Отец Леонардус подозревал, что монахи, тяготясь наложенным на них постом, добрались до каши из отрубей, предназначенной свинкам, и питают ею свои грешные утробы, гневя бога и обкрадывая бедных тварей.
Я.Гашек. “Мятеж в австрийском флоте”.

Железнодорожное путешествие в общем вагоне поезда “Норильск-Воркута-Москва” не то чтобы сильно развлекало Парсонса. Это путешествие его настолько забавляло, что по вечерам он в изнеможении вытягивался на жесткой поездной койке.

В изнеможении от дневных впечатлений.

Впечатления были разными, но, в основном, несущими положительные эмоции, а особенно для Парсонса. Потому что, как мы уже знаем, Исаак из любой самой незатейливой ситуации умел извлечь на свет божий богатый материал для своего сарказма, который, впрочем, он старался не демонстрировать. После вынужденной длительной спячки он жадно впитывал, пожалуй, даже всасывал в себя разную информацию.

Выводы, которые он делал по результатам своих наблюдений, позволяли ему еще раз убедиться в том, что ничего не изменилось в этом мире за время его отсутствия. Все было по-прежнему.

Смех сквозь слезы.

И, несмотря на путчи и перевороты люди по-прежнему оставались теми же людьми, какими их знал Исаак. Разными, но в целом с явным налетом “совковости”.

На первый взгляд путешествие Парсонса могло показаться нудным и однообразным. Да так оно и было. Но нудным оно было по форме, а по содержанию...

О! Давно так Парсонс не оттягивался! Последний раз это было, вроде бы, на суде.

А сейчас - сколько новых впечатлений, знакомств, разговоров, сколько новых людей! Вот люди-то в первую очередь и забавляли Парсонса.

Исаак любил людей. Люди были всегда приятны и симпатичны Парсонсу, он охотно общался с людьми и восхищался ими. А уж в поезде этого общения было хоть отбавляй!

Исаак тянулся к новым людям. Геологи, полярники, жулики, челноки, мужчины и женщины, молодые и старые - все было интересно Исааку. Он с удовольствием входил с ними в контакт, а потом, оставшись один, делал выводы, известные только ему.

Но иногда (это было не часто) Исаак погружался в состояние, напоминающее прострацию.

Он, не меняя отрешенного выражения лица, мог часами смотреть в потолок или на пустынный пейзаж за окном. Он думал о чем-то своем, заветном, и невозможно было определить, о чем именно.

Вот за этим занятием и застал его однажды попутчик Василий, который уже вторую неделю ехал с Парсонсом в одном купе. Парсонс неподвижно сидел у окна, о чем-то глубоко задумавшись.

- О чем мечтаете, Исаак Антипович? - вывел его своим вопросом из состояния прострации Василий.

- Я? Да так... ни о чем. Стихи сочиняю, - ответил Исаак.

- Стихи?! Ишь ты! - удивился Вася. - Так Вы еще и поэт?

- Нет... Я не поэт. Просто лезут в голову разные мысли, рифмы... Вот скажи, как по-твоему лучше сказать: “теплый мрамор бархатных плеч” или “теплый бархат мраморных плеч”?

- Мрамор? - задумался Вася. - Вы что, про статую стихи сочиняете?

- Про статую? Гм... Да... пожалуй, про статую. Извини, я забыл, что у тебя беда с фантазией.

Василий нисколько не обиделся. Беда так беда.

- Васятка! А тебе стервы нравятся? - вдруг ни с того ни с сего спросил Исаак.

- Стервы? Не-а, стервы мне не нравятся. У меня жена стерва. Так что я сыт по горло.

- Ну и что? У меня тоже жена стерва. Была. А вот нравятся стервы, и все! Особенно одна. С теплыми мраморными плечами. Ты, Вася, даже не представляешь себе, какая она стерва!

- Почему не представляю? Может быть, очень даже хорошо представляю, - сказал Вася и задумался о чем-то своем.

На самом-то деле Вася хорошо это себе представлял.

- Вась, - окликнул его Парсонс через некоторое время. - А почему у вас детей нет?

- Детей? Вот уж не знаю... Не получается чего-то.

