпала листья с засыпающих на зиму деревьев, лес становился прозрачным и голым. Далеко видать человека в лесу. Зная это, командир партизанского отряда Андрей Железнов зимний лагерь разбил в густом ельнике на болотистом островке. Ель и зимой не опадает. Скроет партизан, ежели чего.

Вокруг островка торфяник. Если немцы неожиданно пойдут в атаку, торф можно будет поджечь и уйти в дыму - не поймают. Главное, чтобы не знали фашисты, где база партизан расположена.

Об этом и думал майор Железнов, сидя один на пне возле маленького неяркого дымного костра. Свой человек из полиции сказал ему, что парень не проговорился и тихо скончался ночью от ран и побоев. Покойная полицейская фельдшерица тоже подтвердила партизанам перед расстрелом, что паренька сильно бьют, а рана серьёзная.

"Возможно, не придётся отряд уводить, - размышлял Железнов, - если Ванька не проболтался о том, где отряд расположен. Да не должен вроде. Крепкий он парень и честный. Настоящий комсомолец. Все тяготы и лишения стойко выносил, сопли не распускал. Погиб с честью. Надо будет сообщить родным, если не забуду. А если и рассказал чего Ванька, то без проводника им нас всё равно не найти. Заплутают в лесу и побьём мы их, как декабристов. Поэтому охрану на первое время усилю".

Не шибко был грамотен Железнов, зато Родине предан и воевать умел. Из Москвы было новое задание - взорвать мост, по которому на восток везли оружие и солдат, а на запад то, что немцы награбили. Мост охранялся со всех сторон - не подойти. А самолёт с большой земли не прибыл, наверное, сбили. Раз в месяц прилетал самолет, привозил оружие, медикаменты, взрывчатку, а главное весточку из дома.

Давно не было писем. Жена с дочкой уехали тогда летом сорок первого из гарнизона, где он служил, к родителям в Подмосковье. А через неделю началась война. "Главное, живы, - думал Железнов, - немцев выгоним, вернусь домой, заживём по-новому, ещё лучше! Так хорошо было!"

Железнову было хорошо. Перед самой войной его, командира роты, назначили командиром батальона, взамен ушедшего на повышение комбата. Поговаривали, что командир дивизии был врагом народа, его разжаловали и судили, что позволило некоторым офицерам получить внеплановое повышение по службе.

Железнов не шибко разбирался в политике, но твёрдо знал, что он солдат, и если враг посмеет ступить на Советскую землю, то он, Железнов должен либо умереть, либо победить неприятеля, а третьего не дано. Так он и жил, майор Железнов.

Сегодняшняя ночь обещала быть трудной, но весёлой. Раз в неделю командир один уходил из расположения отряда за двенадцать километров в деревню Ключи к партизанской вдове Маруське. Муж её служил год назад у Железнова под началом, вместе захаживали самогону выпить да в баньку попариться. Но погиб он.

Подумал Железнов, поразмышлял, помучила его совесть коммуниста, и стал он один вдову партизанскую навещать. Об этом маршруте командира знали в отряде только самые верные, они иногда Железнова и сопровождали. Командир разворошил кривой обугленной веткой неяркий партизанский костёр и, встав, пошёл собираться в гости.

Хотя сборов-то было всего ничего - автомат взять. Да кого-нибудь в провожатые на всякий случай. Железнов подошёл к спрятанному под горкой партизанскому костру. Сегодня в отряде народу было мало - многие ушли по домам, некоторые на добычу.

А что делать? Не хочет местное население партизан, своих защитников, кормить! Прячут запасы, одежды жалеют. А впереди зима, которую им, партизанам, в лесу встречать. Приходиться силой забирать у жителей и еду, и одежду. Тем более, что здесь, в этом районе, теперь Железновский отряд - вся Советская Власть. А раз отказал ты партизану в крове, тепле и пище, значит и ты Советскую Власть предал, и кара тебе за это - расстрел.

Хотя сам Железнов разбой не поощрял, но и не препятствовал, тем более что называлось это по-революционному - реквизиция.

