Первая часть.
Вторая часть.
Третья часть.

— Ну и дороги у вас, — Сашок воткнул в рот сигарету и попытался прикурить на ветру. — Раскисло все на хрен, еле проехали. Хорошо, что привод на все четыре колеса, а то завязнуть тут можно до новых веников. Блин, теперь еще и зажига сдохла...
— Беда России — дураки и дороги, — Егор бросил ему зажигалку. — Бери, у меня трубочная, жжет что твой факел. Такс-с, — он обернулся к девушке, — дороги мы уже видели, теперь пойдем смотреть дурака. Где он?
— В-в… — Аня поняла, что не может сказать ни слова, и просто махнула рукой в сторону дома.
— Гена, — сказал Егор, не оборачиваясь. От второй машины — умопомрачительной красоты и стоимости «Lamborghini Gallardo» с аэродинамично скошенным лобовым стеклом — отделился высокий человек с худым невзрачным лицом, которому придавали некоторую интеллигентность вгрызшиеся в лоб залысины. Глаза у него были красные и утомленные. Аня подумала, что так мог бы выглядеть ученый. Или учитель. В руке он держал небольшой хромированный кейс.
Аня пошла к дому, поднялась по ступеням крыльца, запнулась в прихожей о кроссовок Бородкина и чуть не упала. Следовало убрать эту обувь подальше, но тело отказывалось слушаться, а ноги, казалось, налились свинцом.
За спиной Гена что-то негромко спросил.
— В четыре, — промычал Кинг-Конг, мрачнея. — Если б не твоя операция, мы б еще до семи тут были.
— Я не каждый день депутатов режу, — высокий мужчина поморщился, обогнал Аню и пошел в дом. На досках пола после него остались грязные следы. Из коридора девушка видела, как Гена остановился на пороге спальни, в нескольких сантиметрах от подсыхающей лужи ее рвоты, и уставился на что-то внутри комнаты. Потом перевел недоуменный взгляд на Аню, снова посмотрел в двери, поставил кейс на пол и сунул руку в карман плаща.
«Пистолет», — прошибло ее с внезапной безошибочной ясностью. — «У него там пистолет, и он меня сейчас…»
Аня зажмурилась, ожидая вспышки и грохота. Но услышала только чье-то задушенное сипение:
— Помо…гит-т-с…
Свистящий всхрип булькнул и иссяк, в этот же момент что-то глухо щелкнуло. Наступила пауза.
«Почему он не стреляет?» — подумала Аня.
Она открыла глаза.
Гена укладывал оружие обратно в карман. На бледном лице застыло выражение легкого недовольства.
— Предупреждать надо, — сказал он, словно бы ни к кому не обращаясь.
По коридору протопал Егор:
— Что там?
— Живой был, до двери почти дополз, — сообщил Гена будничным, лишенным выражения голосом. Девушка медленно отняла руку ото рта, боясь, что вскрикнет или расплачется. Несколько часов, проведенных в доме с остывающим трупом, окончательно ее доконали. А он, выходит, даже не был мертв? Или это такая шутка? Может быть, над ней просто решили поиздеваться? Может быть, всё это розыгрыш? Точно, веселый розыгрыш со скрытой камерой. Сейчас откуда-нибудь выскочит телеведущий и…
Аня поняла, что готова захихикать, и еще поняла, что если начнет, то уже не сможет остановиться. Поступающий в легкие воздух словно сгустился до консистенции конопляного дыма, гудящие нервы отказывались адекватно воспринимать окружающее, и ей сейчас хотелось только одного — улизнуть от этих людей и забиться в темный угол, забаррикадировавшись коробками, чтобы не выглядывать оттуда лет двадцать или вообще никогда. Но уцелевшим краем своего изорванного на лоскуты рацио Аня понимала, что дело необходимо довести до конца.
— Дротик с транквилизатором, — невозмутимо пояснил Егор. — Такими животных в зоопарках валят, может, слышала?.. Ну и для прочей скотины тоже подходит вполне.
Аня тупо уставилась на него, не вполне соображая, о чем идет речь. Зато Кинг-Конг всё понял сразу.
— У тебя шок, — сказал он, беря ее за опущенные плечи и разворачивая по направлению к выходу. — Подожди на улице пока, подыши кислородом. Я гляну на твоего Чугункина и приду.
