Анатолий Железняков пил вторую неделю. Он давно потерял чувство реальности и не отдавал себе отчёта в происходящем. А происходили вокруг, надо сказать, весьма странные и непонятные вещи. Сначала близкий друг Железнякова – красный командир Васо Киквидзе, вызвал его с черноморских берегов в Москву, якобы по срочному делу.

Но вместо срочного дела был радушный кавказский приём и весьма продолжительная пьянка с элементами адской ебли большевистских и беспартийных женщин. Затем Киквидзе куда-то незаметно пропал и Железняков остался один в окружении женщин и алкоголя. Немного погодя, на домашний телефон Киквидзе раздался звонок из Петербурга. Железняков снял трубку и услышал там голос самого Владимира Ильича Ленина. Вождь мирового пролетариата настоятельно рекомендовал Киквидзе и Железнякову незамедлительно явиться в Петербург, чтобы принять там участие в каком-то историческом субботнике.

Железняков подумал, что это не Ленин, а белая горячка и бросил трубку. Забыв о звонке, он продолжил празднование. Наверное, это и был тот самый коммунизм, о котором так много говорилось. Если так, то коммунизм очень нравился Железнякову. Водка никак не хотела кончаться. Женщины кончали, но их заменяли новые. Пока не прозвенел ещё один звонок…

- Какого хуя? – недовольно произнёс Железняков, срывая трубку с настойчиво звенящего аппарата.

- Анатолий! Это Васо Киквидзе!

- Васо нет дома. Он куда-то съебался.

- Я и есть Васо.

- Ты не можешь звонить сам себе домой. Ты - белая горячка! – Железняков рассмеялся и бросил трубку.

Снова раздался звонок.

- Не бросай трубку, долбоёб! Это действительно Васо Киквидзе! Срочно приезжай в Питер! Если не успеешь на субботник, тебя и в партию не примут и от руководства отрядом отстранят. И мне пиздюлей дадут из-за тебя. Срочно приезжай!

- Какой, блядь, субботник? А водка там есть?

- Всё есть! Приезжай, Железняк!

- Хорошо, - положив трубку, Железняков наспех похмелился и оделся.

Затем Анатолий отправился на Ленинградский вокзал, где, используя поддельные документы на имя высокопоставленного сотрудника красной армии, обманным путём бесплатно проник в купейный вагон до Санкт-Петербурга…

***

Поезд жутко трясся, и Анатолий чувствовал себя, мягко говоря, хуёво. Сильный молодой организм матроса Железняка был сломлен продолжительным и непрерывным употреблением алкоголя. На особо разболтавшихся стыках шпал, когда поезд, жутко гремя, подскакивал и отрывался от рельсов, Железняков чувствовал подступающий к горлу тёплый ком блевотины. Но революционная выдержка закалённого в боях матроса помогала ему периодически сдерживать рвотные позывы.

Железняков всю поездку протусовался в вагоне-ресторане. Вдоль железной дороги тянулась однообразная малонаселённая местность. Скучный пейзаж отбивал желание смотреть в окно. Поэтому Анатолий был вынужден попеременно переводить взгляд со стакана на барменшу, затем на бутылку. Наливал стакан, пил. Снова переводил взгляд. Снова пил. Потом подошёл к барменше, зашёл с ней в служебное помещение.

Барменша была крашеной блондинкой в красном коммунистическом платке на голове, кожаной куртке и в высоких сапогах. Железнякову такие женщины не нравились, но выбора не было. В служебном помещении, Анатолий развернул блондинку, поставил её раком, сорвал красные трусы и выебал, не меняя позы. Железняк кончил в барменшу, вытер залупу об её жопу, и удалился, застёгивая ширинку.

Пока барменша приходила в себя, Железняк спиздил стоявшую на полке бутылку водки и отправился в своё купе. Пройдя пару вагонов, он решил прервать бесполезные поиски своего места и остановился в одном из тамбуров, где единолично распил трофейную водку.  Вскоре в окне показалась платформа Московского вокзала. Сообразительный Железняк, дабы не делить водку с встречающими его на вокзале коллегами по революционной борьбе, быстро допил остатки чудного напитка. Поезд остановился. Анатолий открыл дверь вагона и вывалился в незнакомый город…

***

Холодный питерский ветер немного привёл Железнякова в чувства и откинул назад, в недра организма, очередную порцию пытающейся вырваться наружу блевотины. Анатолий огляделся. Неподалёку стояли какие-то важные красноармейцы. Среди них выделялся своей ужасающей внешностью старый боевой друг Васо Киквидзе. Железняков пошёл в его направлении. Тяжело передвигаясь, он смог разглядеть среди этих мрачных личностей Михаила Фрунзе и Феликса Эдмундовича Дзержинского.

Васо заметил Железнякова, заулыбался и начал показывать на него рукой и что-то рассказывать своим товарищам. Когда Анатолий подошёл к группе большевиков, Киквидзе начал его знакомить со всеми. По окончании знакомств, Дзержинский вынул пару бутылок водки, которые и были распиты на месте из горла.

Анатолий уже не слышал своих товарищей. Он был настолько пьян, что перестал соображать что-либо. Дабы не сойти за недоразвитого олигофрена, не умеющего общаться с людьми, Железняков начал глупо улыбаться и на все слова и действия своих новых знакомых, утвердительно кивать головой.