- Может быть, ты что-нибудь делаешь не так? Помнишь ту дамочку, которая мне валенки подарила? Может быть, и ты так же, как и ее муж? Ха-ха-ха! Извини за дурацкую шутку.

Вася не обиделся. Он был необидчивый по жизни. Хороший малый, добрый, в меру умный, но простофиля и неудачник. Он уже привык ни на что не обижаться - ни на свою забитую тусклую жизнь, ни на выкрутасы своей супруги, ни на дурацкие шутки Парсонса.

- Вот Вы смеетесь, Исаак Антипович, - сказал он спокойно, - а мне, представьте, не до смеха. Побывали бы Вы на моем месте хоть немножко, по-другому бы заговорили.

- На твоем месте? - оживился Парсонс. - Это любопытно. Чем же это твое место так интересно, что ты предлагаешь мне на нем побывать?

- Ну Вам же нравятся стервы?!

- А-а-а, вот ты о чем! Да, нравятся. Но далеко не все, а точнее - только одна. И я боюсь, что здесь ты мне ничем помочь не можешь. Кстати, о месте. Однажды я случайно оказался в одном занятном месте...

- В каком?

- Знаешь, есть такое выражение - “оказаться не в том месте и не в то время”? Так вот. Я в таком месте как-то раз и оказался, в одном... э-э-э... лечебном учреждении. Вернее, это сначала мне так казалось, что не в том. И не тогда, когда нужно. А сейчас я уверен, что оказался вовремя и в нужном месте. Это может показаться дико на первый взгляд, но я благодарен судьбе за то, что она меня забросила именно в это место и именно в это время, хотя проблем у меня потом возникло... Батюшки! И не сосчитаешь! Ты не поверишь, Василий, но все это мне очень нравится. Иначе было бы скучно жить.

- Оно и видно. Вы оптимист.

- Неисправимый.

- Я вот не могу так. Я невезучий.

В это время занавесочка, прикрывающая вход в купе, отодвинулась, и на пороге появился проводник Петя.

- Исаак Антипович! - обратился он к Парсонсу. - Не разрешите ли Вы в Ваше купе пассажира посадить?

- Посадить? - строго переспросил Парсонс.

- Виноват! Разместить? - поправился Петя.

- А что за пассажир? Хорошенькая?

- Да это не женщина! Мужчина. Юноша. А, впрочем, и не мужчина. Это монах.

- Монах?! - в один голос удивились Исаак и Вася.

- Ну. Монах. Стас его зовут. Странный такой. Я подумал, может, Вам интересно будет.

- Правильно подумал. Давай сюда твоего монаха! - бодро скомандовал Исаак. Ему на самом деле было интересно.

Через минуту появился монах.

Действительно странный.

Исаак ожидал увидеть фигуру в рясе и в черном монашеском колпаке, а появился молодой парень в светской одежде, симпатичный на рожу, с длинными темными волосами.

Странность его еще выражалась и в том, что он ни с кем не поздоровался, прошел вглубь купе, снял пальто, уселся на полку, достал из своей сумки кисет, набил трубку и закурил.

В купе сладко запахло анашой.

“Лихо! - отметил про себя Исаак.

Он и Василий молча наблюдали за монахом. Исаак сразу же придумал, как будет его называть. “Монах Стасик” или “Монашек Стас”. Последнее, пожалуй, лучше.

- Ну-с, молодой человек, - произнес Исаак после получасового молчания. - Может быть, познакомимся?

Познакомились.

На этом общение и закончилось.

Странный монах Стасик, видимо, был не расположен к активному общению. Он накурился своей анаши (между прочим, никого не угостив и даже не предложив) и, не раздеваясь, улегся спать на полке Василия.

Василий, как всегда, стерпел подобное обхождение и полез спать на верхнюю полку.

Всю ночь монах Стасик под действием анаши громко хохотал. Всю ночь Василий громко матерился, не в силах заснуть из-за этого хохота.

А Исаак спокойно лежал на своей полочке и в который раз изумлялся тому, как все-таки удивительна жизнь. Вот он, уже взрослый человек, повидавший в своей жизни много всякого, а вот лежит и от души удивляется - какие, однако, монахи бывают!

Ну, ладно, завтра выяснится, что это за монах такой, монах в красных штанах. Ну, удружил Петенька, порадовал. Надо бы ему завтра скинуть со срока пару годков за примерное поведение и инициативу.

