Я не так уж много и хотел: просто полюбоваться на собственные похороны. Кому-то это может показаться смешным, тем более что людей уже давно не хоронят в землю, но, черт подери, я привык к тому, что после смерти человеку полагается быть погребенным. Желательно рядом с родственниками. Хотя эти полудурки здесь вряд ли понимают, что такое институт брака и семьи. Я до сих пор в их психологии так толком и не разобрался.
Вы спросите, зачем мне глазеть на собственные похороны? Хороший вопрос. Видите ли, последние лет двести я не был особо избалован людским вниманием.
Виноваты сигареты. Когда папаша узнал, что у меня рак легких, он сделал, как он считал, доброе дело: запихнул меня в холодильник и проплатил долгосрочное хранение. В будущем, мол, тебе помогут.
Ей-богу, лучше бы старика надули… В то время в туристическом бизнесе было много ловкачей с поддельными лицензиями, которые обещали устроить то увеселительный полет на орбиту, то экскурсию в будущее в один конец, а потом смывались со всеми деньгами. Многие конторы не пережили мировой кризис и закрылись на рубеже двадцать второго и двадцать третьего веков, когда начался отток эмигрантов из Америки, и наиболее выгодным бизнесом сделался дешевый фастфуд. Я не отказался бы поглядеть на эту комедию (всегда любил книжки про Армагеддон), но холодильник с моими телесами остался законсервированным.
Я проспал и смерть последнего террориста, и новый сухой закон, и запрет на табак, и крах Майкрософта. Никто не удосужился прислать мне повестку на войну с китайцами, разбомбившими Америку, и никому не было дела, привит ли я от нового вируса, выкосившего почти половину населения планеты. О том, что все закончилось, и на земле теперь покой и благоденствие, мне, понятно, тоже не сообщили. Всё самое интересное осталось за стенками холодильника, ставшего к тому временем исторической ценностью и отошедшего под надзор правительства.
Зато лишь только срок аренды закончился, меня разморозили, напоили чаем и выпроводили на улицу. Хотя нет, всё было не совсем так: сначала мне пожал руку сааам Президент, поздравив с «прибытием в будущее», а уже потом я оказался в занюханной квартирке на краю города, назначенной моим новым жильем.
Столица за два века изменилась до неузнаваемости. Я не пробыл здесь еще и двух месяцев, но уже сделал много неприятных открытий. Первое, что я узнал: дом моего папаши давно снесли, а искать следы самого папаши нет никакого смысла. Поверх старых кладбищ раскинулись элитные районы. Новых же кладбищ не существует как таковых.
Человечество умудрилось так испортить землю пестицидами, что трупы в ней больше не разлагаются. Из морга усопших отправляют прямиком в биореактор.
Сам биореактор мне тоже показали — большое серое здание. Я поглазел с минуту, а потом мою грудь пронзила резкая боль. Голова закружилась, я осел мешком на тротуар и проблевался выпитым чаем.
Очнувшись, увидел перед собой белые халаты.

В принципе, рак на данном витке развития цивилизации — не такая уж проблема. Цепочку ДНК, насколько помню, еще в годы моей юности расшифровали, и какая-то жопа даже получила за это Нобеля. После этого с генетикой только осел не забавлялся. Дилетанты наделали в кустарных условиях недоразвитых уродов, которых власти потом долго и нудно отстреливали, а демократы вопили о равных правах для всех. Но после того, как Америка на глазах у всех накрылась медным тазом, в демократию уже никто особо не верит.
Когда война с китайцами закончилась, дело взяли под государственный контроль, открыли клиники, и народ кинулся лечить свои болячки. Выращенные по индивидуальному заказу органы, всё такое… Я всю эту лафу благополучно проспал, а мой дорогой папа не вынул сынка из саркофага, потому что сам к тому моменту склеил ласты.