Гена включил свет в спальне.
— Спиртное было, но открыть не успели… — отметил он, щелкая замками кейса. — Очень хорошо.

Аня вышла во двор и присела на лавочку. Сашок курил, прислонившись к дверце «Рейндж Ровера» — в быстро наступающих сумерках огонек его сигареты казался заблудившимся светляком, невесть как оказавшимся в северных широтах. Второй водитель не показывался из автомобиля, но несколько раз оттуда донесся приглушенный смех. Аня оглянулась, чтобы получше рассмотреть машину. Вытянутые погашенные фары глядели раскосо и словно бы ухмылялись ей. Зеркала заднего вида напоминали формой плоские черепашьи головы и крепились на гнутых, как у фламинго, шеях, к передним дверцам «Ламборджини». Автомобиль был обтекаемым как капля, его хотелось трогать и прижиматься щекой к темно-синему капоту. А может быть, и умереть на нем…
«О чем я думаю?» — вяло одернула себя Аня, отворачиваясь. Но она знала, о чем. О том, что Вырица никогда еще не видела такой машины, и никогда больше не увидит. А если увидит, то это будет означать смерть для кого-то из ее жителей. С этим что-то было связано, какой-то вопрос, но он почему-то упорно отказывался формулироваться в голове, и через какое-то время Аня переключилась на другие мысли. Попыталась подумать о работе; о том, что надо успеть к началу смены; о неизвестной крысе, портящей чужие вещи. Вспомнила, что Лида, кажется, передумала пропускать смену, а она забыла известить об этом остальных… Но мысль была слишком слабой и отделенной, чтобы как-то на нее реагировать.
Сидеть на ветру было холодно и неуютно. Аня застегнула куртку под горло. Потом встала и подошла к Сашку.
— Д-дай сигарету…
Сашок покосился неодобрительно, но ничего сказал и полез за пачкой.
— Не надо ей сигареты, — отрубил материализовавшийся из темноты Кинг-Конг. — Я тебя, Аннушка, лучше чем-то другим угощу. — Он взглянул на часы. — Тебе в Питер не нужно сейчас?
— Н-нужно, — призналась Аня.
— Ночевать тоже будешь в городе? Вот и отлично, а то тут возни еще часа на четыре. Собирайся, поедем. И еще это… запасные ключи Геннадию дай.
Проводив девушку взглядом, Егор подошел к «Ламбрджини» и опустил голову к водительскому окну.
— Хорош лясы точить. У нас свежий Чугункин, так что беритесь за инструмент, а то счас дождь пойдет, всё тут в грязь размочит. Вадик, ты давай тащи клеенку. Леша пока место в посадке поищет, тут два шага. Я поехал. Гену закинете домой, а сами ко мне. И без эксцессов чтобы всё…

Джип обтекала вода. Жирные капли скользили, запинаясь, по туманным стеклам, сливались в ручейки и прорывались вниз микро-водопадами, трассирующими очередями рикошетили от капота, гвоздили землю и густо штриховали окружающую автомобиль мокрую темноту.
— Ноздри как будто гипс забил, — заметила Аня, отворачиваясь от окна. — Такой холодный, костенеющий гипс…
— Интересная ассоциация, — Егор аккуратно вытирал кредитную карту о свою светлую брючину. — У тебя что, скульпторы в роду были?
— Дедушка. Он и меня лепить учил, только я, дура, ни черта не научилась. Он хороший был. Когда мальчишки дразнились на мое заикание — защищал меня. А потом его машина сбила.
Аня вдруг обнаружила, что заикание прошло, и ей стало неописуемо спокойно. Она залюбовалась танцем дождевых капель, которые показались вдруг живыми существами, бегущими наперегонки.
— А что отец? — разломил паузу Кинг-Конг, задумчиво подергав себя за нос. Его гнусавость от кокаина усилилась вдвое, но Аня уже перестала обращать внимание на такие мелочи.