На следующее утро Исаак и Василий проснулись, позавтракали и стали терпеливо ждать пробуждения монашка Стаса.

Вот он пробудился.

Широко зевнул.

Ни с кем не поздоровался, не сказал: “Доброе утро!”. В туалет не ходил, не умывался, зубы не чистил. Он забил трубку своим зельем, закурил и уставился в потолок с идиотской улыбкой.

- Слушай, Стасик, - осторожно спросил Василий. - А ты действительно монах?

- Монах, монах, - монотонно ответил Стасик, захохотал и через секунду вырубился. До вечера.

Вечером было то же самое, что утром.

Исаак с Василием, к сожалению, пропустили момент наполнения трубки травой. Они обратили внимание на монаха только тогда, когда по купе поплыли пахучие струи дыма. Монашек Стас покурил и вырубился до утра, изредка сотрясая купе приступами безудержного смеха.

Исаак и Василий переглянулись.

- Вася, - сказал Исаак, - отбери-ка у него кисет. Если и дальше так дело пойдет, то на хуй он нам нужен такой сладкий? Лучше уж Настю пригласить.

- Не надо! - быстро и испуганно запротестовал Вася.

- Тогда забери у него трубку и траву. И, смотри, сам не кури!

Василий все сделал так, как велел Исаак.

После этого оба улеглись спать. Стасик, кстати, так и спал на Васиной полке. Честно говоря, он вообще с нее не вставал, а так и лежал в ботинках и в одежде.

На следующее утро он проснулся, как обычно, ни с кем не поздоровался и привычно стал шарить у себя в сумке в поисках зелья. Но его не было на месте. Вася уже позаботился.

- Доброе утро, милый, - ласково произнес Исаак. - Что, потерял чего?

- Потерял, - мрачно сказал Стасик.

- Не переживай, может, еще найдется. Садись поближе, чайку попьем.

Стас молча сел за стол, взял стакан с чаем, так же молча его выпил, не сказал “спасибо” и отрешенно уставился в окно. Собеседник из него был явно никудышный.

И напрасно Парсонс с Василием пытались его разговорить или рассмешить. На все вопросы он отвечал односложно - “да” или “нет” и становился все мрачнее и мрачнее.

Василий с чувством продекламировал стихотворение Некрасова про Деда Мазая, исполнил песню про Ксюшу и ее юбочку из плюша,

Исаак станцевал молдавский танец “Жок” и стоял 15 минут на голове с целью поразить воображение монаха или, на худой конец, просто развеселить.

Был приглашен проводник Петр, и они втроем - Исаак, Петя и Вася, лихо спели арию из оперетты “Сильва”:

Ах, эти девушки в трико! Они волнуют глубоко!

Кроме того, это трио профессионально продемонстрировало Стасику несколько акробатических этюдов, а Парсонс к тому же наизусть прочитал отрывок из сказки “Золотой ключик”, в котором говорилось о Поле Чудес.

Но ничто не могло тронуть монашка Стаса, даже коронный номер Исаака - двойное сальто назад прогнувшись. С каждой минутой он становился все угрюмее.

Только один единственный раз Стасик едва заметно улыбнулся. Это было в тот момент, когда Василий, увлекшись исполнением своей любимой песни про Ксюшу, с криком “А, сука!” ебнулся с верхней полки на пол.

Так прошел еще один день.

Под вечер Исаак, Петя и Вася, потные, охрипшие и усталые, во время чаепития устроили маленький военный совет.

- Да, видать, слишком парня обморозило, - сказал Петр. - Здесь надо крепко подумать, как его вернуть к жизни. Настю кликнуть, что ли?

- Нет, не отмороженный он! - сказал Вася. - Просто худо парню. Что-то лежит у него на сердце, что-то его тревожит. Да и ломки опять же.

- Что может тревожить монаха? - удивился Петя. - Сыт, обут, одет. Чего еще?

- Не скажи, - подал голос Парсонс. - А душа? О душе забыли? Вася прав - на сердце у него неспокойно. Подожди пока с Настей, сами разберемся.

Все это говорилось громко и в присутствии монаха, но он на эти разговоры никак не реагировал.