Не подумайте, что медикам теперь нечем заняться. Просто народ перестал болеть чем-то серьезным. У всех крепкое здоровье, не расшатанное алкоголем и прочей дрянью — вместо наркотиков современная молодежь, желающая забалдеть, пользуется портативными генераторами помех. Эти штучки воздействуют прямиком на мозговые волны и дают галлюцинации. Я пробовал — дерьмо и суррогат, с амстердамской дурью не сравнится. Что такое амтстердамская дурь — ну это долго объяснять. Да и черт с ней. Меня после прибытия больше интересовало, как подлечить организм, пока я не скопытился. Не до развлечений…
Есть тут докторишки — лечат что угодно. Рак в том числе. О таких мелочах как педерастия, СПИД или болезнь Дауна даже не говорю. Теперь, когда генокод нации почищен и утвержден в виде госстандарта, это уже экзотика, частный случай. А цена частных случаев достаточно высока. Всё равно что ручная сборка.
Врачи было со мной любезны. Пообещали серьезную скидку. Предложили лечиться в кредит. Но для получения кредита надо было как минимум найти работу…

В сущности, я ведь привык совершенно к другому. Поиски работы для меня всегда были временем сонной безмятежности. Есть круг знакомых, таких же как ты беззаботных болванов, которых ты однажды оповещаешь о желании поиметь пару медяков. Потом ты сколько-то дней подряд дуешь пиво с друзьями, травишь байки, гуляешь, смотришь на закат, в общем, оттягиваешься — и рано или поздно тебе оставляют сообщение на домашнем автоответчике: «Эй, чувак, для тебя есть работа». Все люди братья, все должны помогать друг другу.
Однако тут не так. Тут я и друзей-то завести смог, хотя обошел все бары и ночные клубы, побывал в местах тусовок и облазил парки. Везде встречают по одежке. Вот взять ролики. Без них никто не выходит из дома, потому что гонять на роликах — модно. А у кого нет роликов — тот лох и чмошник, что-то вроде бомжа. Девушки смотрят, хихикают и отворачиваются, как будто мои ботинки дерьмом обмазаны. Идиотизм. Я в свое время тоже понтовался новым видеотелефоном, но до такого маразма не доходило.
Современная молодежь — инфантильные имбецилы, с ними общаться просто западло. Отношения между полами отдают какой-то придурочной картинностью. Например, если молодой человек идет куда-то с девушкой, он надевает на нее поводок. В мое время так водили на прогулку собачек. Но здесь собак нет. Кошек тоже. Я вообще не видел ни животных, ни птиц. Мне сказали, что животные были упразднены, как разносчики паразитов. Упразднены — как вам это слово?
Зато на улицах много роботов. Ездят на гусеницах, блестят линзами. Пытаются изображать дружелюбие и всем подряд предлагают помощь. Это они отвезли меня в больницу, когда я потерял сознание, шлепнувшись на тротуар. Но я им не доверяю.
Молодежь живет на всем готовом и деградирует. Казалось бы — идеальные условия для эпикурейства, но, оказывается, нет: сейчас в моде платонизм. Секс считается чем-то неприличным и чуть ли не греховным. Сношать можно только суррогатных матерей, для которых это профессия, и только с целью зачатия ребенка. С тех пор, как за людей всё делают компьютеры, народ совсем свихнулся. Я спросил у одного случайного знакомого, верят ли люди в каких-нибудь богов, и он на полном серьезе ответил: да, все верят в «бога из машины». Такой феерический бред я слышу на каждом шагу. Они даже книг не читают — во-первых потому, что письменные шрифты изменились до неузнаваемости и их давно никто не учит, а во-вторых, книг просто не достать. Да и кому они сейчас нужны, при таком-то раскладе.

Немного о Машине. Машина — это гигантский компьютер на каких-то там кристаллах, занимающий два небоскреба. Строили его сорок лет, вбухав в эту хреновину бешеные миллиарды. Взятые за горло налогоплательщики плакали и отдавали последнее. Зато теперь никто ни о чем не беспокоится: Машина всё знает и всё умеет, она круглые сутки считает, сравнивает, анализирует и выносит решения. Она тебе и судья, и туристический гид, и психоаналитик. По ее совету были отменены налоги и открыты границы. По ее проектам строятся новые роботы. Машина подчиняется только Президенту. Она всегда посоветует цвет обоев для детской, подберет прическу и составит диетическое меню. Если ты вляпался в какое-нибудь дерьмо — даст адрес химчистки или центра реабилитации. Если тебе скучно — пришлет сообщение с веселым анекдотом. Меня тоже в какой-то мере считают порождением Машины: с тех пор, как весь частный бизнес отошел под юрисдикцию государства, подсчетом дат и регуляцией температурного режима в криогенных колыбелях занимается именно она.