Трудновато, конечно, было Железнову поддерживать в отряде воинскую дисциплину. Тем более что собрались в отряде в основном люди невоенные, деревенские, полуграмотные. Однажды четыре его бойца из местных напились до одурения самогону у знакомого в деревне, да показалось им, как обычно, мало. Пошли они к соседям, подняли старика со старухой с печи, требовали горилки, перерыли всю хату, старика побили, но ничего не нашли.

Пошли они дальше безобразничать. Подняли ещё соседей, вывели на огород расстреливать, стреляли у них над головами, те сломались, дали "бандитам" самогону две бутыли. Но и этого показалось недостаточно, куражились они ещё полночи, всю деревню запугали.

А из этой деревни было у Железнова два брата в партизанах. Отчаянные парни. Это их батьку злодеи и побили в поисках горилки. Через пару дней прознали братья об этой истории и учинили разбор, обернувшийся дракой в самом центре лагеря. Один из братьев схватил винтовку и застрелил того, кто батьку его ударил. А стрелять в лагере было Железновым запрещено. Тем более в боевого товарища.

Наскоро собранный Суд Военного Трибунала Партизанского Отряда товарища Железнова вынес виновному смертный приговор, который тут же и привели в исполнение. А второй братец этой же ночью бежал из отряда и поступил в полицаи. Пришлось Железнову отряд на другое место переводить.

Железнов подошёл к едва заметной под ветвями огромной сосны землянке и позвал:

- Карим!

Откинулся полог, сделанный из старого мешка и заменяющий в землянке дверь, и в проёме показалось лицо молодого парня-кавказца с чёрными горящими глазами и аккуратно подстриженными усами.

- Да, товарищ командир, слушаю Вас, - сказал он, вылезая из землянки.

- Я сегодня в Ключи иду по делу, - произнёс Железнов, - со мной пойдёшь?

- Пойду, товарищ командир, - с готовностью откликнулся Карим, - только побреюсь.

- Там побреемся в бане, - сказал Железнов, - сегодня Маруська обещала баньку вытопить. Так что собирайся скорей, время дорого.

- Да чего мне собираться, - сказал Карим, - я уже готов, только винтовку возьму.

- Ну, давай бери и догоняй меня, - произнёс Железнов и пошёл по толстому ковру еловых иголок в глубину темнеющего леса. Карим подхватил винтовку, подпоясался и, выскочив из землянки, догнал командира.

- Раньше вас, товарищ командир, - сказал Карим с едва заметным акцентом, - всегда Ваня Обухов в Ключи сопровождал...

- Да-а, - произнёс Железнов, перешагивая через поваленный ствол суковатой гнилой сосны, - хороший был парень. Ведь с первых дней мы все вместе партизанили, ты, Карим, я, рядовые Колька Иванов да Ванька Обухов, лейтенант Сашка Грицюк, и ещё ребята смелые, друзья боевые, а уже нет их, все погибли.

Железнов замолчал, отворачиваясь от хлеставших по лицу веток.

- Если б не война, - сказал Карим мечтательно, - был бы я давно дома. Отслужил бы в Армии и вернулся в Махачкалу. У меня, товарищ командир, там невеста давно просватана. Зовут её Майсарат. Красивое имя и она сама красивая. Наши с ней отцы дружили с самой юности, а мы росли вместе. Решили они нас поженить, когда мы вырастем, я отслужу в Армии, она школу закончит. Наши семьи аварцы по национальности. И я аварец и она. А как она плов делает, объедение. Хоть плов мужское блюдо, но Майсарат как сделает, не оторвёшься.

И Карим добавил что-то по своему, стихи как будто, смешно так сказал, много "к" и "с", как будто из одних этих букв весь их аварский язык.

- Стало быть, любишь её? - спросил Железнов.

- А как же, - вздохнул Карим, - да если бы и не любил, всё равно бы женился, ведь просватали уже. Она меня дождётся. Война кончится, поеду домой. Главное, не убили бы меня...

- Типун тебе на язык, Карим, - прикрикнул на него Железнов, - и думать забудь о смерти. Мы ещё на твоей свадьбе погуляем, если пригласишь меня. А не пригласишь, так и хуй с ним!

- А как же без вас, товарищ Железнов, - воскликнул Карим, - вы у меня самый почётный гость будете! На лучшее место вас посадим! И свадьбы у нас гуляют не то, что здесь - две недели у нас праздник продолжается! Столы на улице поставим - заходите, гости дорогие, соседи, незнакомцы, всем рады!

