Цунами

- Я не знаю, правда, не знаю, что случилось.
Говорят, женщина – камертон, она настраивает мужчину, тональность задает. Я так собой гордилась, я замечательный, гениальный настройщик! Мужики поют в моей жизни, как эстонский хор. У каждого своя партия, все рассортированы по полочкам. Друзья, коллеги, любовники, муж. Ни один за рамки не выскочил. Я же мудрая змея, еще в юности поняла: не надо искать в одном человеке пять ипостасей. Идеала нет! НЕ СУЩЕСТВУЕТ в одном лице мужа, любовника, брата, друга, спонсора. Дели обязанности, делегируй полномочия.
И что? Я тебя спрашиваю – что делать? На лифчике повеситься в дверях?!
Этот тип лежал на своей полочке под вывеской «Работа». Увесистый такой, ценный экземпляр, постоянный клиент, хозяин дизайнерской фирмы.

Нравился раньше? Да как сказать… Химии точно не было. Морда самая заурядная, боди – в порядке. Весу центнер при хорошем росте. Нога под ним чуть кривовата, как я люблю, руки крупные, породистые. Плюс родственным от него веет – покоем, наполненностью, гармонией. Вроде и творческий товарищ, якобы ранимый, но практичный: все при нем – от хорошей немецкой обуви до хорошей немецкой машины. Подчеркиваю: не слишком модной, яркой, дорогой, но – качественной, понимаешь? И семья у него качественная – зуб даю…

Ну, что ты! Это всегда видно – компотом мужик в койке питается или полноценный обед из трех блюд получает пару раз в неделю. Сытый, короче. Во всем. Наш человек. 
Дела с ним были не часто, но без проблем решались. Посмотрит бумаги, внимательно выслушает, холодно кивнет, сделает. Я ему так же холодно «спасибо» безналом. Ни разу не подвел.
Вобщем, ты поняла - ничто не предвещало.

Это я должна была везти его в Невинногорск, в новый филиал. Я, а не он. Сидела бы и сто кэмэ следила за трассой. Там же одни скалы, ты знаешь. И гаишников, как гавна. Но моя косоглазая девочка заверещала накануне – стружка в колодках, что ли? Отдала колодки менять. Всего-то пару часов, но в результате он меня повез на своей бехе.
Я, конечно, напряглась, как все водители. Обычно впереди не сажусь – начинаю на тормоза мифические нажимать. Но сзади какой-то хлам валялся – пришлось рядом примоститься.

Через десять минут расслабилась. Хорошо ведет - без суеты, ускорений ненужных. Выехали из города, миновали первых гаишников, начались американские горки. Природа за окном – загляденье. Лучшее время года – леса огнем горят, река справа стальной лентой, шоссе полупустое, мотор, сытый кот, урчит. Водитель мой помалкивает, музыку дурацкую не включает.
Я не знаю, в какой момент отметила его руку на руле.
Я не знаю, как тебе об этом рассказать.

Понимаешь… Нежная власть. Ладонь спокойна, почти неподвижна, только длинные пальцы – медленно, задумчиво оглаживают колесо. Чувство, что между рулем и кожей воздушный зазор. Только на поворотах образуется надежная, мягкая хватка.

Нет, это не расскажешь. Я просто почувствовала эту руку на себе, знаешь, там, на пояснице, где позвоночник ненадежный, хрупкий, с колючими остистыми отростками. Монголы спину врагам ломали в этом самом месте. А я почувствовала, как эта рука меня контролирует - на американских горках, в ритме, совпадающем с ударами сердца, как чуткие пальцы держат меня нежно и властно - где-то в районе тринадцатого библейского ребра…

Не знаю, что случилось. Цунами. Торнадо. На самого дизайнера мне похер было, точно. Наплевать – заметил или нет. Я себя не контролировала, я только слышала, как пульсирует внизу мышечный сосуд, наполняется влагой. И боль чувствовала – сладкую, тягучую, как ириска. Этой болью и накрыло, как волной.
Что я сделала? Догадайся с трех раз. Не бросаться же на мужика – просто закурила. Рефлекторно – хотела запах дьявольской паленой шерсти перебить. Не получилось.

Давай подробности опустим, а? Не помню подробностей. Помню, свернул на просеку. А я думала: если сейчас все испортит – заговорит, начнутся долгие поцелуи, петтинги-хуетинги, убью, загрызу к черту.
Не испортил. У него, правда, трудности возникли – прорывался уже сквозь судорогу. Успел. И судорогу продлил.
Слушай, все про все – десять минут. Гребаный Эйнштейн с теорией относительности. Время, пространство – все смешалось.
Цунами так же налетает и все крушит, да? Но ведь формируется, зреет – долго.
Ты считаешь, что эта энергия копится где-то там, далеко, а вырывалась во мне? Может быть…

Блин, что делать теперь? Все равно придется встречаться по работе. А если ему придет в голову… Боже, если он захочет продолжения? Они же ебнутые на всю голову, мужики! Он же не поймет, что это просто волна, накатило.
Ты дура. Зачем я тебе рассказала. Знаешь, почему дальше нельзя? Дальше все будет по нисходящей. Только спуск, только падение.
Ну да ладно, как-нибудь. Большая девочка – справлюсь. Ничего не было. Ничего, ни с кем, никогда…

* * *


Девочка из «Севера»

- Все бабы одинаковые. Источник кайфа – он внутри, а не снаружи. Это не окружающие, а мы меняемся, правда? Хорошо, что ты согласна.
А замечала - иногда памятным, бесценным становится то, что вроде и цены не имеет?
Нет, я не о первой любви говорю. Банальная штука. Эмоция записывается на чистую пленку, застревает в башке гвоздем. Если ума хватит, не зальешь кровью, не обкончаешь первую любовь, гарантия – до смерти не заржавеет.