Как результат, поисками работы никто себе голову не забивает. Еще при рождении твои метрические данные, проба ДНК и результаты экспресс-психотестов автоматически скармливаются базе данных, и с этого момента можешь не париться насчет биржи труда: к двадцати годам тебе где-нибудь уже приготовлено теплое местечко. Это если ты вообще захочешь работать. Народ разленился. Вот уже три поколения подряд никто никуда не спешит: нет ни болезней, ни войн, ни срочности в чем-либо. И при этом всем друг на друга насрать.
На меня им тоже плевать с высокой горы. По прибытии мне назначили еженедельное пособие, но этого хватало только на жратву и предметы первой необходимости. Лечение оставалось недостижимой роскошью. А метастазы продолжали прорастать сквозь моё тело, словно грибница. И работы, черт задери, мне никто не предлагал. Все, у кого я просил помощи, разводили руками и пытались поскорее улизнуть. Машина же мои запросы упрямо игнорировала, потому что в моей ДНК не был зашифрован серийный код, как у прочих граждан. Микрочип, заменяющий здесь загранпаспорт и водительские права, я под шкуру загонять отказался. Видел я в детстве киношки про такие чипы. Америка из-за них и погорела. На хрен надо…
Я установил в своей квартирке старый добрый автоответчик, но он тоже почему-то не помогал. Очевидно, мои навыки тамады и умение говорить разными голосами мало кого интересовали — свадеб тут не играют с прошлого века, браки давно признаны ярмом на шее общества, так на хрена ж им тогда тамада? А если кто захотел детей (или просто вздумалось попарить кочерыжку) — сдал сперму, заплатил суррогатной матери за сеанс близости, и можно дальше гулять. В случае беременности о женщине и ее потомстве позаботится государство. Эротоманы, должно быть, в восторге от того, что им оставили хоть какой-то зазор, но особо по таким заведениям не пошляешься: разрешено делать не больше шести попыток зачатия в год. Вот так власти побороли проституцию и научились поощрять рождаемость. Никто ни за что не в ответе, и мораль соблюдена.
За бортом остались только китайцы: им сначала припомнили уничтоженную Америку, потом обнародовали зверства, творимые на давешней войне, и после долгих споров ограничили узкоглазых двумя ежегодными попытками. Ну, последнее неудивительно. За развязывание Третьей мировой я бы им вообще размножаться запретил.

С каждым днем становилось всё поганей. Боль накатывала волнами и снова отступала, чтобы вернуться и однажды остаться со мной до самого конца. Дышал я с большой осторожностью. Помереть было бы не так жалко, если бы хоть одна собака пришла проводить меня в последний путь. Но мне предстояло быть распыленным на микрочастицы и помещенным в ячейку склепа при биореакторе. Такое меня не устраивало.
В отчаяньи я искал место, где могу пригодиться. Но список профессий, найденных в базе данных по запросу «работа», ужасал: ничего из предложенного мне списка я не знал и даже не надеялся освоить. Везде, куда я приходил, надо мной просто смеялись. Если настаивал, указывали на год моего рождения и говорили, что мне давно пора отдыхать на пенсии.
Тогда я обратил внимание на радио, которое круглые сутки играло из всех отверстий. Передачи вел какой-то мерзкий манерный тип по имени Оззи. Я хлопнул себя по лбу и связался с руководством радиостанции. Ответ меня разочаровал: Оззи был всеобщим любимцем, и в других харизматичных ведущих они не нуждались. Новостями занимался какой-то гэкающий чурбан, оказавшийся сынком директора, так что эта кандидатура тоже отпадала. Но мой голос сочли интересным, и несколько раз меня привлекли к записи рекламных роликов, которыми Оззи брезговал.
Я намекнул, что мне нужна постоянная работа. Меня не поняли. Здесь этим никто не парился. Я намекнул, что нахожусь в отчаянном положении. Но что такое рак, эти ослы тоже не представляли. Кляня здоровую нацию, я пошел на окраину города, где меня никто не мог видеть, и там хорошенько всплакнул. Солнце зашло, смеркалось, а слезы продолжали течь, и я ощущал себя совершенно одиноким. Всё тело ныло, перетруженные легкие сипели и разрывались от боли.