— Спился. Его, наверное, можно было бы спасти вот такой почкой, но об этом никто даже не думал — слишком дорого…
— Гм, не так уж и дорого. Вот почка стоит три тысячи. Печень — пять. Сердце —  семь. На черном рынке, естественно. Но при этом спрос — огромный. Оборот наркотиков по сравнению — ерунда, вчерашний день. Нация дохлая, люди мрут быстрей, чем рождаются. Без гастарбайтеров в той же Москве уже пусто было бы! Они, по сути, не только дома строят, но и численность населения держат. Так что первая трудность тут, я считаю, не в деньгах — деньги-то как раз у многих есть — а в том, чтобы найти чистого донора. Без болячек, без привычек, да чтоб временем не изжеван… Народ же ест дерьмо, пьет дерьмо и курит дерьмо. Или по вене гонит. Твой Чугункин, небось, тоже каждый вечер по пиву отрывался…
— Почему Чугункин? Он же Бородкин.
— А-а, все они Чугункины, — отмахнулся Егор. — Перечитай «Собачье сердце» Михаила Афанасьевича — сама поймешь…
— А вам их не жалко?
— Это бизнес, Аннушка. Ничего не поделаешь. Я вот крыс до смерти люблю, уж на что невинные существа, умные… А их врачи иглами ковыряют, режут живьем, чтоб процессы свои понаблюдать… И это живодерством почему-то не считается. Да мало ли примеров. Всех жалко, Аннушка. Но на всех справедливости не хватит, даже и не пытайся… Вот у модницы кринолин сделан из китового уса. Ее не волнует, что кита для этого пришлось убить. А сытого кита вряд ли волнует, что он за один присест слопал тучу планктона — миллион чьих-то жизней… Ну и так далее. Планктон-то тоже небось хочет жить, но он тут ничего не решает.
— А кто решает? Высшие силы?
— Смотря что считать высшей силой. Кто-то рисует себе в уме бородатого мужика, который сидит на облаке и мечет молнии. А я вижу просто сгусток электричества, далекий от понятий добра и зла. Молния — она ведь не решает, костер ей разжечь, чтобы кого-то согреть, или, может, этого «кого-то» по голове звездануть… Нет, такой роскошный выбор может себе позволить только человек. И он делает этот выбор. Каждый день, на каждом шагу.
— А если человек не хочет ни выбирать, ни принимать решения? Если он просто жить хочет?
— Так не получается. Да и что это за жизнь тогда? Если человек постоянно уходит от выбора, значит, и не человек он, а тот самый планктон, который плывет по течению. Планктон киты жрут.
— Знаете, мне вот почему-то вспомнилась такая детская задачка: убил бы ты Гитлера, если бы мог?..
— Дурацкий это вопрос, Аннушка. Надо по-другому формулировать: кого бы ты спас, если б мог спасти только одного… Вот это — действительно задачка не из легких.  — Он достал из кармана пиджака полиэтиленовый пакетик с белым порошком. — Ну что, повторим лечение? А то что-то ты загрустила…
«Даже сейчас в костюме», — подумала Аня, приставляя к ноздре серебряную трубочку. «Я бы так никогда не смогла».
— А у нас девочки на студии тоже нюхают, — сообщила она в тон своему собеседнику — гнусаво, сгребя пухнущий нос в кулак. — Только не кокаин, конечно, а спиды, они сон отгоняют. Мне один раз в чай тайком насыпали — я потом сутки не спала…
— Ну и дуры твои девочки. Амфетамин сам по себе дрянь, а в него еще тальк бодяжат. Или побелку настенную. Да, вот всё спросить хотел — как ты меня нашла-то?.. Я же не давал визитку.
— Да легко. Вы меня когда по дому водили, я заметила, что у здания четыре крыла. И еще самолеты недалеко взлетали, слышно было. А еще мы заправлялись. Потом уже на работе докумекала что к чему — полезла в Гугл, посмотрела карту города, снятую со спутника. А в пригороде дом крестообразный всего один, да аэродром, опять же, рядом… И заправка… А дальше совсем просто было: вычислила адрес, пробила по телефонной базе, и всё.
— Догадливая, — восхитился Кинг-Конг. — Этак любой найдет теперь. Что же делать? Дом я перестраивать не буду, и так три года на него убил… Как думаешь, может, мне аэродром снести? Один гул от него… Или на машине перестать ездить?
Аня не сразу поняла, что ее спутник шутит. Потом засмеялась вместе с ним и вдруг поняла, какой вопрос мучил ее там, на лавочке.
— Егор… А как вы не боитесь на такой машине красивой ездить?