Карим так размечтался, что поскользнулся и чуть не упал. Железнов удержал его за локоть.

- Осторожней, Карим, - сказал он, - мы пока что ещё не дома. Сейчас через поле пойдём, нужно быть внимательней. Однажды с Ванькой шли, едва на немцев не напоролись. Человек пятнадцать на четырёх мотоциклах. А Обухов парень отчаянный, иногда даже до глупости, сразу за винтовку ухватился и стрелять намерился во фрицев. Пришлось у него винтовку отнять, чтобы не пальнул сдуру. Залегли мы в борозде, переждали, когда проедут они, и пошли дальше. Воевать нужно с умом, вовремя. Чтобы врага положить, а самому уйти без царапины. Не всегда так получается.

Железнов и Карим вышли на опушку леса и прислушались. Тишина давила на уши. Иногда ветер порывом раскачивал деревья, и они шумели, шуршали остатками листьев, осыпали их, и шорох этот таял в глубине ночи. Каркала где-то далеко на дереве одинокая ворона.

- Пойдем дальше, - сказал Железнов, - как придём в деревню, я тебя с одной интересной вдовушкой познакомлю, чтобы ты время своё молодое зря не терял. Кума моей Маруськи. Мужик у неё погиб в самом начале войны. А она сама такая пухленькая, как булочка сдобная. Правда, постарше тебя будет, но это не беда. Думаю, невеста твоя не обидится.

- А? - засмеялся Железнов, и подтолкнул Карима локтем.

Карим пожал плечами.

- Посмотрим, - сказал он.

- А тут и смотреть нечего, - произнёс Железнов, - воину расслабиться положено. Тем более ты у нас парень южный, дагестанец, так что держи марку, не позорь нацию.

Ну, на самом-то деле Карим был аварцем, но Железнов особенно не вдавался такие тонкости. Хотя, за такие вот ошибочки на Кавказе могли бы и зарезать. Карим благоразумно промолчал. Тут не Кавказ.

Через поле шли молча, оглядываясь по сторонам. Поле молчало, медленно ползли в небе облака, ветер на открытом пространстве злился и старался распахнуть одежду. Когда зашли в лес, Железнов присел на кочку и произнёс:

- Всё, перекур. Осталось идти совсем недолго.

Он достал из-за пазухи заранее заготовленную самокрутку и шикарную никелированную зажигалку. Щёлкнув ею, секунду любовался пламенем, потом закурил.

- Ого, зажигалка у Вас козырная, товарищ командир. На бензине? - спросил Карим, зачарованно посмотрев на блестящую поверхность зажигалки.

- На бензине, - подтвердил Железнов, - трофейная. Покойный Сашка Грицюк подарил. На - кури, - сказал Железнов, протягивая Кариму кисет.

- Спасибо, не курю я, товарищ командир, - сказал Карим.

- Вы вдвоём только с Обуховым в отряде и не курите, - сказал Железнов. - А как от комаров спасаться?

- Теперь один я в отряде не курю, - произнёс Карим.

- Да-а, один, - подтвердил Железнов, - нет больше Ивана.

Помолчали, думая каждый о своём.

- Ванька Обухов в бою смелый был парень, - сказал Железнов, пуская дым, - а с женщинами робел. Сторонился их, всё какую-то свою девчонку из Ленинграда вспоминал. Так и погиб, не познав ни любви женской, ни ласки.

Карим сел недалеко на поваленный ствол дерева, оперевшись на винтовку и вздохнул.

- И как это у вас на Кавказе странно, - произнёс Железнов, - родители сыну жену выбирают. А если бы ты, например, не любил её? Ну, не нравится она тебе, хоть убей.

- Э, товарищ командир, - сказал Карим, - мой отец не стал бы мне такую жену выбирать. Что у него, глаз нет? Да и причём здесь любишь-не-любишь. Женщина мужчине нужна в доме, чтобы детей рожать, убирать, стирать, готовить. Род твой продолжать. А любовь - дело такое, сегодня есть, а завтра прошла, и что тогда? Разводиться? Так нельзя. Мужчина строит дом, женщина ему помогает. Каждый знает - что аллах сочетал, то человек не может сломать.