Тут меня окликнули.

Оглядевшись, я понял, что забрел на какую-то доисторическую помойку. Повсюду валялись горы неутилизованной мебели, разломанная техника и прочий хлам. А неподалеку чей-то сгорбленный силуэт колдовал над маленьким костерком.
Сердце моё забилось, когда я понял, что этот человек жжет… книги. Превозмогая боль, я подошел к огню и попросил разрешения присесть. Хозяин костра кивнул.
Так я познакомился с бомжом из будущего.
— Валентин, — представился он, протягивая мне свою лапу. — Выкидыш из морозилки. Сегодня мне стукнуло сто пятьдесят!
Он расхохотался, и на меня повеяло спиртовыми парами.
Мы разговорились. Валентин обитал здесь уже почти пятнадцать лет, но так и не вписался в современное общество. Жить на свалку он ушел в знак протеста.
— Я был нефтяником, — пожаловался мой новый товарищ по несчастью. — Знаешь, что такое нефть? Ну да, черное золото… Денег куры не клевали. Оплатил эта хренову спячку на сто лет, потому что думал, что в будущем будет лучше и интересней. А что оказалось: нефть из недр давно всю выкачали, и теперь я никому здесь не нужен. Рыбалку вот еще очень любил, так тут и рыбы не осталось. Жрут всякую дрянь, вегетарианцы херовы! Сухой закон ввели, как при Мишке Горбатом… Был такой правитель на Руси. Приходится самому гнать. Не хочешь попробовать?
Я не отказался. Пойло отдавало какой-то химией, но внутри заметно потеплело.
— Деньги мои сгорели вместе с банком,  в который я их положил, — продолжал свою исповедь Валентин. — Работы никакой не дали — говорят, нет вакансий для бурильщиков, потому что бурить нечего... А кто я без работы? Никто. Пустышка. Пережиток прошлого. Меня для них не существует. Вот и сижу здесь, подальше от всех этих рож. Зато говорящие жестянки не достают. Они же везде, везде!
— Не совсем так, — возразил я, чувствуя, что хмелею. — Меня поселили в таком гадюшнике, что там даже роботы не водятся. Зато хоть какая-то крыша над головой…
— Лажа это всё. Мне сначала тоже дали местечко, а потом оказалось, что эти дома вышли из моды и весь квартал идет под снос. Поселился в другом районе — и через полгода повторилось то же самое. Счас там построили виллы для больших шишек. Они нас вообще за людей не держат, гоняют туда-сюда… А я не овца, чтобы от бульдозеров бегать.
— Так что, на свалке лучше, что ли?
— Для меня — да. Тут спокойнее, шума нет. Я себе хибарку оборудовал. Хотя, слыхал от ребят с Юго-Запада, свалки тоже сносить собираются. И я им верю, ёпт. С утра прилетал джет из города, чего-то рахнюхивал и камерой своей щелкал. А я тебе вот что скажу… — Валентин огляделся, наклонился к моему уху и громко зашептал, дыша ядерным перегаром: — Пусть только попробуют сунуться… Я тут нашел взрывчатку. Если припрутся эти лупоглазые — взлетят на воздух. И не смотри так… Я не бурильщик по профессии, неправду сказал. Десять лет от китаёзов нефтяные вышки охранял, так что с железякам справлюсь как-нибудь!
Он куда-то ушел на пару минут и, вернувшись, поставил на огонь жестяную банку.
— Фасоль. Дрянь редкостная, меня от нее пучит. Желудок уже не тот. Но не фастфуд, и то хорошо. А баб местных видел? Красивые, ага. Теперешние все красивые… — Бомж вздохнул. — Только крутить их на «это самое» бесполезно.  Я сто раз обломался и плюнул. Тут совсем другие порядки, всё с ног на голову. Не народ — растения безмозглые. Что главная жестянка придумает — то им и хорошо…
— А Президент?
— А что Президент? Ему до задницы. И вообще всем всё до задницы — ничего не хотят и не умеют. Все равно что эмиграцию попал, елки-палки…
Я поинтересовался, зачем Валентин сжигает книги.