— На джипе, что ли? — не вник Егор. — Так они сейчас у каждого пятого.
— Нет, я про «Ламборджини».
— А, это… И чего мне бояться?
— Ну, она внимание привлекает… Ее потрогать хочется…
— Ерунда. Это стереотип, что ездить надо на неприметных тачках, а номера грязью замазывать. Наоборот — чем заметней машина, тем меньше с ней кто-то захочет связываться. Я вообще-то «Майбах» хотел, но их, понимаешь, кому попало не продают. Тем более мне — лысой обезьяне без высшего образования. Зато «Ламборджини» полезней. И встречается еще реже.
— Чем она полезней?
— А это полицейский кар. Списанный, конечно. Там всё что хочешь есть: холодильник для органов, дефибриллятор, компьютеры разные, навигационная система, распознаватель номерных знаков… Да до хрена всего. В «скорой помощи» такого нет, между прочим. И вряд ли будет.
— Людей спасать на ней можно было бы… — ляпнула, не удержавшись, Аня.
— Дура ты, Аннушка. — Кинг-Конг похлопал ее по плечу. — А я что делаю?
Пока она думала над ответом, Егор взялся за телефон. До утонувшей в мягких сиденьях Ани доносились обрывки фраз:
— Член? На хрена мне его член? Очень, говоришь?.. Ну?.. Куда заспиртовать, Гена, ты дурак, что ли? Ну и что? Можешь себе пришить, если своего мало.
Он оторвался от трубки и сказал Ане:
— Представляешь, Гена учудил. Хер у твоего Чугункина отрезал, говорит — уникальный экземпляр. А теперь не знает, что с ним дальше делать… —  Егор вдруг зажал мембрану ладонью и покачал головой. — Ну ничему жизнь человека не учит...
Заторможенное пережитым шоком сознание вдруг распахнулось, словно оконная рама по весне, и Аня ясно вспомнила, как Бородкин лапал ее, мажа слюной грудь, как рвал волосы и принуждал взять эту гадость в рот, как бессильно разрывался от лая запертый в комнате Спайк… Бедный Спайк, как он там сейчас?..
Не дождавшись от нее реакции, Кинг-Конг снова поднес трубу к уху.
—  Короче, Геннадий. Ты уже доигрался один раз до того, что теперь на меня, урода лысого, вынужден пахать по гроб жизни. А если не прекратишь свою самодеятельность — скоро на самого черта вкалывать будешь. Всё понял? Не слышу… Ну и молодец. Теперь быстро взял свой трофей, отнес его в парашу и…
Аня тронула его за локоть.
—  Счас, подожди, —  Егор удивленно обернулся. — Чего тебе?
— Не надо в парашу, — попросила девушка. — У меня в комнате закрыт Спайк… Ну, доберман, я рассказывала… —  Она выдержала долгий взгляд Кинг-Конга, который почему-то больше не пугал ее, и заставила себя закончить. — Понимаете, он не кусается… Но он очень хочет есть…

Через двадцать минут они въехали в город. Пока Сашок выскакивал в ларек за сигаретами, Кинг-Конг немного рассказал о его криминальном прошлом. Потом о хирурге Геннадии и прочих членах «команды», о которых ей знать было совсем неинтересно. Все они оказались его должниками.
— Вы… слишком откровенны, — простодушно заметила Аня, краем уха слушая ругань завязшего у окошка Сашка, которому отказывались находить сдачу с тысячерублевой купюры.
— Так ты ведь теперь тоже с нами, Аннушка… — Весело улыбнулся Кинг-Конг. — По крайней мере, на какое-то время. А коль так, имеешь право на информацию. Ловишь мысль?
Она закусила губу, но не решилась спросить, что будет в конце этого «какого-то времени». Да и так ли уж она хочет это знать — хоть с правом на информацию, хоть без него — тот еще вопрос…
— Разве… мы не в рассчете? — спросила Аня напряженно. Она надеялась, что долг уплачен сполна, и даже осталось кое-что сверху, на что можно будет жить хоть какое-то время.
Егор зевнул:
— Ну гляди. Бампер и решетка долой. Еще фары и лобовое, они тоже хороших денег стоят. А как ты думала, мне самому все на шарика досталось? Эх, Аннушка, наивная душа… Да не плачь ты, выпутаешься… —  Он погладил Аню по голове с какой-то почти отеческой нежностью и сказал вернувшемуся водителю. — Санек, трогай уже, сколько можно там толочься…
Санек тронул.