Сквозь помутившийся разум, Железняков слышал какую-то ересь о субботнике, о брёвнах и уборке мусора. Он видел, как к вокзалу подъехали три машины, в которые начали погружаться его новые знакомые. В одну из машин закинули полуживое тело Железняка. Всю дорогу Киквидзе пытался что-то рассказать ему, но Железнякову было не до хуйни, он впадал в алкогольный сон, граничащий с белой горячкой…

***

Железняк не любил трудиться. Анатолий считал, что субботники не для таких героев как он, а для всяких рабочих, крестьян, кухарок и прочего сброда. Подобная же Железнякову революционная элита, по его мнению, должна была воевать с врагами, пить водку, ебать женщин и управлять страной. А тут какой-то субботник…

Анатолию снился ужасный сон. Во сне за ним бегали какие-то люди с брёвнами и пытались ими охуячить Железняка по голове. Людей было много, но среди них особенно выделялись Владимир Ильич Ленин и какой-то неприметный немецкий ефрейтор. Железняков успешно уворачивался и убегал от нападавших, но вскоре появился Киквидзе и начал на него кричать…

Увидев ужасающую физиономию друга и услышав его крики, Железняков проснулся. Он обнаружил, что спит на заднем сидении автомобиля, а рядом находится Васо и что-то пытается ему объяснить.  Анатолий попытался сконцентрироваться и прислушался к речи друга…

- Пойдём скорей, Железняк. Наконец-то ты проснулся, пьянь! Сейчас уже Ленин с Троцким приедут. Нам надо срочно начинать изображать работу!

Железняк утвердительно кивнул головой и, выбравшись из машины, нетвёрдой походкой направился за Васо. Товарищи с платформы Московского вокзала уже вовсю таскали брёвна с одной площадки на другую.

«Охуеть», - подумал Железняков, - «Я еле на ногах стою, а тут ещё брёвна носить. Нахуй надо…»

Анатолий уже было решил развернуться и уйти с этого праздника жизни, но Киквидзе решительно остановил его и протянул флягу с водкой. Железняков отхлебнул пару глотков, чем вернул себе достаточно сил для предстоящих трудовых подвигов. Киквизде забрал назад флягу, сделал глоток и повесил её себе на пояс. Затем он подошёл к одному из лежащих в куче брёвен. Васо начал подымать бревно за один край и жестом подозвал Железнякова к другому. Когда подняли бревно, Анатолий почувствовал, что для дальнейшего ношения подобной тяжёлой хуйни нужно ещё заправиться водкой.

Киквидзе и Железняков неторопливо шли, неся над собой довольно тяжёлое бревно. И в то же самое время к месту, где проходил субботник, подъехал эскорт машин. Из одной машины вышли люди с кинокамерами и фотоаппаратами и, установив своё оборудование, начали вести съёмку субботника. Из других машин вылезали различные партийные и военные коммунистические деятели. Железняков раскрыл от удивления рот, рассматривая всех этих прибывших на субботник работничков, но продолжал всё так же нести своё бревно.

И тут из дверей одного из автомобилей вышел сам Владимир Ильич Ленин. Железняков от удивления чуть не проблевался, а бревно начало выскакивать из скользких, от внезапно выступившего пота, рук.

Ленин хитро улыбнулся. Наспех пробежался глазами по лицам присутствующих на субботнике, пытаясь вычислить не явившихся, чтобы впоследствии официально признать их врагами народа. Затем, Ленин направился к куче брёвен. Дабы не перетрудиться, Владимир Ильич пристроился к двум рослым мужчинам, несущим бревно. Вождь зацепился за их ношу в середине бревна, но так как был очень маленького роста, то ногами земли не доставал. И на бревне просто повис. Естественно, что опытные фотографы и кинооператоры провели съемку, не показывая того, что Владимир Ильич висел на бревне. Просто не было видно ног и казалось, что Ленин полноценно несёт бревно и действительно делает своим трудом немалый вклад в развитие страны Советов в целом и Петербурга в частности.

Железняк и Киквидзе успели отнести пять брёвен. Мужики, которым помогал Ленин, отнесли одно бревно и, соответственно, один раз отнесли Ленина от одной кучи брёвен до другой. Наконец, брёвна закончились…

Ленин вытер пот со лба и рассказал свои коллегам по борьбе, какое великое дело они сейчас совершили. Владимир Ильич также заявил, что  это историческое бревно, которое он сегодня нёс, будет непосредственно помещено в какой-нибудь музей революционно-трудовых подвигов. Это культовое бревно, ставшее в мгновение ока для всех коммунистов важней чем для священнослужителей церковные реликвии, воткнули в землю посреди площади не то в качестве столба, не то ещё чего-то.

Фотографы и кинооператоры тотчас же съебались. Из машин повытаскивали ящики с водкой, различные мясные, рыбные и овощные закуски. Вылезли какие-то женщины в одежде большевичек-чекисток, которые оказались в итоге обычными проститутками-стриптизёршами. Эти женщины начали танцевать вокруг одного из брёвен, как раз того, которое нёс Ленин. Это бревно заменяло им шест, применяемый для выступлений в эротических клубах России. После выступления любой из участников субботника мог отъебать каждую понравившуюся из этих женщин, даже в извращённой форме.

Железняков выжрал ещё водки. После двухнедельного запоя и тяжкого труда подсобного рабочего, его развезло с пары стаканов. Анатолий заполз в густые кусты, где и укрылся на некоторое время от своих новых друзей и коллег. Сознание медленно покинуло Железняка, погрузив в очередной страшный сон, содержания которого он не смог вспомнить впоследствии…

***

Когда стемнело, Железняков покинул своё убежище, где он проспал несколько часов и частично  смог протрезветь, и направился по направлению к площадке, на которой были складированы различные орудия труда, инструменты и приспособления, принявшие непосредственное участие в субботнике. Но всё это не представляло для Железнякова никакого интереса. Его интересовала одна, уже успевшая стать культовой, вещь. Объектом, заинтересовавшим Анатолия, было бревно, которое носил на субботнике Ленин, и которое на время было превращено в шест для танцев стриптизёрш. Бревно стояло на том самом месте, куда его, собственно, и воткнули.

Неясно по какой причине, то ли просто по пьяни, то ли из каких-либо политических соображений, то ли из желания ещё немного потаскать брёвна, Железняков решил вырвать бревно Ленина из земли и отнести его куда-нибудь. Например, на легендарный крейсер «Аврора».