Но я не о светлых воспоминаниях. Не о том, что в главной Книге сказано: «Ищи себе жену под солнцем». Я о том, что выплывает из тьмы, с такого дна поднимается!..
Тоже банально, говоришь? Для вас, баб, наверняка – вы ведь по дури своей все пытаетесь облагородить, даже обычный съем. Я недавно девочку подобрал на улице в качестве пилюли от депрессняка. Приехали в баню. Пищит чего-то, страсть изображает. Дохлая, мышц нету нихера, ливер жалкий, податливый – без сопротивления. У подъезда ротик скривила, игриво говорит: «Мы еще встретимся?». Кокетничает типа.
Ах, ты, насекомое, - думаю. 
Да не жестокий я. Просто скучно. А вот с той девкой памятной было весело.

Не торопи, все по порядку. В институте еще случилось. Баб было до ебаной матери – в общаге парочке-тройке засаживал, рядом общежитие медучилища – ЦПХ, центральное песдохранилище. Там в сортир ходить страшно – всю дорогу канализация забивалась пятимесячными младенцами. Медсестры будущие водки себе в матку зальют, сродят бедолагу – и смоют. Сантехники от таких подарочков ахуевали. Еще бы – я один раз по дури котят в унитазе решил утопить. Одного бросил, смыл, а он, гавнюк, в трубе застрял и орет, блять! Кошка так кидалась на дверь, я чуть не поседел.
Ага, отвлекся опять.
Ну, так вот, джентльменский набор: общага наша, ЦПХ, подружка для кино и дискотек – хорошенькая, из хореографического училища, плюс случайные девки.

Приходим как-то с пацанами в ресторан «Север». Там строганина была классная. Дешево, кстати – на десятку можно обожраться.
Уговорили пузырь, сняли баб. Студентками торгового института представились. Ну, думаю, это пробляди известные, может, хоть гандоны у них с собой. Мне досталась рыжая. Прямо медная, и морда конопатая, в коричневых веснушках. Надо, думаю, эту цветную трахнуть для разнообразия, тем более, сиськи ниче так. Поехали в общагу. Бабе Маше на вахте сунули шоколадку.
- Когда ж вы наблядуетесь? – спрашивает.
Места есть, студиозусы по домам разъехались. На праздник это было – Седьмое наебли.

Рыжая моя на хорошем подпитии, но соображает. Я ей ритуал исполнил, показал достопримечательности - кастрюлю с супом столетним. Мы там с пацанами стафилококк вырастили безо всякого, блять, агара-агара. С Петровичем познакомил – это череп, спижженый с кафедры анатомии. И с мышкой Феней – она месяц назад ебнулась в банку со сгущенкой, законсервировалась. Только хвост торчит и морда.
Ржет рыжая блядь.
- Как тебя зовут? – спрашивает.
- Егоров, - говорю. – Саня.
Сам думаю – а вот твое имя мне пох.
- Ты меня любишь, Егоров?
- Да не вопрос!
Стал я ей любовь демонстрировать.
Знаешь, что поразило? Думал, она как все -  устроит канкан со стонами, визгами и т.д., а она отказалась мне подыгрывать. Как маленькая себя вела. Знаешь, дети маме говорят, когда ушибутся – тут поцелуй, а теперь здесь. И прислушиваются – прошла боль или нет? Вот и она словно прислушивалась к себе с широко раскрытыми глазами – не врала ни одной секунды. И разделась как ребенок – ни грамма кокетства. Словно перед мамой.

Это меня здорово завело, но, как бы сказать – укротило, что ли. Я с рыжей сюсюкался, как с малышкой, чтоб Боже упаси, больно не сделать, чтобы слышала она в себе только радость, в каждой клеточке. Я с ней выложился, понимаешь. И когда ей стало хорошо – она не стонала, только задыхалась слегка, всхлипывала - просто от счастья обалдел. Я, прости за откровенность, бывало, по пять-семь палок за ночь забрасывал. А тут – единственный раз кончил и отключился. Последнее, что помню – лунный свет, запрокинутое лицо, тени от ресниц…

Утром, глаза толком не продрав, пошел поссать, ополоснулся. Возвращаюсь назад с больной головой и ахуеваю. Нету рыжей моей, но я это даже не сразу заметил. По всем стенам, по потолку какой-то красной и черной херней надписи: «Я люблю Егорова!» Ну, не дура ли? Всю помаду и тушь извела, наверное.
Я, не поверишь, два месяца летал на крыльях, и два месяца искал эту дуру по всему городу. В торговом знал девок с первого по пятый курс. Потом перешел на техникумы и пэтэу. Хуйвам. Нету рыжей.

Не знаю, что я ей дал. Может, ничего особенного, может, манера у нее такая стены расписывать – ничего больше.
Но она… Она меня мужчиной сделала. Не Люська из параллельного десятого в летнем лагере. Я Люську, как липку, драл – нажраться не мог первой бабой.
Съемная безымянная рыжая блядь снесла крышу, сделала мужиком, объяснила, что такое счастье в постели. Галатея, блядь. Статуя с веснушками.

Я и сейчас частенько засаживаю исключительно для собственного удовольствия. На все претензии член положил. Мне просто стараться не хочется. Вкладываю, но не выкладываюсь.

Ну, не встречал больше такой рыжей дурочки, чтобы – там поцелуй, здесь поцелуй, и чтобы слушала, как отзовется, и чтобы взлетала - на потолок, в небо, и кричала с высоты: «Егоров, я тебя люблю!»…