— Так это дерьмо, а не книги, — сказал Валентин, плюнув в костер. — Журналы для хакеров. Кто-то выбросил макулатуру. Двадцать второй век — это уже древняя история, всё давно устарело. Сколько тут живу, ни разу не видел, чтобы кто-то своими руками хоть лампочку вкрутил! Они пользуются компьютерами, но давно разучились их делать, всё на Машину свою свалили. Технари совсем перевелись. И чтива, ёкарный бабай, никакого нет. Я пытался искать детективы, но ни черта не нашел. А греться чем-то надо. Да куда ты в костер лезешь, вон там целый контейнер этого мусора — бери и читай, если умеешь. А если порыться как следует, можно и полезное что-то откопать. Я вот сапоги резиновые нашел, целую кучу. В самый раз по дерьму ходить — сейчас таких уже не делают. А на роликах своих пусть сами катаются…
Я поблагодарил своего нового друга за гостеприимство и ушел, пообещав навещать его. Хотя уже знал, что сил на это у меня не хватит. С собой я унес пачку журналов.

В одном из этих журнальчиков я и вычитал про киберджиннов — парней, которые забавлялись тем, что сливали свою личность на микрокомпьютер и отправляли гулять отдельно от тела. Тело после этого вскоре погибало, но тинейджеров-самоубийц хватало везде и всегда, так что авторы статьи особо не истерили по столь мелкому поводу. На нескольких страницах приводились подробные схемы и красочные иллюстрации со сносками.
Я решил этим воспользоваться. С утра, правда, не смог встать, но потом отхаркался кровью, и меня слегка отпустило. Следовало спешить. Организм протестовал, и свет то и дело норовил померкнуть в глазах, но пережитый испуг подстегивал меня.
Делая остановки на углу каждого квартала, чтобы отдышаться и свериться по карте, я кое-как доволокся до Технологического музея. Мышью пересек пустынный холл, где на обозрение были выставлены каменный топор и грубое деревянное колесо, доехал на лифте до этажа, представляющего  двадцать второй век и отправился к хакерским стендам. В центре зала торчала на мраморном постаменте небольшая бронзовая статуэтка. Присмотревшись, я узнал копию роденовского «Мыслителя». Здесь меня опять прихватило, и если бы я не пренебрег завтраком, то непременно наблевал бы на ковер.
Терять было нечего. Я поднялся на ноги и попытался снять «Мыслителя» с постамента. Тот держался крепко. Поразмыслив, я спустился на лифте вниз и через несколько минут вернулся, сжимая в руках колесо и каменный топор. Колесом я заклинил двери лифта. С топором же отправился в зал. Кража первых экспонатов прошла без эксцессов, и совершать дальнейшие преступления было уже легче. Сначала я перебил все камеры слежения, а потом расколотил — правда, не с первого раза — толстое стекло, за которым находились нужные мне предметы.
Микросхем я не увидел. В поле зрения присутствовал только головной электронный телескоп с магнитными линзами. Издевательская табличка сообщала маленькими буквами, что схемы выложены здесь же на сукне. Я повертел микроскоп в руках, пытаясь отыскать кнопку включения, но она не упорно находилась. Уши уловили едва слышное жужжание второго лифта — не по мою ли это душу? В утренний час зал еще пустовал, но ползать с лупой времени явно не было. Оставалось верить. Стараясь не дышать на ткань, я аккуратно завязал ее мешочком, сунул в рюкзак микроскоп и уже в дверях столкнулся с роботами-уборщиками. Без всякого выражения зыркнув на меня своими выпуклыми очами, тупые машинки с один голос поинтересовались, не нужна ли какая помощь.
— Спасибо, сам справлюсь, — выкашлял я, забрасывая рюкзак за спину. — А вот за той статуей спрятался один нехороший тип, вам следует им заняться, и побыстрей.
Железяки обменялись тревожными щелчками, и в их суставчатых лапах мгновенно выросло по короткой дубинке. Охренеть! Выходит, не такие уж они и безобидные — я порадовался, что вовремя спрятал топор за спину. Дождавшись, пока роботы отъедут на порядочное расстояние, вытер кровь с подбородка, разбил кнопки обоих лифтов, вскочил в закрывающиеся двери и спустился вниз.