Ещё немного поразмыслив, Железняков окончательно утвердил в своей голове этот план. Собрав все остатки сил, Железняк набросился на бревно и попытался вырвать его. Бревно не двигалось. Анатолий ещё несколько раз повторил попытку, но всё было тщетно. Бревно было весьма качественно всажено в почву Петербурга и совсем не двигалось. Казалось, что проторчи оно в этой почве ещё пару лет, и из бревна начнут пробиваться ветки с зелёными листьями. Мало того, оно ещё и плодоносить чем-нибудь начнёт…

Но вся эта революционно-сельскохозяйственная лирика никак не успокаивала Железнякова. Он не смог вырвать бревно и потерял много сил. Вблизи не было водки и боевых товарищей, которые эту водку могли принести. «Жизнь хуйня!» - сделал вывод Железняк, сел на землю и начал думать о своей дальнейшей судьбе.

В результате мыслительных процессов, Анатолий пришёл к выводу, что единственная вещь, которая может помочь ему в жизни, это Ленинское бревно. Белая горячка посетила матроса Железняка как раз во время субботника, сделав, на некоторое время, бревно одной из высших целей его жизни.

Железняков в припадке бешенства набросился на бревно, колотя его руками, ногами и головой. Анатолий вытягивал бревно, пытался согнуть его, расшатать. И, наконец, приложенные усилия дали результат. Бревно сломалось пополам. Нижняя часть бревна осталась прочно сидеть в земле, а верхняя, отломленная от своего корневища, безвольно рухнула на плодородный грунт.

Железняк настороженно посмотрел на осколок бревна и задумался. С одной стороны, Анатолий Железняков только что уничтожил революционную святыню, символизирующую трудовые подвиги вождя мирового пролетариата; со второй стороны, он разломал бревно, завладеть которым мечтал и теперь оно никогда не будет единым целым, а навсегда станет двумя составными частями великого бревна; а если поглядеть на проблему с третьей стороны, то бревно, которое невозможно было извлечь целиком, просто отдало Железнякову свою часть, тем самым, дав ему завладеть собой.

Недолго думая, матрос Железняк схватил бревно и понёс его в сторону Петровской набережной, к крейсеру «Аврора». Нести тяжёлый деревянный предмет не было сил, и Железняк стал волочить бревно по земле, задевая им о столбы освещения, ноги проходящих мимо людей, уничтожая цветники, газоны и муравейники, а также оставляя на своих руках и прочих частях тела и одежды огромное количество заноз и различных ран и ссадин.

Дорога была долгой и нелёгкой, однако, спустя неопределённое количество времени, цель была достигнута. Железняков заметил в ночи слабо освещённый силуэт «Авроры». Собрав остаток сил, Анатолий добрался до крейсера и, громыхая бревном по металлическим ступеням лестницы, тихо и осторожно проник внутрь.

Экипаж крейсера, очевидно, спал, поэтому матрос Железняк остался незамеченным. В одной из комнат внутри крейсера Анатолий Железняков спрятал ленинское бревно. Сам же он отправился на палубу, где оторвал один из парусов с грот-мачты. В этот парус Железняков завернулся как в спальный мешок, в котором и проспал до утра.

Утром Анатолий обнаружил себя в ужасном состоянии. Он был в жутком похмелье и мучался сушняком. Всё тело Железняка было изранено занозами с ужасного бревна. Да и само ночное похищение этого ленинского бревна начало пугать Железнякова. Зачем он это сделал? Анатолий не мог ответить себе на этот вопрос.




Обломок бревна, которое Владимир Ильич Ленин носил на субботнике и которое матрос Железняк притащил с места проведения субботника на крейсер «Аврора». Это бревно и по сей день хранится в музее расположенном внутри «Авроры».

Немного повытаскивав занозы из тела и одежды, Анатолий так же незаметно покинул «Аврору», как и проник на неё…

***

Ночь спустилась над военно-морской немецкой базой, расположенной в Киле. Лучи прожекторов постоянно находились в движении и ощупывали каждый сантиметр пространства за пределами базы. Постовой, пытаясь размять затёкшие от сидения в охранной будке ноги, неторопливо прохаживался от будки к воротам и обратно.

Внезапно, из темноты в луч прожектора вынырнула человеческая фигура. Постовой тут же схватил винтовку и, передёрнув затвор, направил её на неизвестного. Луч прожектора замер на фигуре появившейся из ниоткуда.

Неизвестный был солдатом в немецкой форме. В руках он держал какой-то конверт. При попадании в поле зрения прожектора, неизвестный поднял руки с конвертом вверх, в знак своей дружелюбности и абсолютной безопасности для людей, обнаруживших его.

- Ты кто такой? – закричал постовой, - Что тебе здесь надо?

- Я посыльный, ефрейтор-связист. Доставил срочное послание от начальника Генерального Штаба Германии Пауля фон Гинденбурга капитану Герману Эрхардту, - спокойно ответил неизвестный.

- Документы есть? – более дружелюбно спросил постовой.

- Конечно есть, - неизвестный утвердительно кивнул.

- Подойди ближе и можешь опустить руки. Давай документы, - постовой взял документы неизвестного, зашёл в свою будку и начал что-то говорить по рации.

Через пару минут со стороны штаба военно-морской базы подошёл немецкий моряк. Постовой кивнул ему и указал на неизвестного. Моряк молча жестами показал неизвестному, чтобы тот двигался за ним. Метров через триста из темноты выплыло  трёхэтажное здание, которое, очевидно, являлось штабом этой базы.

Моряк довёл неизвестного до кабинета, на двери которого было золочёными буквами выгравировано «Капитан Герман Эрхардт», открыл дверь и пригласил гостя внутрь. Неизвестный вошёл, а моряк удалился, закрыв за собой дверь.

- Так, что за дело вы имеете ко мне, ефрейтор? – произнёс Эрхардт, вставая из-за стола, - И кто вы такой?

Ефрейтор протянул капитану Эрхардту свои документы и секретный запечатанный конверт.

- Присаживайтесь, Адольф, - сказал Эрхардт, ознакомившись с документами посыльного, - А я пока почитаю содержимое конверта.

Неизвестный сел на стул. Эрхардт тоже сел и распаковал конверт.

