- Ты мой лев! – шептала она, сжимая мои мышцы. – Ты мой Геркулес!
От этих слов становилось тоскливо. Видимо, мне грозило в скором времени быть раздавленным сводом небес, с благодарностью взваленном.
Она зарыдала…
- Первый раз я плачу от счастья!
Затем успокоилась, закурила сигарету и задумалась. Через несколько минут я услышал:
- Почему ты ничего не делаешь?.. Может быть, я себя неправильно веду?.. Возможно, я тебе слишком легко досталась… Другим мужчинам приходилось попотеть.
Я решил оставить эти слова на ее совести.
- Ответь мне, какие твои дальнейшие действия? Как ты собираешься нас обеспечивать? Я все время тяну тебя как паровоз. Как ты собираешься заработать много денег? Отвечай! Почему ты молчишь?
В эти минуты я терял весь свой словарный запас. Я суетливо перебирал вырезанные из гламурных журналов картинки для «визуализации».  – это проверенный способ преуспеть. Примеривая их так и эдак, я обычно добивался ее одобрения - если на картинке было много дорогих вещей и денег...
После Нового Года она простыла и попала в больницу с почками.
А решил воспользоваться сложившейся ситуацией и реализовать свой план. План заключался в ненавязчивом духовном обогащении, до полного доминирования духовных ценностей над материальными. Почитать с ней классику…
И тогда бы мы с ней проводили время не в гонке за предметами роскоши, а в спорах об изящном. На Руси к тому же ведь с голода не умирали. Ну, а начнет животы подводить, так кто-нибудь из нас и припомнит: в могучей бедности, роскошной нищете… проблемы с жильем, а мы: пускай я умру под забором как пес, я знаю, то бог меня снегом занес… 
Зная расположенность Татьяны к искусству определенного типа, разнообразным альковам, будуарам и адюльтерам, тому, чем драпируется ебля, я разработал методику. Намереваясь через наиболее чувственные произведения мастеров отечественной словесности приблизить Татьяну к собственным интересам. Я собрал в небольшую библиотечку самое, на мой взгляд, сильное, то от чего должно было рвать мембрану.
В один из дней я принес стопку книг, и мы приступили. Она уселась поудобнее, обхватив игрушечного медведя.
- Ну, начнем, пожалуй, с Владимира Набокова. Помнишь такую песню: она читает в метро Набокова, я сижу около. Это про него… Мастер слова, кудесник… Он «Лолиту» написал. Ты не читала, случайно?
- Читала,  - утвердительно ответила Татьяна, - но уже не помню. Это все «Лолита»?
– Ну, да, шрифт, видимо, крупный. Зато здесь есть маленькая наложница на нефритовом столбе, пятиногий Гумберт…
- А еще что-нибудь?
- Блин, я Бабеля забыл! Про него рецензент написал, что со страниц брызжут кровь, слезы… сперма. Буденный хотел писателя разрубить… до стула, потому, что он фантазии своего заспиртованного и пораженного сифилисом мозга изобразил на бумаге и обозвал «Конармия». Помнишь песню: мы красные кавалеристы, и про нас… вот… У него есть рассказ из ранних, «Мопассан», кажется. В нем Эрос притаился вначале, а потом просто свирепствует. У меня под конец все вставало, когда читал.
- У тебя всегда все стоит.
- В хорошем смысле я имею в виду. Зато, есть Бунин. «Весна в Париже», такой пронзительный… белый генерал в эмиграции, статная русская женщина, белые вымытые крупные груди и сильный живот… то есть, нет, это просто «В Париже», я смешал с «Весной в Иудее». Там закинутый на лицо подол архаичной жены, она соблазнилась, причем несколько раз, золотою монетой, её тяжелые груди…
- Ты намекаешь, что ли?
- Ну, нет, конечно. Я цитирую. Еще «Солнечный удар», один из лучших рассказов. Когда я был один, не было тебя, так было больно читать мне, я до конца не мог его дочитать, слишком было тяжело.
- Там тоже тяжелые закинутые груди?
- Нет… там горячая ладошка, вернее, ладошка, прижатая к нагретой солнцем щеке.
Мы прочитали с ней «В Париже». Затем приступили к «Солнечному удару». Тридцатилетний офицер встречает на пароходе чудную, милую женщину, которая поддается его нескладной горячке. На речной станции они сходят.
Духом обетованного счастья пронизана эта встреча. Он настолько ощутим, что кружится голова и выступают слезы. Но, проходит ночь, и мужчина просыпается один. Она исчезла, искусив его призраком счастья, оставив по себе лишь летучий запах тела на простыне и зияющую щербину по всему его существу, чувство невыносимой утраты, начинающей стремительно наступать.
Происходит мучительное падение героя в пустоту, пропасть одиночества. Автор разворачивает бесконечное полотнище рутины, к чему у него, так сказать талант и это усугубляет впечатление на фоне мечущихся по кругу мыслей героя, его судорожных поисков и попыток вернуть свою женщину. «Он чувствовал, что постарел на десять лет…» - так заканчивается рассказ. И поседевший читатель, вполне познавший всю тщету и фатализм жизни, откладывает книгу.
Я, можно сказать, творил литургию. Я хотел, что бы она почувствовала все это, и тут вдруг меня контузило мощной волной…
К земле пригибался мачтовый тростник саванны – бесчисленные табуны и прайды, мутнея глазами и глазенками, раздирали до коренных зубов большие и маленькие пасти...
Как полномочный делегат африканской фауны, Танюха совершала такой  зевок, который нельзя было прикрыть даже ее медведем.
Я понял, собственно, что мне это урок.