Дома я внимательно рассмотрел чудовищно мелкие детальки и отобрал несколько нужных. С перепайкой схем пришлось провозиться до вечера. Оказалось ничего сложного: найденный среди деталей паяльник с этим справился, хотя работать с микроскопом, надетым на голову, было жутко неудобно. Делать это пришлось с помощь пинцета. Мозги уже почти ничего не соображали, и я несколько раз прошил себе паяльником пальцы — ощущение было, как от осиных уколов.
Напоследок присобачил линзы. Потом с невольной дрожью в пальцах активизировал получившееся устройство, стянул очки, лег на водяную кровать и пронаблюдал, как мир преображается.
Собственно, ничего особенного не произошло. Если призвать на помощь расхожий штамп, каким в дешевом палп-фикшне описывается выход души из тела, то можно сказать так: я покинул собственное тело и завис под потолком. Хотя нет, это слишком грубо и не отражает сути. Попытка номер два: представьте, что вы ненадолго зажмурились, а когда открыли глаза, вокруг что-то неуловимо изменилось. Представили? А теперь попробуйте представить то же самое, только без зажмуривания. Получится что-то похожее. Может, и звучит идиотски, но по-другому объяснить не могу.
Технически всё обстояло проще. Вся информация о моей личности подверглась копированию и перетекла из слабеющего мозга в микроскопические соты спаянной мной машинки. Все мысли, идеи, воспоминания и чувства уместились в капсуле диаметром в четверть миллиметра. Я ощутил себя как-то по-новому, словно только что родился. Я стал киберджинном.
Сначала мне было трудно разобраться с чувствами. Это похоже на то, как если бы вы, проснувшись поутру, обнаружили, что вместо глаз у вас прорезались уши, уши превратились в рты, а на месте рта проклюнулся глаз. Или наоборот. Потом хаос прошел, и ощущения стали более информативными. Первая мысль была такой: я больше не испытываю боли в груди, в голове и в пальце. Ощущение наличия этих частей тела пропало вместе с болью. Вторая мысль: я могу видеть. Третье: я могу слышать. Четвертая была уже вопросом: а как я теперь буду двигаться?..
С этим удалось разобраться буквально за несколько секунд. В устройство был вмонтирован малюсенький моторчик, позволявший передвигаться по воздуху, зависать на месте и даже закладывать виражи. Также я понял, что именно изменилось с моим зрением: обзор стал шире, и на периферийном зрении больше не маячил мой нос.
Первым делом я пошел (правильнее все-таки полетел) к зеркалу, но в нем ничего не отразилось. Капсула, в которой я запер свое сознание, была слишком мала для невооруженного глаза. Мельче самой мелкой мошки. Это мне не понравилось. Я пожелал активизировать свою трехмерную модель, и в зеркале возникла моя фигура. Но… почему-то лишь до пояса.
Проклятье. Видимо, детальки слишком долго пролежали в музее, и при скачивании информации произошел какой-то сбой. С минуту я тупо рассматривал то место на поясе, под которым начиналась пустота. Протянул руку к зеркалу и тут же отдернул — пальцы прошли сквозь амальгаму без всякого сопротивления.  Потом обернулся (развернул капсулу?) к истерзанному опухолями телу, из которого медленно уходила жизнь. Не знаю, каким образом хакеры научились выдергивать из тела само ощущение человеческого «я», но, очевидно, это работало. Передо мной лежала опустевшая оболочка. Куколка. Змеиная кожа. Скорлупа, из которой упорхнула цыпленок. Мое тело больше не принадлежало мне. Капитан покинул штурвал тонущего судна, и брошенный корабль покорился воле волн.
Скоро началась агония, дыхание остановилось, зрачки замерли, щеки посерели, и я понял, что умер.
А через полчаса автоответчик сообщил новость: меня приняли на работу и с завтрашнего дня предлагали приступить к обязанностям.
Чертовы ублюдки! Я мысленно подключился к спутниковой базе данных (так называемый «Интернет-7»), сделал запрос на имя Оззи и с удивлением узнал, что накануне он нелепо и неожиданно погиб, подавившись бубликом перед самым вечерним эфиром.