- Так значит, Гинденбург приказывает нам начать наступление на Санкт-Петербург? – удивлённо спросил Эрхардт у ефрейтора, прочтя содержимое конверта.

- Господин капитан, - ответил ефрейтор, - я конверта не распечатывал и о его содержании сказать ничего не могу. Но по последним данным наше командование планирует начать блокаду Петербурга и штурм Кронштадта. В случае удачного исхода операции, планируется масштабное сухопутное наступление. Но всё это неподтверждённые слухи.

- Отлично, - оживился капитан, - Мне уже надоело сидеть здесь в Киле и ждать приказов. Завтра же начинаем готовиться к наступлению. Через три дня, думаю, мы будем в полной боевой готовности. Кстати, там написано, что посыльный остаётся с нами, и будет участвовать в боях. Вы готовы, Адольф?

- Я всегда готов служить Германии!..    

***

- Алло! Смольный? – Железняков пытался докричаться до нужного абонента в трубку аппарата, в одной из телефонных будок, расположенной на Петровской набережной, неподалёку от крейсера «Аврора», - Владимира Ильича Ленина мне! Мне плевать, что он занят. Я по очень важному вопросу. По поводу бревна! Хорошо подожду…

Мучительная пауза тянулась несколько минут. Похмельный синдром сильно давил на мозги и плохо сказывался на координации движений Железнякова. Сушняк, подобно хорошему универсальному клею, прилеплял язык к различным частям ротовой полости и мешал говорить. Горло, казалось, было покрыто слоем обжигающе горячего песка, в котором тонули все звуки, исходящие из лёгких. Хотелось купить несколько литров пива и отправиться на пляж Петропавловской крепости…

Наконец, голос Владимира Ильича Ленина в телефонной трубке прервал тяжёлые размышления матроса Железняка.

- Владимир Ильич! Нам необходимо срочно встретиться! – слова Железнякова спотыкались о пересохшее горло и выходили наружу в форме нелепого хрипа, - Я знаю, где находится ваше бревно!..

Затем Железняк замолчал. В трубке послышался грозный голос вождя мирового пролетариата. Ленин явно нервничал и говорил на повышенных тонах.

- Как спиздил? Я не спиздил, - начал неумело оправдываться Железняк, - Оно в целости и сохранности! Лишил страну тепла? Нет, я не знаю, сколько стоит труд вождя. В музее место? А может…

Ленин перешёл на крик. Железняк слушал его молча с большой настороженностью. На время он забыл о сушняке и прочих проблемах. Похоже, трудовое бревно Ильича развернулось в сторону матроса Железняка, чтобы нанести удар по нему.

- Почему сразу пидарас? – обиженно и грустно спросил Железняков, но в трубке уже были слышны только гудки, - Я вот хотел предложить из Крейсера Аврора музей сделать, тогда бревно и окажется в музее…

Железняков со злости швырнул трубку в стену телефонной будки. Трубка разлетелась на куски пластика, болтики, проводки и слуховые аппараты. Анатолий направился к стоящей неподалёку торговке с бочкой разливного пива «Невское».

Выпив пару литров пива, Железняков почувствовал себя намного лучше. Он тут же забыл о бревне, о весьма неприятном разговоре с Владимиром Ильичом Лениным, о том для чего вообще он прибыл в Петроград и что, собственно, делать дальше. Железняков отправился в кунсткамеру смотреть на двухголовых телят и уродливых заспиртованных грудников…

***

Весь день Железняков осматривал достопримечательности Петрограда и распивал различные спиртные напитки. Он посетил Кунсткамеру, Дворец Меньшикова и Зимний Дворец. Спиздил откуда-то золотой подстаканник и поменял его местным барыгам на две бутылки водки и пять граммов кокаина. Никакого доверия к барыгам у Железнякова никогда не было, и он решил испробовать товар на месте.

Втянув носом изрядную порцию кокаина, Железняков по достоинству оценил его качество, и весьма довольный своим приобретением отправился к крейсеру «Аврора». Зачем туда шёл Железняков, было не ясно, но по дороге он встретил Васо Киквидзе.

- Анатолий! Железняк! – раздалось где-то за спиной.

«Враги!» - насторожился Анатолий и выхватил маузер.

Обернувшись, он увидел, что враг принял обличье Киквидзе.

- Стой белогвардейская сволочь! – истошно заорал Железняков, наставив маузер на Киквидзе, - Как тебе удалось сменить обличье и сделаться похожим на моего друга?

Васо был в шоке. Теперь стало явно, что Железняков находится во власти белой горячки. Киквидзе впервые в жизни оказывался в подобной ситуации, с одной стороны Железняков являлся его другом и нуждался в срочной помощи, а с другой стороны он был крайне опасен и совершенно неконтролируем. Васо предпочёл обойтись малой кровью и, не найдя лучшего решения, поспешил удалиться, оставив Железняка в одиночестве.

Анатолий же, потеряв из вида нового врага, поспешил употребить ещё немного кокаина, в результате чего, окончательно потерял контроль над собой, а впоследствии потерял также сознание и способность передвигаться.

Патруль красноармейцев обнаружил Железнякова лежащим на набережной. Сотрудники патруля хотели обобрать нетрезвого гражданина и отнести его в вытрезвитель, но удостоверение на имя члена коммунистической партии Анатолия Григорьевича Железнякова, заставило патрульных изменить свои корыстные планы и доставить тело в Смольный.

В Смольном, тела неадекватных или временно недееспособных, по причине интоксикации алкоголем или наркотиками организма, коммунистов складывались в отдельное помещение. Этот обширный зал был устроен по типу зала ожидания на вокзалах. На длинных рядах сидений складывалась приносимая патрульными и прочими людьми коммунистическая пьянь. Солдат, дежурящий на входе, держал в руке чайник, из которого поил, периодически просыпающихся или бредящих в состоянии белой горячке, старших товарищей по партии. Когда люди окончательно приходили в себя, их либо отпускали, либо отправляли в больницу на принудительное психиатрическое либо наркологическое лечение. В отдельных случаях к ним применялись какие-либо иные действия.