- Стасик, друг сердечный, - обратился к нему Исаак. - Имей уважение к компании, расскажи, что тебя тревожит, поделись сомнениями. Увидишь - тебе же самому легче станет. Глядишь, и поможем тебе чем-нибудь. Ну, там, советом, добрым словом.

Монах молчал и глядел отсутствующим взглядом в потолок.

- Вот мерзавец! - беззлобно буркнул Вася.

- Стасик, ну что же ты? - продолжал ласково говорить Исаак. - Видишь, мы к тебе со всей душой. Это - Вася, - кивнул он в сторону Василия, - известный геолог-дефлоратор, меня зовут Исаак Антипович, я доктор, людей лечу, а это Петр...

Исаак кивнул в сторону проводника Пети, но он в это время покинул компанию, ушел по своим делам.

- ... тоже хороший человек. Так поведай нам о своей печали, сними груз со своей души. А мы тебя потом травкой угостим, - таинственно закончил Исаак.

Выражение лица Стасика слегка оживилось. Глаза его потеплели, наполнились содержанием и приобрели некоторый блеск.

- Травкой? - переспросил монашек. - А у вас есть?

- Найдется, - ободряюще сказал Исаак. - У нас много чего есть. Ну, давай, Стасик, не робей. Поделись с нами о том, как ты дошел до жизни такой. Отчего ты, мой друг, ширяешься с утра до вечера, и, вообще, как тебя красавца такого, угораздило стать монахом в расцвете молодости?

Стасик тяжело вздохнул и вопросительно посмотрел на Исаака.

- Давай, давай! Будет тебе травка, - кивнул ему Парсонс.

Монашек Стас вздохнул еще раз и начал свой грустный и удивительно трогательный рассказ….

Монахом он стал из-за женщины.

- Ишь ты! - деланно удивленно воскликнул Вася.

- Что ж здесь удивительного? - спокойно заметил Исаак. - Это понятно, что не из-за мужчины. Для этого у него слишком мужественное лицо. Ну, давай, все по порядку.

И Стас начал по порядку...

Стасик был родом из далекого азиатского городка. И вот, будучи еще учеником средней школы, влюбился он в одну девушку. Девочку. Из этой же школы.

Влюбился по уши и навсегда.

Естественно, он стал оказывать этой девочке определенные знаки внимания, и она, вроде бы, была не против. И Стасик постепенно втрескался в нее так, что буквально потерял голову. Неизвестно, как обстояло дело с головой девочки, но ей все это ужасно нравилось и она всячески поощряла ухаживания Стасика.

Такая вот трогательно-невинная школьная любовь. Объятия, поцелуи, разные красивые слова, трепетные прикосновения….

Кое-что девочка позволяла Стасику, а кое-что - нет. Она позволяла, например, ухаживать за собой, сочинять в ее честь музыку (Стасик имел к этому склонность), позволяла изредка украдкой целовать ее в шейку, позволяла и другие невинные вольности. Что, впрочем, не мешало этой девочке целоваться с другими мальчиками и позволять им те же самые вольности, пока Стасика не было рядом.

А Стасик! Стасик был счастлив!

Он сгорал от любви, закрывал глаза на некоторые шалости девочки и мечтал о том времени, когда его возлюбленной исполнится 18 лет и они смогут пожениться.

И так продолжалось довольно долго. До тех пор, пока девочка не закончила среднюю школу. А по окончании школы она заявила своему воздыхателю:

- Друг мой! Ты, конечно, паренек неплохой, но извини - я жду принца на белом коне и, кроме того, хочу получить высшее техническое образование. Поэтому прости меня и пойми. Я уезжаю в Ленинград.

Всплакнула немножко девочка и уехала.

А Стасик остался.

Но ненадолго. Через некоторое время он понял, что не в силах вытерпеть разлуки с любимой, собрал свои вещички и отправился вслед за своей девочкой. Нашел ее в Ленинграде, и все началось сначала.

Девочка училась в каком-то техническом ВУЗе, а Стасик поступил в какое-то музыкальное училище. И опять - свидания, вздохи, волнующие взгляды, бесконечные поцелуи и т.д. И, опять же, эти романтические чувства вовсе не были преградой для девочки, чтобы встречаться и целоваться до боли в губах с другими молодыми интересными мужчинами.