Она опоздала на смену на восемь минут, успев уложиться в десятиминутный зазор, отделяющий от неизбежного штрафа. Обитая истлевшим дерматином дверь студии распахнулась прямо на Аню, вываливая на лестничную клетку трясущуюся от злости Лиду. Увядшее лицо модели было покрыто красными пятнами, глаза выпучились и метали молнии. Едва не сбив девушку, она повернулась и крикнула так, что зазвенели стекла в оконных рамах выше и ниже по пролету:
— Чтоб ваш гадюшник под землю провалился! Сучий Руслан еще умолять меня будет, чтоб вернулась, только хрен чего получит! А если и вернусь —  то только если он вас обратно по аулам раскатает, гастарбайтеры херовы! Понаехали…
Она загрохотала вниз по лестнице, не удостоив Аню даже мимолетным взглядом.
На кухне давились смехом над чайными чашками Маша и Татьяна.
— Нет, ты слышала? — прыскала Татьяна. — Она меня в аул закатает. Хорошо, хоть не в асфальт.
— Новая хохма, — поделилась Маша с Аней. — У нашей примы-балерины, ты представляешь, огромное влияние на Руслана! Она говорит: он со мной переспал, теперь я им верчу как хочу… Вот умора!..
— Он… её?.. — не поверила Аня. — Фу-у!..
— Да! — поддержала Татьяна. — Наш Русланчик — извращенец, да еще и неразборчивый по пьяни. Так что кто кем вертит — это вопрос еще. Прикинь, что с ним будет, если мы это кому-то скажем?
Они снова принялись смеяться.
— А что случилось вообще? — не поняла Аня, но тоже подхватила общее ликование. Смех как будто очищал ее, помогал отвлечься от всего плохого, грязного, страшного, что накопилось внутри. — Вы извините меня… Она несколько раз звонила: то приду, то не приду, я в итоге и плюнула. А она таки явилась?
— Да, приперлась, причем раньше всех. Мы пришли — а эта крыса в комнате в наших вещах роется. Сразу стало понятно, кто у меня две штуки в том месяце стырил… И увидела нас — сразу орать: «Какого хрена вы тут делаете, эта ссыкуха что, не позвонила?»
— Вот так и делай людям добро… — смутилась Аня.
— Ха, добро! Да она срать на тебя хотела! В общем, отпинали мы эту сволочь — и за трусы Танькины, и за твой тампон, и за всё прочее... Кстати, ты работать, что ли, собралась?
Аня растерялась. Она все-таки не рассчитывала, что Аня и Татьяна придут сюда сегодня.
— А, ладно, делай как хочешь, — махнула рукой Маша. — Мы тебя не заложим. Эта тварь заложила бы, а мы нет. Ну ничего, даст бог, больше не явится. Она еще с зимы все грозится уйти — вот мы ей и помогли…
— Да куда ее возьмут, — усомнилась повеселевшая Аня, наливая себе чай из большого облупленного электрочайника «Бинатон».
— О, ее везде возьмут. Счас как раз мода на уродов.
— Я, говорит, больше вас в любом месте заработаю… Уха-ха…
— Да этой обезьяной только в цирке детей пугать.
— Да-а! Помните, она рассказывала неделю назад, что боится какую-то Обезьяну из интернета? Так теперь всё понятно — это она по ошибке в зеркало вместо монитора поcмотрела!
На этот раз Аня хохотала так, что заболел живот. Маша скорчилась над столом и хрюкала носом, расплескивая чай из чашки.
— А вы знаете, девочки… — подхватила тему Татьяна. — Я слышала об одном извращенце, так вот, его возбуждали животные… Он приходил в зоопарк, становился возле клеток и начинал…
Аня прикрыла дверь кухни и пошла в комнату. Здесь всё было перевернуто вверх дном. На полу лежали разбросанные лифчики, стринги, юбки и резиновые члены. Чашка Лиды с надписью «Самая обаятельная и привлекательная» превратилась в осколки, усеявшие стену возле стеллажа с эротическим инвентарем. Она расчистила место на диване и включила компьютер. Без интереса пролистала ленту новостей: «Сгорел самый большой деревянный храм Европы», «На территории Белоруссии разбился самолет с российскими туристами», «Великий актер дал согласие на пересадку», «Концерта Майкла Джексона в Москве не будет»… Пока руки нажимали клавиши, в уме всплыл остаток разговора с Егором.