Железнякова сложили там же. Оружие, на всякий случай, кратковременно конфисковали и поместили в комнате дежурного офицера охраны Смольного. Анатолий несколько раз вскакивал, доставал из кобуры несуществующий пистолет и стрелял из него по окружающим. Успокоившись, он ложился и продолжал спать. Иногда требовал воды и, жадно присосавшись к принесённому чайнику, выпивал его содержимое полностью.

Владимир Ильич Ленин иногда заходил в это складское помещение большевистских кадров и осматривал его экспонаты. Дежурный демонстрировал вождю документы складированных в Смольном коллег по революционной борьбе.

На этот раз, просматривая список доставленных патрулём, Ленин остановился глазами на фамилии Железняков. Владимир Ильич заметно помрачнел и насупил брови. Улыбка покинула его лицо.

- Где этот Железняков? – обратился Ленин к дежурному, - Покажите-ка, батенька, мне тело героя!

Дежурный ринулся вглубь зала, увлекая за собой Ленина. Они внимательно рассматривали наваленные где попало тела неадекватных большевиков. Наконец, охранник остановился возле одного, спящего наркотическим снов, молодого человека и уверенно указал пальцем Ленину на него.

- Вот же мудак! – вырвалось невольно у Владимира Ильича, - Бревно с субботника спиздил! Ретроград и сволочь контрреволюционная!

Охранник недоумённо посмотрел на Ленина.

- Когда придёт в себя вернуть ему документы и в сопровождении патруля отправить в Кронштадт. В ссылку. Пусть послужить Родине. Обороняет страну от врагов в Кронштадте. А там посмотрим… Зайдите позже ко мне в кабинет, я вам выдам письменный приказ о его ссылке.

- Так точно, Владимир Ильич, - произнёс охранник, - непременно доставим в Кронштадт!

Разгневанный Ленин направился в свой кабинет. В приёмной стояло два матроса-охранника, двенадцать стульев для посетителей и два приёмных стола, за одним из которых находилась секретарша, а за вторым дежурный журналист. Ленин не помнил ни имени, ни фамилии этого человека, но срочное дело к нему имел.

- Скажите-ка, батенька, - обратился Владимир Ильич к журналисту, лукаво улыбаясь. – Вы сейчас революционно-критическую статейку в адрес одного несознательного элемента можете написать? А лучше стишок.

- Владимир Ильич! – засуетился журналист, - Я совсем не поэт. Никогда не писал стихов. Но если революция того требует…

- Ну, вот и отлично, - оборвал Ленин, оправдывающегося бумагомарателя, - Я уверен, что у вас всё получится, батенька. Пишите стишок, можно короткий. Я в своём кабинете ждать буду. Чем быстрей напишите, тем лучше. Революция нуждается в этом стишке. Да, чуть не забыл, в стишке надо заклеймить сбившегося с пути матроса Железняка, укравшего народное достояние – бревно, которое я нёс на субботнике. Также неплохо бы использовать побольше революционно-нецензурных выражений. Ну, в общем, вы всё понимаете…

Ленин удалился, оставив журналиста в состоянии крайней растерянности. По пути в свой кабинет, Владимир Ильич остановился возле секретарши и ущипнул её за вымя шестого размера. Секретарша сделала вид, будто ничего не произошло и Ленин, изобразив то же самое, удалился в кабинет.

Журналист вспотел от напряжения, судорожно сжал в руках листок и ручку и начал прокручивать в своём мозгу различные комбинации революционных рифм…

Ленин уселся в своё кресло, закинул ноги на стол. Взял в левую руку стакан с чаем, а в правую «Капитал» Карла Маркса. Он уже собрался погрузиться в чтение этого грандиозного произведения, как вдруг, в дверь постучали.

- Войдите! – произнёс Ленин, убрав ноги со стола и положив на их место Маркса.

В дверях появился немного испуганный журналист. Его глаза суетливо бегали за стеклянной оградой очков. В руках журналист держал скомканный листок, с различимыми на нём немногочисленными кириллическими письменами.

- Владимир Ильич, - начал журналист, заикаясь от волнения, - Как вы просили, я написал небольшой коммунистический стих с порицаниями Железнякова. Но, как я вам уже сказал, я не поэт. Вы бы попробовали лучше обратиться к Маяковскому…

- Давайте, батенька, стишок ваш, - с усмешкой произнёс Ленин, протянув руку в направлении журналиста в ожидании листа.

Журналист медленно, как на казнь, подошёл к Ленину. Глаза его были опущены в пол и старались избежать столкновения с глазами Владимира Ильича. Журналист робко протянул листок…

Ленин выхватил у своего сотрудника рифмованное произведение и с интересом его прочёл:

Железняк украл бревно!
Он предатель и гавно!
Слава Ленину В.И.!
В жопу всем врагам хуи!

Толик Железняк - урод!
Обокрал он свой народ!
Ленин нам бревно принёс!
Чтоб народ наш не замёрз!

Он трудился для людей!
Чтобы стало всем теплей!
Но поганый Железняк,
Сволочь, пидор и дурак,

Нас лишил того бревна!
Вымерзнет зимой страна!
Вымрет скоро наш народ!
Если Ленин не спасёт!

Он придёт как Прометей!
Грея взрослых и детей!
Пламенем с его бревна
Будет греться вся страна!

Ленин рассмеялся в голос, над обильным использованием революционной лексики, клеймением врага и подхалимством перед собой.

- Однако, батенька, вы неплохой поэт, - произнёс Ленин, всё ещё смеясь.

Журналист мгновенно поднял с пола глаза и с собачьей преданностью уставился на Ленина, бросившего ему кость-похвалу. В голове журналиста уже пронеслось повышение по службе, всевозможные премии, публикации его стиха в революционных сборниках…

- Вы, батенька, можете идти на своё рабочее место, - прервал его мечтания Ленин. И журналист послушно покинул кабинет вождя.