- Может, и правда твоя, - произнёс Железнов, плюнул на окурок, бросил его на землю и носком сапога закопал в опавшие листья.

Дальше они двинулись молча, прошли мимо кладбища и по огородам проникли на Маруськин двор.

- Чувствуешь, - принюхался Железнов, - дымом пахнет. Банька натоплена. Правда, гниловатая она уже, холодная, да нам с тобой привередничать глупо.

Железнов тихонько поскрёб о стену висящими на стене граблями. В хате застучали, кто-то направился к двери.

- Приготовь винтовку, - сказал Железнов, - мало ли чего.

Карим вскинул трофейный немецкий "курц" и взвёл затвор. Скрипнула входная дверь, и мягкий женский голос нараспев спросил:

- Скрипнуло что-то или показалось?

- Всё нормально, - прошептал Железнов, - это пароль. Может, приведётся без меня приходить, так запомни.

Карим хмыкнул и улыбнулся.

- Пойдём, - сказал Железнов, - убирай свою страшную пушку, в гости чай пришли.

Маруська стояла на крыльце, завернувшись в толстый платок. Она была женщиной в теле, симпатичной и большегрудой. Лет тридцать пять на вид. В окошке тускло мерцал огонёк лампадки.

- Думала, уж не придёшь, - сказала Маруська вполголоса.

- Куда ж я без тебя, - непривычно кротким голосом сказал Железнов и обнял её за плечи.

- Пусти, холодно, - сказала Маруська и вошла в хату.

За столом сидела ещё одна женщина лет двадцати пяти, симпатичная, полная и большегрудая. Железнов прошёл в хату, сел на лавку рядом с ней и сказал:

- Здорово, кума!

- Здорово, коли не шутишь, - ответила та, - а у тебя, я гляжу, новый провожатый. А где же тот мальчонка-недотрога?

- Убили его, - мрачно сказал Железнов, - вот познакомьтесь, это Карим. Мы с ним с самого начала войны вместе воюем. Настоящий джигит.

- Ай-яй-яй, - сказала Маруська, - хороший был хлопчик, симпатичный. Царство ему небесное. Проходи, Карим, не стой у дверей. Сейчас выпьем по маленькой и в баньку. Истопила я её сегодня хорошо. Славно попаримся.

Маруська и Железнов засмеялись и сели за стол.

- Садись, Карим, здесь, рядом с кумой, - сказал Железнов, - она женщина одинокая, никто не заревнует.

На столе появились варёная картошка, соленые огурцы и лук. Карим сел на лавку и своим плечом случайно коснулся плеча кумы. Оба вздрогнули непроизвольно.

- Ну, по маленькой перед баней, - сказал Железнов, и хозяйка поставила на стол бутыль самогона, - за встречу.

Выпили залпом и захрустели, закусывая свежим луком и огурцами. Горячая рассыпчатая картошка сама таяла во рту, обжигала пальцы. Железнов встал из-за стола:

- Извиняйте, товарищи, но мы с хозяйкой пошли в баньку, а то дух выветрится, а какая ж банька без духа?

- Вы тут посидите пока, выпейте ещё, закусите, а опосля нас кто захочет, тот в баньку и пойдёт.

Железнов и Маруська, хохоча и взявшись за руки, как дети, вышли из хаты и пошли на двор.

- Выпьем, что ли, ещё? - спросила кума.

- Давай, - ответил Карим.

Кума потянулась за бутылью и слегка задела на Карима мягкой тёплой грудью. Карим обнял её за талию.

- Ты что это, хлопчик, руки распускаешь? - сердито произнесла кума, и Карим отдёрнул руку.

Кума весело рассмеялась и налила полные стопки мутной пахучей самогонки.

- Выпьем за знакомство, - сказала она, - как там тебя зовут, я забыла, не по-нашему.

- Карим меня зовут, - сказал Карим, - а тебя?

- А меня Любушка, - сказала кума, - выпьем за знакомство!

Кума бойко опрокинула стакан, поставив, стукнула им о стол и, крепко обняв Карима, поцеловала прямо в губы. Грудь её мерно вздрагивала, а колени плотно прижались к ногам мужчины. Губы её мягкие, прохладные и мокрые, целовали, целовали, целовали. У Карима захватило дух.