А хули?

Стасик знал об этом, безумно ревновал, но терпел. Эта девочка была для него почти богиня, и ему даже в голову не приходило в чем-то ограничивать ее свободу или, не дай Бог, укорять ее в чем-либо.

Такой, блядь, романтизм продолжался до тех пор, пока его любимая не вышла замуж.

Разумеется, не за Стасика.

Но даже и после этого неприятного события они продолжали встречаться, и иногда целоваться. Типа, остались друзьями. Такими хорошими друзьями, что девочка могла запросто остаться у Стасика ночевать.

Но Стасик-то не хотел быть просто другом!

Он жестоко страдал, мучился, не мог найти себе места от сознания безвозвратной потери и, в конце концов, ушел в Валаамский монастырь, где серьезно занялся музыкой, медитацией, укрощением гордыни и самосовершенствованием.

Короче, довела человека любовь. Трудно поверить, что такое возможно в наше время. Однако, это так.

Неизвестно, какие чувства одолевали Стасика в монастыре и каким образом он постигал тайны совершенства, укрощая свою гордыню, но довелось ему однажды отправиться за какой-то надобностью в Соловецкий монастырь.

Этот монастырь, как известно, находится на островах. И вот однажды, пытаясь одолеть следующую стадию совершенства, он отправился в море ловить рыбу.

А дело было зимой. Неожиданно поднялся шторм и несчастного влюбленного монаха на льдине унесло в открытое море.

Вот так вот.

Оторвало ветром льдину и унесло на хуй, сначала в Белое море, потом в Баренцево.

Видимо, в своих медитациях он достиг некоторых успехов, так как за две недели скитания на льдине он не замерз, не умер и не сошел с ума. Через две недели мытарств и медитаций его льдину прибило к берегам Северной Земли.

Метеорологи, зимовавшие на островах Северной Земли, буквально охуели, когда увидели живого Стасика и услышали его рассказ. Они его подобрали, обогрели, а потом с оказией отправили на материк.

На материке, Бог знает каким способом, он раздобыл анашу, и вот уже второй месяц он непрерывно курит эту дрянь непонятно с какой целью.

Может быть, этот дурман на время позволял ему забыть свою принцессу, чтобы не так сильно болело сердце, а, может быть, наоборот - позволял видеть милый образ еще в более ярких красках, и он получал от этого мазохистское наслаждение. Стасик это и сам не мог толком объяснить. Курю, мол, и все.

Добравшись на перекладных до Воркуты, Стасик у какого-то чудака-коллекционера обменял свой монашеский наряд на цивильную одежду и сел в поезд “Воркута-Москва”. А добрый проводник привел его в это вот купе.

Вот и все.

Вот и вся история.

Стасик замолчал и снова вопросительно посмотрел на Исаака. Исаак молчал. Василий тоже.

Парсонс под впечатлением этой душещипательной истории чуть не расплакался от умиления и жалости. Причем жалко ему было не только Стаса и его девушку, но и себя, Василия, проводника Петьку и проводницу Настю.

Искренность монашка не вызывала никаких сомнений: во-первых, Стасик был честным парнем, а, во-вторых, уж очень он хотел покурить анаши.

- Друг мой, - сказал Исаак проникновенным голосом, - друг мой любезный. Прости меня. Прости меня, придурка противного, за помыслы мои гнусные, за желания мои нечестивые. Я ведь хотел посмеяться над тобой. Поглумиться. Скучно в поезде-то! А тут ты такой сладкий ….Однако грешно смеяться-то. Несмешная твоя история получилась. Прямо скажем, печальная история. Печальная и ужасная. Вася во время речи Парсонса смотрел на него с нескрываемым удивлением, открыв рот. Он не понимал, придуривается Исаак или говорит серьезно. От этого он и не знал, как себя вести, как реагировать. Наконец, он тоже решил сказать свое слово:

- А я тоже могу историю похожую рассказать! Моя супруга тоже из провинции приехала, тоже в техническом ВУЗе училась, тоже с каким-то музыкантом путалась. Жаль, не встречал я того музыканта, а то бы я ему!

- Да сиди уж ты! “Я ему!” - передразнил Васю Исаак. - Тебя твоя жена-бедняжка дома ждет, скучает, а ты здесь с проводницами ебешься. Сиди уж, муж объелся груш! Ты бы, например, смог из-за любимой в монастырь уйти?