«Вот же придурок. Надо же было такую хуету написать!» - подумал Ленин, хитро усмехаясь, -«Хотя повеселил старика не на шутку, стихотворец…»

Ленин скомкал поэтический листок и со сноровкой заправского баскетболиста швырнул его в мусорное ведро…


***

Линейный корабль «Бисмарк» в сопровождении трёх эсминцев и двух миноносцев находился уже в десятке  километров от Кронштадта. Пасмурная погода, дожди и шторм, обрушились на немецкую флотилию, подплывшую к пригородам Петрограда. Командир флотилии – капитан Генрих Эрхардт, отдал приказ об остановке. Он решил выждать некоторое время перед началом боевых действий в Кронштадте и, впоследствии, в Петрограде.

Первоначальный план немецкого командования состоял в том, что корабли Эрхардта начнут осаду Кронштадта. Небольшой артиллерийский обстрел повергнет местных жителей в шок. Войны, полыхающие внутри России, совсем расшатали её и, возможно эта страна рухнет под лёгким натиском. Так вот, через некоторое время после начала атаки, к бою за Кронштадт присоединится элитная авиационная эскадрилья, а также в Кронштадте будет высажен десант. Одновременно с этим, со стороны Финляндии и Прибалтики, в направлении Петрограда выдвинутся сухопутные немецкие войска. Вот здесь Страна Советов и должна была не устоять под натиском врага и сдаться на милость немцев.

До начала запланированной атаки ещё оставалось время и Эрхардт, согласно, уже намеченному им плану, приказал своей флотилии бросить якоря и изобразить из себя рыболовные суда. Сразу же по палубам заметались матросы с различными сетями, удочками и прочими рыболовными снастями. Боевые орудия и ракеты в мгновение ока опутали сетями. На палубы военных кораблей вытащили из трюмов, заранее заготовленную свежую рыбу, якобы уже изловленную. В общем, спустя каких-то пару часов, немецкая военная флотилия превратилась в горстку рыболовных траулеров и прочих судов рыболовецкого назначения, а также плавучих консервных заводов.

В этом рыболовном обличии боевая флотилия Эрхардта и замерла неподалёку от Кронштадта, ожидая радиограммы из Генерального Штаба Германии о наступлении или, наоборот, о возвращении на свою военно-морскую базу в Киль.

В случае же незапланированного появления русских патрульных судов, флотилия Эрхардта могла уйти без боя, прикидываясь обычными рыболовами. Да и для всех посторонних наблюдателей в этой группе кораблей не было ничего военного. На первый взгляд…

Когда рыболовные принадлежности, под покровом ночи, были полностью установлены на всех подчинённых ему кораблях, капитан Генрих Эрхардт с чистой совестью и твёрдой уверенностью в себе, направился из капитанской рубки в свою каюту.

По пути Эрхардт встретил стоящего на палубе и недоброжелательно всматривающегося в темноту на вражеском берегу гонца, доставившего приказ из генштаба германских войск. Гонец был в ефрейторской форме, которую, казалось, он не снимал уже много лет, даже во время сна. Ефрейтор был очень сосредоточен. Во взгляде его проступала ненависть к рассматриваемому объекту.

Капитан Эрхардт тоже ненавидел врага. Генрих не стал отвлекать ефрейтора от его важного занятия, он предпочёл тихо пройти мимо.

«Этому парню, вероятно, предстоит совершить много весьма важных и героических поступков», - думал Эрхардт, проходя мимо Адольфа, - «Мне кажется, он станет известным и великим человеком. Какой фанатизм! Какая классовая и расовая ненависть к врагам! Этот богемский ефрейтор, когда-нибудь станет, как минимум, министром почт…»

Эрхардт оглянулся на ефрейтора Адольфа. Последний являлся образцовым солдатом и внушал своему командиру безграничное доверие. Почему-то, именно в этот момент, Генриху вспомнилась фраза кого-то из коммунистических богов, о том, что даже кухарка может управлять государством…

С подобными мыслями, Эрхардт пришёл в свой кабинет. От нечего делать, он нашёл просроченную газету и, усевшись за стол, начал её читать…

В кабинет Эрхардта вбежал радист. Один его вид уже говорил о том, что он получил какие-то весьма важные известия. Эрхардт положил несвежую газету на стол и направил свой взгляд на вошедшего.

- Господин капитан, я получил радиограмму из генштаба! – доложил взволнованный радист, - Завтра, в пять часов утра с флотилии капитана Эрхардта должен быть высажен морской десант на побережье Кронштадта. В пять тридцать начать атаку береговой обороны и русского флота всеми имеющимися средствами. В шесть часов к вам на помощь прибудет авиационная эскадрилья «Рихтгофен». Начальник генерального штаба Гинденбург!

Лицо Эрхардта озарилось улыбкой. Он давно ждал приказа о начале наступления. И то, что в помощь будет придана элитная эскадрилья «Рихтгофен», радовало ни чуть не меньше. Эрхардт встал из-за стола, радостно пожал руку радисту и вышел из своей каюты, быстрым шагом направляясь в капитанскую рубку, чтобы по громкой связи предупредить экипаж корабля о предстоящем завтра утром наступлении на русских…

***

Железняков открыл глаза, с трудом приподнял тяжёлую голову и осмотрелся. Он находился в странном зале, который был похож на зал ожидания вокзала и был завален телами всевозможных людей. Все телами, очевидно, были живыми, но не могли передвигаться.

«Алкоголики», - презрительно подумал Железняков и, вспомнив, как провёл пару последних недель своей жизни, не на шутку устыдился.

На Анатолия откуда-то сверху надвинулась тень. Он поднял глаза и посмотрел на обладателя этой тени. Перед Железняковым стояли трое красноармейцев с винтовками.

- Анатолий Григорьевич Железняков? – спросил, очевидно, старший из этих красноармейцев.

Железняков утвердительно кивнул головой, пытаясь что-то сказать, но так и не смог произнести ни звука из-за слипшихся от ужаснейшего сушняка губ и прочих компонентов носоглоточной полости.