Он высадил ее из джипа возле самого подъезда и подмигнул.
— Удачи, Аннушка. А я в «Макдональдс» проедусь, пожалуй...
— Вы совсем не дадите мне денег? — спросила Аня тихо. — Мне даже «энергетик» купить не на что, а без него я усну прямо перед камерой.
Кинг-Конг вздохнул:
— Деньги… Мы уже это обсуждали. Да и не ношу я денег с собой — карточки таскаю. Я полагаю, Аннушка, на напиток ты сама в состоянии заработать. Вот и работай. Только я бы тебе не советовал эту гадость пить.
— Вы всё говорите: гадость, отрава, дрянь, вредно… — грустно заметила Аня. — А сами курите трубку, нюхаете кокс… Или вот еще «Макдональдс»… Я не понимаю — зачем? Это же и есть самая настоящая отрава!
Егор застенчиво посопел и ответил:
— А мне хочется…
Чем запутал ее окончательно, совершенно и бесповоротно. Через минуту его джип исчез под аркой, выходящей на проспект.
Аня вошла в чат и откинулась на жесткую диванную спинку. На нее было удобно закидывать ногу, изображая мастурбацию, но больше ни на что этот плюшевый рудимент не годился.
Голова касалась стены, обитой яркой тканью, и сквозь тонкую стенку она могла слышать обрывки кухонного разговора. Маша и Татьяна сетовали на то, что платежеспособных мемберов в этом году слишком мало для нормального заработка. А скоро их, по всей видимости, станет еще меньше.
«А ведь станет», — подумала Аня, отхлебывая горячий чай. Ни пить, ни есть перед камерой не разрешалось, но ей почему-то было на это наплевать. Она уселась над клавиатурой и одарила видеокамеру заученной улыбкой — во фри-чат кто-то вошел. Аня посмотрела на имя посетителя и чуть не выпустила из рук чашку.
«Привет», — поздоровался Обезьяна.
Пальцы осторожно поставили чашку на столик. Сердце колотилось как язык спятившего колокольчика, руки забыли, где какая клавиша, и приветственное слово удалось набрать только с третьей попытки.
«Привет...»
«Знаешь, я за тобой давно наблюдаю!»
Ей захотелось немедленно выключить компьютер. Но Аня через силу заставила себя продолжить диалог.
«Вау… Ну и как?»
«Я в восторге от России, от российских девушек, и от тебя! Ты мне очень нравишься. Ты самая красивая девушка на этом сайте!»
«Многие так не думают...»
«А я думаю! Между прочим, прямо завтра я лечу в Святой Петербург! А потом в Москву! У меня много планов! И я думаю отлично провести время! Как насчет личной встречи, красотка?..»
Аня долго смотрела в камеру, а камера смотрела на нее, словно гипнотизируя, и откуда-то со дна памяти снова и снова всплывали суровые слова: «Если человек постоянно уходит от выбора, значит, и не человек он, а тот самый планктон, который плывет по течению. Планктон киты жрут».
Она представила себе планктон — россыпь мельчайших рачков… водоросли в аквамариновой толще… и солнечные блики на воде… И мало-помалу дрожь стала покидать онемевшие пальцы, уступая место отчужденному спокойствию. Сознание до краев заполнил знакомый скринсейвер с серебристыми рыбками — на этот раз пираньи ели яблоко, свисающее с ветки над водой. Рыбы выглядели мирно и совсем не пугали ее. И все же зубы у них были острые и опасные.
«Ну, так что ты мне скажешь?» — в ожидании ответа Обезьяна нарисовал подмигивающий смайлик.
«Ммм... Что ж, я думаю, нам стоит это обсудить в приватном чате… Ты ведь не против приватных чатов, надеюсь?» — Обворожительно улыбнувшись собеседнику, Аня прищурилась и провела языком по верхней губе. Глаза ее сверкнули, и палец отстучал вдогонку: — «БЭЭЭЭЭЙБИ».

К О Н Е Ц

Апрель – сентябрь, 2006 г.