И, конечно же, тринадцатое число. Ноябрь месяц. Депресуха присутствует. Я гуляю по парку. Из всех репродукторов звучит мелодия Апокалипсиса. Вспоминаю по случаю страшного гололеда, из-за которого холмистый город стал просто непроходимым - сплошные ледяные горки, как намедни зашел в гости к одной знакомой старушке, купив ей в подарок шоколад гвардейский. Это была вполне героическая бабушко. Бывшая партизанка, а ныне писательница. Баба Вера  написал двадцать книжек. Все про войну. В настоящее время была, естественно, за КПРФ. Где-нибудь на сходняке клеймила дермократов, призывала собирать ополчение для освободительного похода на Москву. Она неплохо сохранилась и еще могла завести мужчину. К тому же, там можно и выпить и закусить на халяву.

Да, гололед это большое несчастье. Люди катятся с горок. Ломают ноги, руки,
шеи. В дикой злобе на погоду рисуют на стенах свастики и клянут все на свете. В любой пивнухе вы услышите, что скоро наступит пиздец всему. Но у меня ботинки на отличной твердой подошве типа трактор. Мне все по херу. Шел поэтому через горки вполне уверенно. Да и въебать мог любому за всю хуйню.

Короче, баба Вера несла свою обычную ахинею и зачитывала длинные отрывки из своего довольно пухлого романа про партизанщину. Я же лично всё видел на хую. Она хотела воспламенить меня и подготовить к новым схваткам. Это я понимал, но ее блядский пафос меня просто достал. Я присел на ковер и пил водку из стакана у ног хозяйки. Кстати, она носила толстые шерстяные чулки.

В квартире все такое древнее - кожаный диван с высокой деревянной спинкой пятидесятых годов, большой письменный стол с зеленым матерчатым верхом, картина Три охотника на стене, потертое пианино, портрет Сталина. Хотелось все это раздолбать и уничтожить.

Баба Вера гнала пургу, описывала радости жизни при советской власти. Веселые праздники, низкие цены, доступные дома отдыха, единство народа, стремление его к великой цели...

Я уснул под ее монотонный лепет и во сне Россия виделась мне шлюхой, которую я ебал как хотел, но никак не мог кончить. Проснулся и схватил писательницу за холодную руку. Потянул ее на ковер. Она поддалась, игриво улыбаясь морщинистой желтой харей. Она называла меня "любвеобильный мальчик

  На ковре, возбужденный до предела, я делал с престарелой писательницей все, что хотел. Ебал в сморщенный зад и беззубый рот с бескровными губами. Она стонала, хрипела, выла, как ветер в трубе. От нее пахло мертвечиной. Было ощущение, что я ебусь с трупом. Это меня еще больше возбудило.

  Потом я встал и посмотрел на себя в зеркало. Один к одному Макдауэл в фильме "Заводной апельсин". Прихватил в прихожей кожаную куртку, которую баба Вера купила в Италии ещё в советские времена, и свалил оттуда на хуй.

Утром меня разбудила соседка, пришедшая позвонить по телефону. В нашей пятиэтажной хрущебе красного пастозного цвета всего два телефона на весь дом. Поэтому ко мне часто припираются звонить с утра пораньше всякие хамовитые человекообразные. Соседка в поношенном спортивном костюме увидела мою окровавленную бритву, но ничего не сказала. У нее самой недавно мужа убили в котельной. Привязали к трубе отопления, выкололи глаза напильником, отрезали яйца гильотинными ножницами и выебали сварочным аппаратом.

Я включил телик, чтобы посмотреть камлания на дальнем Севере. Шаман пил какой-то дурманящий напиток, курил дурь, заряженную в Беломор. Потом вонзал себе в бок железный прут, протыкая тело насквозь. Танцевал и камлал с этим предметом во внутрях. А после извлекал его из себя, обливался кровью и расслаблялся.

- Пускай не лезет не в свои дела, урод, - кричала моя ебнутая соседка по телефону, - я с Вовкой разговариваю, он подлетает. Скажи ты ему тоже, что он совсем офанарел на хуй, уебище. Да, офанарел. Ебнулся. Да, да, да. Если он будет лезть, когда у меня невроз и понос, то я ему тоже могу кое-что сделать! Так и передай прямым текстом. Пусть учтет, уебок. Ага. А больше он ничего не хочет? Хуев ему тачку. У нас все нормально. Только квартиру сломали позавчера. Да! Хуй его знает кто. Ковер не взяли, а только деньги, радиоприемник транзисторный и пистолет за пять тысяч как настоящий. И куча говна. Пацаны, конечно. Еще и поебались там, сразу видно. Отморозки ебаные! Конченые. Я овчарку вчера купила за десять тысяч. Мужчина просил пятнадцать. Я говорю: давай, ладно, за десять. Отдал нахуй.

Я выпил чашку отличного цейлонского чая и пошел прогуляться по парку. Гололед продолжался. Весь транспорт практически стал. Люди катились с горок и разбивались кто насмерть, кто частично. Однако на легком морозце дышалось хорошо и свободно. Повсюду звучал Апокалипсис. Это бодрило, блядь буду. Я вошел в бесплатный сортир, на котором там где буква М нарисованы яйца, а где Ж, кем-то очень талантливо изображена женская половая щель. А между этими двумя основными буквами русского языка стояла большая жирная свастика. Сидя на очке, я вспомнил в какой-то связи как однажды ко мне подошел белый брат - такой чухан в светлой одежде и с большим кошелем на поясе. Он гнал дуру о конце света. Типа всем надо срочно покаяться, иначе якобы пиздец. Меня вся эта хуйня тогда крайне раздражала. Я дал ему три раза по дурной башке и забрал эту сумку. Там оказалось немало денег. Посидел в какой-то забегаловке за милую душу.