- Я-то? Нет. Даже и не подумал бы. Что я, больной? А вот Вы - смогли бы?

- Я бы смог, - ответил Парсонс, не раздумывая. - Недели на две, не больше. Бабы, конечно, жизнь портят иногда, но не заточать же себя в монастыре! А самосовершенствоваться можно и на воле. Верно, Стас?

Стас равнодушно пожал плечами. Ему было уже все равно.

- Так, выходит, что ты бегал за своей царевной пять лет? - спросил Вася у Стасика.

- Восемь. Два в школе и шесть в институте.

- Ну и что?

- Что? - не понял Стасик.

- Ну... чем вы все это время занимались?

- Да так... разговаривали, общались, иногда целовались.

- И все? - Василий в этом вопросе был настойчив.

- Ну... Иногда она оставалась у меня на ночь. Мы даже спали вместе.

- Что значит “спали вместе”? Мы здесь тоже спим вместе.

- А то и значит, что спали, и все.

- Только спали? И не ебались?

- Нет...

- Ну, ты даешь! А почему?

- Она этого не хотела. Поэтому мы просто спали и не трахались.

- Сильно спать хотелось? – лениво поинтересовался Исаак.

- Да не-е-е-ет… Я же сказал – она этого не хотела

- Спать хотела, а трахаться – нет?

- Угу, - промычал Стасик нехотя.

- Стерва. – коротко констатировал Вася.

- Она не стерва, - слабо запротестовал Стасик.. - Просто она не хотела этого, а я не мог себе позволить на этом настаивать.

- Ну, тогда ты правильно сделал свой выбор. В монастыре тебе самое место! - в сердцах произнес Вася и сердито засопел. Ему в лице Стаса стало обидно за всех мужиков.

А Парсонс насторожился. Он уже однажды слышал эту фразу: “Спали вместе, но не трахались”. Что-то вертелось в голове, но он не мог вспомнить, когда и от кого.

Он уже почти вспомнил, но до конца ему не дал вспомнить Стасик.

- Исаак Антипович, Вы дадите мне травки? - с надеждой в голосе спросил он.

Исаак внимательно посмотрел на Стасика, взял в руки кисет и трубку, открыл окно и выкинул в него и трубку, и кисет. Потом закрыл окно, повернулся к Стасу и медленно произнес:

- Вот так-то, сынок. Разочаровал ты меня, сильно разочаровал. Но, в любом случае, твоя история на редкость печальная. А с анашой - прости. Курить вредно.

А монашек Стас и не расстроился. Он уже, видимо, привык жить по принципу: “Нет? Ну и ладно!”

- А как звали твою красавицу? - вдруг спросил Вася.

- Да какая разница? - вяло ответил Стас и отвернулся к стенке.

Действительно. Какая разница, как звали эту девушку?

Какое дело случайным попутчикам, как ее звали?

Какое им дело до того, что звали ее Анжела?

И какое им дело до того, что это была та самая Анжела - сероглазая ведьма с золотистыми волосами - Васина супруга и Исаакова подружка ?

Никакого дела им до этого не было!

А знатная бы получилась веселуха, узнай эти ребята, о ком идет речь!

Позиция номер два!

Жалко, что проводник Петька отсутствовал. А он тоже мог бы рассказать слезоточивую историю, основными действующими лицами которой были он сам и одна очаровательная дама по имени Анжела.

Та самая.

Внимательный читатель наверняка помнит, как в романе “Позиция номер один” Анжела рассказывала Парсонсу свой сон о том, как она плыла по реке, а на ее берег из леса вышел великолепный олень, после чего Анжела на следующий день встретилась с очень интересным человеком.

Ну так вот.

Этим человеком-оленем был проводник Петька.

Жаль, что Петьке не представилась возможность поведать своим новым товарищам о том, как развивались события дальше и что последовало за этой встречей. А рассказать было что.

Не вдаваясь в подробности отношений, заметим только, что после кратковременного, но бурного общения с красавицей Анжелой Петька запил по-черному, угодил в тюрьму, по счастливой случайности попал под амнистию и теперь вот работает проводником на Севере. Анжелу он вспоминает самыми добрыми и теплыми словами.