Да, народ здесь дохнет и без всяких болезней. Для меня это уже не имело значения.

Протекло три дня. Моё несчастное тело начало разлагаться, но никто не спешил его хоронить. Дом, где мне выделили жилье, был почти весь расселен, и робот-уборщик, который мог бы меня обнаружить, на этаже не полагался. Некому было даже закрыть мне глаза. С радиостанции еще дважды присылали голосовые сообщения (каждый раз — голосом Оззи), но никто не удосужился приехать, чтобы поговорить со мной лично. Или хотя бы найти то, что осталось от их потенциального работника.
Я забыл выключить микропаяльник, и вспомнил об этом только тогда, когда он прожег край стола и упал на водяную кровать. Пленка мгновенно расползлась, выхлестнув всё содержимое наружу. Мне было больно смотреть на свои останки, плавающие в луже, и я решил переселиться. Отключив глючной безногий портрет, делавший меня похожим на джинна из детского мультика, я просочился в щель под дверью и невидимкой полетел на радиостанцию, в коридорах которой провел следующие три недели. Выбор был обоснован: я желал сатисфакции за то, что эти сволочи не позвонили мне днем раньше. Ведь, получив аванс, я мог бы еще вылечиться! А теперь… Теперь я был просто бесплотным духом, да еще без ног. Позорище, одно слово. Вовсе не об этом я мечтал…
Чтобы как-то развлечься, я выдернул из сети все данные о старине Оззи и позаимствовал его внешность. Радиоведущий, мир его праху, оказался приятным с виду блондином, вот только ноги у него были ужасно кривые. Но зато это были ноги.
Когда мне бывало скучно, я выскакивал в обличье Оззи перед кем-нибудь из работников радио и тут же уходил сквозь стену, с удовольствием слушая испуганные визги и стук упавшего тела. Также мне нравилось невзначай подкараулить припозднившуюся жертву у лифта и пронестись перед ней по воздуху, потрясая вытянутыми руками и корча дикие рожи. Это всегда производило впечатление.
Я изгалялся как мог: подсматривал пароли, а потом перепрограммировал утвержденные Машиной плей-листы или стирал рекламные заставки, подменяя их звуковыми дорожками из старых порнофильмов. Но, к несчастью, такую информацию достаточно быстро восстанавливали. Тогда я придумал другой ход: стал срывать ежевечерние выпуски новостных блоков, забираясь в микрофоны и заставляя их оглушительно трещать.
Главным образом меня возмущало то, что развлекательные передачи продолжались вести голосом Оззи! И даже присланное мне сообщение о приеме на работу было записано синтезированным голосом Оззи, хотя сам Оззи на тот момент был уже мертв! Как я понял из разговора его бывших коллег, Машина порекомендовала руководству радиостанции не лишать слушателей любимого героя. Гребаные умники, подумал я, а как же чувство утраты? Неужели бедняга не заслужил, чтобы по нему скорбели? И уж наверняка никто не шел за гробом — хотя бы потому, что гроб умершему не полагался. Судьба сыграла с нами обоими злую шутку: для всех слушателей несчастный радиоведущий был живее всех живых, но по факту я, пожалуй, был поживей его. Во всяком случае, продолжало жить мое бестелесное сознание…
Своими перформансами я добился того, что на радиостанции зазвучало забытое слово «призрак». Кто-то, порывшись в архивах онлайн-библиотек, высказал здравую мысль о том, что прах усопшего надо найти и похоронить, и тогда душа усопшего упокоится. Я приготовился наконец-то лицезреть собственные похороны, но эти придурки даже не подумали искать мое тело — они отправились в морг, забрали оттуда коробочку с прахом Оззи и тайком закопали ее на пустыре.
Я понял, что облажался. Дерьмовость ситуации состояла в том, что свою собственную голограмму я больше не мог загружать: не хватало мощности. Без этого вся моя затея теряла смысл. Оставалась возможность подать сигнал голосом, но я слишком поздно вспомнил, что киберджинны нуждаются в подзарядке батареек. Голос мой успел сесть, и у меня выходило лишь кваканье, от которого все разбегались в разные стороны. Где достать новые батарейки, я не имел понятия. Да и кто способен подзарядить киберджинна? Я снова начал умирать — на этот раз насовсем.