Выйдя из уборной, я прямо нос в нос столкнулся со знакомой скрипачкой Лорой из филармонии. Она канала с репетиции. Они там срочно разучивали Апокалипсис в новой версии национального гимна. Зашли с ней в бистро выпить по стакану белой. Но кончилось все портвешком – пять бутылок. Недоумеваю, как эта гадость могла сохраниться со старых времен. Винишко уже пили из горла на морозце. Наверное, его бляди где-то придерживали до сих пор, чтоб народ пробило на ностальгию. Я слышал, кстати, от барабанщика Зуя, что сейчас в дорогих кабаках богатые клиенты заказывают самый паршивые самогон за огромные бабки. У Лоры большая грудь и своя, хоть и крошечная, квартирка. Досталась от мужа, которого она отравила, после того как он ее достал смертельно своим алкоголизмом. Нигде не работал, придурок, и вынес из дома все вещи

- Наебалась от души нынче летом в Германии, - рассказывала Лора. Далее шли ее впечатления - в каких там позах и прочая поебень. Она быстра пьянела и у нее начинало сносить башню. Это мне в бабах очень нравится, когда они абсолютно безбашенные. По дороге к Лоре зацепили какого-то парня, который щедро угостил нас сигаретами. Хотелось отблагодарить человека. Он представился Юрой с телевидения. Такой в коричневой кожаной куртке, а сам усатый. Побывал недавно в Японии, так он там из туалета не выходил, все изучал электронику. Забавный типус попался. Трындил без конца. Говорит, что так и не разобрался толком, как там всеми делами пользоваться. Мол, хуй проссышь. Инструкции есть на тридцати языках, кроме русского. После того как мы прилично выпили у Лоры, усатый раскололся. Признался, что он никакой не телевизионщик, а классный вор. Промышляет, в основном, на рынке. Показал нам выкидняк и пистолет в кабуре под курткой. Сидит довольный нашим шоком, ухмыляется гад. Еще наставления читает.

- Будете знать, ребята, как в следующий раз незнакомых людей к себе приглашать. Наука вам на всю жизнь. Мне просто жалко вас стало. Хорошие вы люди. Нормальные, простые. А то б я вам устроил. Забрал бы что есть в квартире, а вас бы грохнул. Легко. Когда этот жлоб уходил от нас, не переставая смеяться над лохами, я дал ему сзади по затылку утюгом и проткнул шею вилкой. Пистолет мне, конечно, вскоре пригодится. Точняк.

Мы долго не могли уснуть с Лорой той ночью. Я все трогал ее огромную потную грудь. Она совала мне палец в жопу и с наслаждением облизывала его. Тяжело дышала от возбуждения, что-то тарахтела попой, хрипела, рычала и пела немецкие песни. Один раз в экстазе ударила меня своей большой ногой. Я дал ей в табло, чтоб успокоить и тут же удалился в ванную. Там целая кипа лориного грязного белья. Я обожаю трогать его, нюхать, прикладывать к половым органам. Кончил три раза.

Уже под утро предложил девушке зайти в гости к известной советской писательнице и партизанке, бабе Вере. Знал, что Лора обожает знаменитостей. Я так и знал, что пойдет, несмотря на страшный гололед. На некоторых участках, правда, пришлось нести ее на руках. Но игра стоила свеч. А она такая тяжелая, между прочим, со всеми своими сиськами и жопами. Хорошо, что мои ботинке на подошве трактор практически не скользят. А она еще несла с собой скрипку в чехле, чтоб сыграть писательнице модный нынче Апокалипсис. По дороге напали на инвалида в коляске. Лора била его по голове скрипкой, а я старался въебать ему половчей с ноги и при этом всячески оскорблял беднягу убогого. В оконцовке пустили его вниз с ледяной горки. Мы страшно весело провели время у бабы Веры. Она, как я и предполагал, находилась на старом месте. Там где я ее и оставил. То есть, на ковре. Вот так и приобщились зачуток к советской литературе.

И вот вам финал блдяского рассказа. Ебаный случай! Чуть живой после крутого загула приползаю домой в эту мерзкую вонючую хрущебу. Уже где-то под вечер. Не до чего мне - только б рухнуть и уснуть. Ебал я все на свете. Влезаю в хату и вижу, что в первой комнате сильно накурено, не продохнуть просто от едкого табачного дыма. Видно курили не что-то приличное, а явно Приму или Астру. На полу батарея пустых бутылок из-под портвейна Кавказ. Припахивает, чую, также газом. Стаканы валяются, окурки, женские грязные трусы и бюстгальтеры. Консервы Висках и ливерная колбаса. Мне стало страшно, как в плохом ужаснике. Да, забыл сказать, что откуда-то доносилась мелодия Апокалипсиса. Никуда от него, видно, не денешься. Пиздец какой-то. Предчувствие, блядь, нехорошее у меня возникло. ________________________________________