К великому сожалению, Парсонс и его попутчики не услышали этой любовной повести .

Жаль однако.

Между тем, монашек Стас лежал навзничь на полке и тихо плакал, изредка по-детски всхлипывая. И было непонятно, о чем он плачет. Не то его мучила ностальгия, не то ему было жалко выброшенной анаши, не то обиделся на Василия за его слова.

Доброму Исааку такое зрелище было невыносимо. Он присел к Стасику рядышком и ласково погладил его по голове. От этих прикосновений Стасик в голос разрыдался.

Василий вскарабкался на верхнюю полку и оттуда внимательно наблюдал за происходящей сценой.

- Ну, будет, будет, - по-отечески говорил Парсонс Стасику. - Успокойся, родной, проехали уже, чего плакать-то? На-ка лучше водочки выпей, полегчает. Не хочешь? Ну и ладно. Тогда пряничек погрызи. Василий! Дай Стасику пряничков, там у нас еще осталось, вроде бы.

Василий, не слезая с полки, пошарил где-то рукой и бросил в руки Парсонсу пару домашних пряников. Исаак, в свою очередь, вложил пряник в вялую руку Стасика.

- Покушай пряничка, сынок, - продолжал Исаак. - Хороший пряничек, вкусный. Это нас одна добрая старушка угостила. Сладкий пряничек!

Стас поднес к губам пряник и стал его медленно кусать, по-прежнему тихонечко всхлипывая.

- Вот и молодец, вот и умница, хороший мальчик. А плакать больше не надо. Чего плакать-то? Слезами горю не поможешь. А у тебя горюшко-то крепкое. Восемь лет бегать за девушкой и не выебать ее - это надо постараться. Это не каждый сможет. Здесь уж ты отличился. Герой, можно сказать.

- Мудак он, а не герой! - подал голос Василий с верхней полки.

- Подожди ты, Василий, не встревай! Это вопрос деликатный. Слышал, что Стасик говорил? Она не хотела этого. Может, она больная какая или пугливая.

- Да никакая она не больная! Стерва порядочная! - продолжал свое Василий.

- Ну, брат! Стерва! Стервы тоже бывают разные. Здесь еще разобраться нужно. А, с другой стороны, чего разбираться-то? Назад уже не воротишь. Ты, что же, друг мой, все еще помнишь о ней? - обратился Исаак к Стасику.

- Угу, - промычал монашек, жуя пряник.

- А вот это ты напрасно. Забудь. Самому же легче станет. Кстати, а ты, прежде чем в монастырь податься, к доктору не обращался?

Стасик перестал жевать и удивленно посмотрел на Исаака.

- К какому доктору? - испуганно спросил он.

- Известно, к какому. К психиатру.

- Не-е-е-ет, - протянул монашек.

- И зря. Обязательно обратись. Дело хорошее. Доктор тебя осмотрит, расспросит, лекарства какие-нибудь пропишет, может, и в больницу отправит.

- В больницу? - еще больше испугался монашек Стас.

- А что такого? Да, в больницу. Чего больницы-то бояться? Там много хороших людей лежит. Для того больницы и предназначены, чтобы людей лечить. И тебя вылечат. Потому что, любезный друг, ты явно болен. Не жди того момента, когда тебя санитары на машине увезут (а к этому все и идет) сам сходи к доктору. Скажешь ему, так, мол, и так, чокнулся маленько, помогите - доктор тебе и поможет. Укольчики там всякие, припарки. Забудешь даже, как зовут твою красавицу.

Надо было видеть в этот момент лицо Василия! Он вытаращенными глазами смотрел на Исаака, и на лице его было нарисовано выражение крайнего изумления. Он не мог понять, прикалывается Исаак или нет, серьезно все это говорит или несерьезно. Как относиться к его словам и дружескому расположению? Как определить его искренность?

А никак. Парсонс есть Парсонс. Что там еще определять?

Монашек Стас съел свой пряник, лицо его приобрело более осмысленное выражение, он перестал плакать.

- Исаак Антипович, Вы это все серьезно? - спросил он.

- А как же, мой друг? Разумеется, серьезно. Ты сейчас куда путь держишь?

- Не знаю. Пока до Москвы.