Скука и одиночество отбили желание развлекаться. В тоске я отправился на свалку, и там обнаружил, что Валентина больше нет. Тело друга было раздавлено всмятку и втёрто в грязь, и опознать его я смог только по резиновым сапогам. Обгоревший остов бульдозера, посягнувшего на его территорию, уперся развороченной кабиной в огромную кучу мусора чуть поодаль. Гляделки машины лопнули, гусеницы размотались. Земля вокруг была перепахана. Я летал по свалке, пытаясь представить происшедшую здесь битву, и в мыслях всплывали картинки из виденных в детстве фильмов про Вторую мировую войну: обвешанный гранатами солдат бросается под танк; партизаны пускают под откос вражеский состав; посеченная пулями табличка «минное поле» висит на обрывках колючей проволоки…
Останки старика давно загнили, но, как и я сам, он никому не был нужен. У меня мелькнула мысль, что если бы животных в свое время не извели под корень, труп уже объели бы собаки или крысы. Валентин отказался в свое время от вживления микрочипа — а это значит, что юридически он считался умершим еще много лет назад, в день заморозки. Как и я. Как и все изгои, выгруженные из холодильника в объятия этого бездушного, стерильного мира. Каждому из этих несчастных с улыбкой пожимал руку Президент, но в глазах его при этом читалось: вас нет в наших списках, ребята, идите в задницу. Нам неинтересно, когда вы жили и что чувствовали. Вы здесь лишние, и очень скоро это поймете.
Ветер трепал разбросанные журналы, отчего лица на мятых и покоробленных дождями обложках гримасничали и подмигивали. Силы оставили меня. Выключив мотор, я опустился на выцветшую глянцевую страницу.
Плакать я не мог. Я осознал, что не способен помочь ни себе, ни кому-то еще. Но я еще мог разбирать буквы, и потому успокоил себя единственным доступным мне занятием — чтением.

В данный момент я лечу обратно в город. Батарейки барахлят всё сильней, моё суденышко то и дело сносит боковым ветром, но, кажется, это уже не проблема. Дело в том, что чтение — вообще полезная штука.
Оказывается, киберджиннам доступен апгрейд. И какой апгрейд! Хакеры в двадцать втором веке были совсем не дураки пошалить.
И теперь мне уже неинтересно смотреть на собственные похороны. Есть задачи поактуальней. Я высматриваю на улицах какого-нибудь тупицу с приятной внешностью. Тупицу в хорошей одежде. Возможно, с красивой девушкой на поводке. Да, лучше всего с девушкой. И с генератором помех на поясе. А можно и не искать мелких тупиц, ведь они не виноваты в том, что их так воспитали. Но в любом государстве есть тот, кто отвечает за всё творящееся блядство. Я уже встречался с ним однажды, так что опознать этого человека не составит труда.
Как только объект будет обнаружен, я последую за ним, незаметный для охраны и телекамер. А когда он уснет в своей постели — проскользну к нему в ухо и поползу прямо в мозг. Я внимательно изучил советы по взлому, так что проснется он уже другим человеком.
Мной.
Для постоянной подзарядки батареек вполне будет хватать тех ничтожных импульсов, которые доносят информацию от мозга к нервным окончаниям. Так что, кажется, жизнь налаживается.
Первым делом я похороню то, что осталось от моего тела в квартирке на пятидесятом этаже пустующего дома. Потом позабочусь о Валентине. А потом… окей, буду просто жить. Ну, может быть, немного пошалю. Самую малость. Честно говоря, они меня все достали.
И пусть ищут книги, пусть читают «Экзорциста» Уильяма Питера Блэтти. Пусть просвещаются и с опаской болтают об одержимости дьяволом. Мне насрать, как это назовут.
Одержимость. Забавное слово, что-то в нем есть мрачное и таинственное. В конце концов, если задуматься, быть дьяволом — не такая плохая работенка для мира, погрязшего в платонической любви. Уж с ней-то я как-нибудь справлюсь. «Секс греховен» — нет, ну вы слышали такое? Я им, блядь, покажу бога из машины.

12, 17 июля 2006 г.