- Страсть люблю мужиков с усами, - прошептала Любушка, и они вместе свалились на пол со скамейки. Любушка была мягкая и упругая, податливая и норовистая. С ней Карим сразу забыл всё на свете: и войну, и невесту в Махачкале, и сам себя. Он не знал, что делать с женщиной, не знал, потому что у него никогда не было женщины. Но Любушка всё делала сама, и Карим был наверху блаженства.

Неожиданно быстро всё кончилось. Карим смутился. Ему стало неловко, захотелось быстрее уйти. Он поднялся с полу, сел на лавку и, чтобы чем-то занять себя, налил в помятую железную кружку доверху самогона. Любушка присела на полу, застегнула кофточку, поправила волосы, отряхнула юбку и подсела рядом.

- Думаешь, я потаскуха? - спросила она Карима.

- Нет, не думаю, - ответил Карим потупившись и опрокинул в себя кружку с самогоном.

- Тогда поцелуй меня, - сказала Любушка, подвинувшись ближе.

Карим неловко чмокнул её в щёку и отвернулся.

- Был у меня парень до войны, - произнесла Любушка тихо и печально, как умеют женщины, когда это им нужно. - Работал на чугунке в Витебске. Хотели пожениться. Тоже, как ты, усы носил. Война началась, в свою деревню пробирался. Шёл по дороге. Почти у дома немцы остановили, чтобы документ проверить, а он, дурачок, побежал к лесу. И чего утикал от фашистов, непонятно? Ведь всё у него все документы в порядке были. Но он побежал, а они из автоматов в спину расстреляли. Потом уже мёртвого за ноги привязали к мотоциклу, дотянули до деревни и бросили у колодца. Сестра его в этой деревне жила, замужем была, а так бы и не знала я, где он и похоронен.

Любушка закрыла лицо руками и тихо заплакала. Карим обнял её и погладил по спине. Любушка уткнулась ему в плечо и сжалась. Они замерли и сидели так, пока в хату не вошли раскрасневшиеся от бани и от безудержного "мытья" Железнов с Маруськой.

- О, я вижу, вы уже подружились, - произнёс майор, - идите в баню, пока она тёплая.

Молча, без слов, Карим с Любушкой вышли, а Железнов, хлебнув самогону, потащил визжащую Маруську на мягкую кровать. Глядя в Маруськино лицо с полузакрытыми в истоме глазами, Железнов, сопя, думал о том, что и послезавтра он придёт в этот дом. И снова будет всё, как сейчас. Сладкие губы Маруськи, её жаркое тело и неземной момент, когда и она, и он одновременно падают в райскую бездну сладострастья, как сказал бы поэт, если бы он знал, как хорошо сейчас Железнову.

Но где-то далеко во времени уже завязалась тоненькая нить, вдетая в холодную стальную иголочку, которая незримо повисла над затылком у Железнова. Она росла и становилась с каждой секундой все больше и тяжелей, чтобы, достигнув тяжести стального меча, рухнуть, оборвав нить, и пробить мощный затылок Железнова. И никто не увидел, и не мог увидеть этого знака смерти и над головой беспечного Карима, который тоже клятвенно обещал вернуться послезавтра в этот дом к Любушке. Может быть, это судьба. И у каждого в огромном спектакле мироздания своя жизнь, своя роль, своя судьба, от которой не уйти.

Но кто же тогда этот маньяк-драматург, который пишет для нас наши несчастливые судьбы-роли?

Кто этот бездарный режиссёр, который в спешке распределяет эти роли как попало?

Как он судит о том, кому быть Наполеоном, а кому бродягой на помойке?

Где критерии разделения, и как он знает их, ведь все мы происходим из одного места, куда и семя посажено. А может быть, это и не судьба вовсе, а просто случай. Может быть, хаос правит миром, и нет никакого режиссёра, а только одни актёры, и каждый дерётся за свою роль, кто за Гамлета, кто за купца Толстошеева, а кто и за "Кушать подано".

Но зритель всё равно есть. Он один сидит в седьмом ряду, смотрит этот балаган и, крутя усы, отбирает комедиантов для своего небесного театра. А актёры об этом не знают - они слишком увлечены действием. Увлечены, пока кто-то ещё не скажет: "Занавес"!