- Проследуйте с нами на место вашего дальнейшего проживания в Кронштадт, в соответствии с приказом Владимира Ильича Ленина, - произнёс тот же красноармеец, протягивая Железнякову его документы и пистолет, - Вы примите непосредственное участие в обороне Кронштадта от иноземных захватчиков и прочей мрази…

Анатолий взял свои документы и положил их в карман, а пистолет, соответственно, в кобуру. Один из бойцов, протянул Железнякову чайник с водой, который тот, в очередной раз осушил полностью.

Затем Железняков поднялся с сидения, отряхнулся и направился вслед за бойцами к своему новому месту проживания и революционной деятельности…

***

Этой ночью Генрих Эрхардт не спал, как и многие его подчинённые. Он готовился к предстоящему бою. Немецкое командование знало, что Кронштадт окажет значительное сопротивление нападающим. И все понимали, что бой предстоит нелёгкий.

Рыболовные путы были сброшены ещё ночью, сразу после приказа об атаке. Матросы порвали сети и выбросили их за борт вместе с удочками и прочей хуйнёй. Эти парни всегда ловили на динамит, имевшийся на немецких военных кораблях в огромных количествах, поэтому цивилизованные методы рыбалки были им чужды, противоестественны и совсем не приемлемы. Рыба была поглощена частично в варёном виде. Часть её была вывешена на палубах сушиться. Некоторые, особо изысканные кулинары и ценители дружественной восточной кухни, жрали рыбу в сыром виде всевозможными палочками и веточками, валяющимися на палубе, воображая, что это некая разновидность суши.

Утром, в намеченное время, на воду было спущено два десятка моторных лодок, набитых специально подготовленными для подобных высадок солдатами. Эти люди были обучены в диверсионных школах и, в большинстве своём, имели за плечами большой опыт ведения боевых и диверсионных действий. Среди отбывающих на берег солдат затесался и ефрейтор по имени Адольф, доставивший Эрхардту в Киль приказ о выступлении в Кронштадт от Гинденбурга. Адольфа не хотели брать ввиду того, что он никогда не участвовал в подобных операциях, но его красноречие и желание послужить Родине, сделали своё дело. Ефрейтор был зачислен в элитный штурмовой экипаж.

Густой утренний туман скрыл немецкие лодки от русской береговой охраны, а эту охрану от немцев. Негромкие моторы позволили лодкам с десантом пристать к берегу, не создав излишнего шума и оставшись незамеченными. Немецкие солдаты уже изучили по картам план Кронштадта и прекрасно знали, где находится штаб морской базы, где расквартирована рота охраны и где находятся береговые орудия. Командующий десантом лейтенант посмотрел на часы и, убедившись, что настало нужное время, отдал приказ к наступлению. Первыми на пути немецких солдат возникли казармы портовой охраны. Далее по плану шли рота охраны береговых орудий, сами эти орудия, красная кавалерийская противолодочная дивизия, диверсионно-разведывательный отряд и многие другие вооружённые формирования.

Ружейные и пистолетные выстрелы прорезали утреннюю тишину. Караульный русский матрос рухнул на землю замертво. Загорелись казармы. Заспанные матросы повалили на улицу, став лёгкой добычей для врага. Многие из них даже не взяли с собой оружия. Из будок и с вышек повыскакивали постовые, но тут же большинство из них было застрелено немецкими штурмовыми отрядами.

Завязался бой. Немцы прорвали линию обороны и уничтожили казармы защитников порта. Не дав обороняющимся опомниться, немецкие солдаты двинулись в направлении береговых орудий, а далее намечали уничтожить остальных матросов и солдат при поддержке своих корабельных орудий и авиации.

Раздались выстрелы с немецких кораблей. Снаряды били в разные точки Кронштадта, не разбирая где свои, а где чужие. Огонь вёлся наугад с целью устрашения врага.

Однако планам немецкого командования не суждено было осуществиться. Рота охраны береговых орудий оказала немцам значительное сопротивление. В ответ на пальбу с кораблей, начали хуячить те самые береговые орудия. При первых выстрелах с берега, немецкие солдаты смогли отчётливо разглядеть, как загорелся и пошёл ко дну эскадренный миноносец из их флотилии.

Снаряды береговых орудий летели низко, оглушая и пугая наступающих. Яростное сопротивление роты охраны сломило немецкую самоуверенность и усеяло землю трупами с обеих противоборствующих сторон. В дело пошли гранаты, динамитные шашки, штыки, кортики и вся попадающаяся под руку поебень.

Появилась в небе эскадрилья «Рихтгофен» под командованием капитана Германа Геринга. Обстреляв несколько раз позиции врага, самолёты улетели, очевидно, за горючим и боеприпасами.

Ефрейтор Адольф ожесточённо сражался с врагами, выполняя поручение, данное ему родиной. Он яростно колол врагов штыком, плечом к плечу со своими новыми сослуживцами. Внезапный удар по затылку свалил Адольфа на землю.

На секунду ефрейтор потерял сознание. Когда он очнулся, то понял, что вполне жив и здоров и способен продолжать бой.

Адольф поднялся с земли и посмотрел по сторонам. Было видно даже невооружённым глазом, что немецкая атака захлебнулась. Немецкие солдаты ещё кое-где сопротивлялись, ожесточённо хуяча врагов штыками и инстинктивно нажимая на спусковые крючки винтовок и пистолетов, патроны в которых давно закончились. Горы трупов, как русских, так и немецких солдат, мешали передвижению и наводили панику.  Многие немцы, побросав оружие, бежали с поля боя назад на корабли.

Огонь береговых орудий также оказывал паническое воздействие на немецких солдат. Они падали на землю, поднимали руки вверх в знак своего поражения, либо падали на колени, простирая руки к небу, в надежде на спасение, которое должно придти свыше.

Адольф не входил в число этих людей. Он не боялся смерти и был готов сражаться до конца, до победы. Неясно почему этот фанатичный военнослужащий долгое время проходил в чине ефрейтора. С его отвагой и любовью к родине, он даже без образования давно должен был стать офицером.