- Вот и чудно. В Москве много классных специалистов по твоему вопросу, обратись к любому.

- А к кому именно?

- Ну, например, в больницу имени Семашко. Там хорошие врачи, подлечат тебя чуток, а потом ты уже сам себе определишь, куда податься. Хочешь - в монастырь, хочешь - наемником в Родезию. Тебе решать. Ну, договорились?

- Да, - кивнул головой Стасик.

- Пойдешь к врачу?

- Да, - ответил Стасик.

- Сам пойдешь?

- Сам.

- Вот и умница! А теперь спи, сынок. Ты много волновался сегодня. Спи. Хочешь, песенку спою?

И Исаак Антипович Парсонс спел монаху Стасику длинную колыбельную песню на французском языке. Это была песня провинции Божоле. Ее обычно поют крестьянки своим детям после уборки урожая винограда.

Некоторое время спустя, через несколько месяцев после этого путешествия, Парсонс снова встретился с монахом Стасиком. Но уже совершенно при иных обстоятельствах.

Это было теплым августовским вечером. Исаак валялся на большой зеленой лужайке около Петропавловской крепости, что напротив музея артиллерии и инженерных войск.

Валялся - в смысле ничего не делал, грелся на вечернем солнышке, попивая при этом вкусное немецкое пиво из баночки.

Таких, как Исаак, было здесь довольно много, лежат себе на травке, кто книжку читает, кто с девушкой обнимается. А кто не хочет валяться на травке, прогуливается по дорожке пешком. И всем хорошо. Тепло, тихо, никому ни до кого нет дела.

Парсонс полулежал на газоне, любовался облаками, любовался пейзажем, любовался гуляющими девушками и собаками, пил пиво и был доволен собой абсолютно.

Вдруг на пешеходной дорожке он заметил парочку, которая сразу же привлекла его внимание. Не то чтобы эта парочка была какая-то необычная, нет, просто Исаак увидел знакомые лица.

Это были обыкновенные парень и девушка. Парнем был обыкновенный монах Стасик, а в девушке Исаак узнал обыкновенную дурочку Леночку Кутилину.

Стасик и Леночка медленно шли (или шествовали), взявшись за руки, Леночка что-то тараторила, а Стасик ее завороженно слушал. Но что больше всего поразило Исаака, так это то, что Стасик нес в руках дамскую сумочку; и судя по всему, это была сумочка Лены.

Исаак был растроган до глубины души.

“Ути, Господи, зайчик какой! - с нежностью подумал он. - Сумочку девочке несет, сладкий.”

Для Парсонса было не совсем понятно, каким образом на свободе оказалась Леночка Кутилина. Он полагал, что ее из дурдома не выпустят никогда. Она даже внешне не изменилась, этакая идиоточка-малолетка, несмотря на рост 185 см.

Стасик тоже мало чем изменился. Та же печать отмороженности на симпатичном лице, дикий взгляд, вялые движения. Явно было видно, что Стасик не послушался совета Парсонса и к врачу не обращался, а если и обращался, то безрезультатно.

“Как хорошо! - удовлетворенно подумал Исаак. - Они нашли друг друга! Много ли людям надо для счастья!?»

После некоторых умозаключений, глядя на парочку, он решил, что для счастья людям надо немного.

Вот, Стасик, например. Несет в руках женскую сумочку, словно педик, и по лицу видно, что он счастлив до жопы.

Исаак приветливо улыбнулся и помахал Стасику рукой. Но тот или не заметил, или не узнал Исаака, потому что никак не отреагировал на приветствие Парсонса.

Зато очень бурно отреагировала Леночка. Она захлопала в ладоши и восторженно закричала:

- А этого дяденьку я знаю! У него писька на голове растет!

В отличие от многочисленных гуляющих, Стасик пропустил эту реплику мимо ушей. Он рассеянно смотрел Леночке в лицо и счастливо улыбался.

Парсонс тоже улыбался вслед уходящей парочке. Он был безмерно рад их тихому сумасшедшему счастью. Ему захотелось сделать что-нибудь хорошее, совершить какой-нибудь добрый человеческий поступок.

И он его совершил.

Парсонс купил еще пива и от великой и светлой радости за ближнего напился этим пивом до обморочного состояния.

В сраку, бля……