Адольф перезарядил винтовку, выстрелил, пробив сердце одного из вражеских офицеров, и бросился со штыком в руках в самую гущу врага. Внезапно путь Адольфу преградил русский матрос. В руках матроса был маузер…

***

Кронштадт совсем не понравился Железнякову. Серые казармы, судоверфи, городок обслуживающего морскую базу персонала, установки берегового огня и противовоздушные ракетные установки – вот из чего состоял этот унылый остров.

Здесь не было кокаина и развратных женщин, была водка, но ввиду быдловатости местного населения, её было не с кем пить. Железнякову было крайне скучно и неприятно на этом острове. Анатолий ругал Ленина, сославшего его сюда, ругал себя за хищение этого злополучного культового бревна, ругал это бревно, за то, что оно не сгорело до попадания на этот субботник.

Но выбора не было и приходилось искупать свою вину. Анатолий был назначен командиром роты охраны береговых орудий. Должность эта была довольно почётной среди местного сброда, но Железняка совсем не радовала. Скучные серые будни сильно напрягали Анатолия, но, к счастью, они длились недолго…

Однажды, рано утром, немецкие рыболовные корабли, раскидавшие свои сети недалеко от Кронштадта, якобы с целью ловли рыбы, сбросили свою мирную маскировку и, водрузив на мачты немецкие флаги, ощетинились различными пушечными орудиями.

Штурмовой отряд немцев высадился на Кронштадте и в весьма короткий промежуток времени, пользуясь внезапностью своей высадки, прорвал первую линию обороны и проник достаточно глубоко внутрь острова. Они оказались в непосредственной близости от роты охраны, подчинённой Железнякову.

Крики, шум, выстрелы, взрывы и стрельба береговых орудий пробудили Анатолия Железнякова. Он заснул прямо за столом, нажравшись водки, и теперь страдал похмельем. Быстро осушив остатки водки в графине, стоящем на столе, Железняк схватил маузер и выскочил на улицу.

Стреляли. Падали трупы и раненые. Железняков прицелился и убил одного из немцев. Затем ещё одного. Он стрелял по врагу, перезаряжал маузер и снова стрелял. Пока не кончились все патроны. Железняков с сожалением посмотрел на опустевший маузер и бросился на врага в рукопашный бой.

На пути Анатолия возник молодой немецкий ефрейтор с винтовкой. Ефрейтор был настроен решительно и агрессивно. Матрос Железняк отвечал врагу взаимностью. Патронов не было ни у одного, ни у другого и оба это прекрасно понимали.

Ефрейтор замахнулся штыком, но изворотливый Железняк ушёл от удара и сам ударил врага незаряженным маузером по голове. Ефрейтор пошатнулся и выронил винтовку со штыком, но на ногах устоял. От сильного удара маузер выскочил из руки Железнякова и тоже упал вниз.

Враги оказались друг напротив друга. Безоружные, яростные, неумолимые. В ход пошли кулаки, ноги, головы. Ефрейтор и матрос Железняк сцепились и рухнули в грязь. Они толкали друг друга ногами, тянули руки к шее врага, чтобы сдавить её. Равновесие смещалось от одного к другому, но силы были равны.

Так бы они, вероятно, и убили друг друга, если бы матрос Железняк случайно не обнаружил довольно крупную щепку, выпавшую из его кармана. Это была щепка с того самого ленинского бревна, которое Железняков спиздил с субботника. Вероятно, когда он тащил бревно на «Аврору», щепки частично зацепились на его одежде.

Железняков на секунду отвлёкся от боя, схватил щепку и ударил ею в глаз врага…

***

Адольфу показалось, что во всём мире выключили свет. Его тело обмякло и безвольно рухнуло. Мышцы расслабились и отпустили врага. Адская боль, режущая глаза, пронизывала весь его молодой организм.

«Я ослеп!» - пришёл к выводу ефрейтор, - «Проклятый русский матрос ослепил меня. Уничтожил. Не суждено теперь сбыться моим грандиозным планам…»

Адольф лежал ослеплённый на вражеской земле. Он был готов умереть, но кто-то из боевых товарищей при отступлении забрал раненого с собой и доставил его на корабль.

Судовой врач оказал ефрейтору Адольфу первую помощь, но никакого результата это не дало. Зрение не возвращалось и, что гораздо хуже, казалось, пациент потерял рассудок. Он, не умолкая, говорил о судьбе Германии и о судьбе её народа, о своей особой миссии и ещё о многих всевозможных вещах.

Капитан Эрхардт с удивлением смотрел на ефрейтора, потерявшего зрение. Ослепший был уверен в своих словах, он обещал возглавить Германию и вести её особым путём. Слепой ефрейтор, ведущий куда-то страну. Эрхардт даже вздрогнул от такой перспективы и на его теле проступил холодный пот. Но что может сделать слепой сумасшедший?

Никто не воспринимал Адольфа всерьёз, хотя речи его обладали какими-то особыми качествами. Они завлекали слушателей и заставляли их верить во всё это. Нехотя, не окончательно понимая всего происходящего, но всё-таки верить.

Спустя несколько дней, уцелевшие корабли флотилии Эрхардта, пристали к берегам Киля. Ефрейтор был отправлен в военный госпиталь, где опытные немецкие врачи смогли вернуть ему драгоценное зрение. Известие о капитуляции Германии в первой мировой войне застало Адольфа в госпитале.

Ефрейтор сильно переживал по этому поводу, нервничал. Говорил, что всех военных, да и народ Германии в целом, предали, что во всём виноваты евреи и коммунисты, что лучше б зрение к нему не возвращалось, и он бы не увидел той мерзости, которая происходит с Германией. И ещё он говорил о скором возмездии. О том, что Германия сбросит оковы рабства, обретёт экономическую и промышленную мощь и отомстит всем врагам. И вести Германию по этому нелёгкому пути будет он – бывший слепой, богемский ефрейтор Адольф Гитлер…