Солнце еще только позолотило край горизонта, когда Мазай вышел из дома. На плече он нёс вёсла, за поясным шнурком висел топор.
Старик хмурился. Настоящая весна всё никак не приходила, а печку топить чем-то было нужно.
Постояв с минуту на бугорке, за которым протоптанная годами тропинка терялась в грязном песке, Мазай направился к реке: в половодье там можно было наловить немало древесных обломков, плавника и прочей дряни, которая в подсушенном виде горела и давала тепло.
Вот и река. Раздутая, разлившаяся, вспухшая, словно беременная баба, она внушала уважение. Вдоль берегов катили хлопья грязной пены, песок здесь сменился черноземом пополам с сорной травой. Врезаясь носом в холодную землю, на берегу застыла старая пошарпанная лодка.
Прикрываясь от ветерка, Мазай закурил, глаза его потеплели. Ноги вязли в утреннем тумане, податливом, как пуховая перина. Скользящая серой лентой вода словно бы тяжело дышала, испаряясь в морозный воздух бело-дымным киселем.
Над дремлющей рекой перекликнулись вороны и, летя на противоположный берег, внимательно глянули на Мазая.
— Фу, черти! — Мазай закашлялся, выплюнул самокрутку и махнул им вслед рукой. 
Сев в лодку и оттолкнувшись от берега, старик положил весна в уключины и быстро стал выгребать на середину. Берег тут же размылся и пропал в тумане. Свежело; Мазай поежился. По сторонам несло всякий мусор: палки, ветки и веточки, коренья, полоски коры, — ежегодный разлив точил лес как трудолюбивый бобер. Река наступала: по ночам, ворочаясь в своем сарае, Мазай мог слышать, как  с шумом обрушиваются в воду деревья, чьи корни река мыла каждую весну едва ли не с самого рождения.
Вот и первые островки. На клочках суши чинно сидели зайцы, переступая лапками по мокрой земле. Мазай некоторое время сурово смотрел на них, потом смячился.
— Идите сюда, так и быть.
Зайцы попрыгали в лодку.
То же самое произошло еще у трёх островков. Зайцев было много, и каждый хотел жить. Для всех в лодке нашлось местечко.
Потом Мазай сидел и курил, глядя на восход. Весла он положил и позволил лодке плыть по воле течения. Красивые утренние пейзажи временами навевали на него поэтические настроения. На несколько минут забыв о цели своей поездки, Мазай достал из-за голенища валенка махонькую книжечку с потрепанными страницами, грифель, и, взглянув на сгрудившихся в другом конце лодки озябших, взъерошенных зайцев, написал на чистом листке крупными печатными буквами:

«В нашем болотистом, низменном крае
Впятеро больше бы дичи велось,
Кабы сетями её не ловили,
Кабы силками её не давили…
Зайцев вот тоже – их жалко до слёз…»

Из тумана выплыло длинное суковатое бревно, на котором дрожало с десяток зайцев. Старик спрятал книжку в валенок и закурил. Табак был крепок, вонюч и отчаянно ел глаза.
— Взял бы я вас, да ведь лодку потопите!… — с сожалением сказал Мазай, глотая внезапно набежавшие слёзы. Однако бревно отпускать тоже не хотелось: такая деревяха дня три гореть будет, если не пять, — много ли старику надо? Вздохнув, Мазай почесал треух  и аккуратно стал цеплять бревно багром.
После снова взялся было за грифель, но вдохновенье уже всё вышло. Посидел, глядя на своих пушистых пассажиров, и сказал со значением:
— Да где бы вы были, косые, без меня-то? Правильно, утопли бы все. Или лисичке на корм достались. Хе…
Только было начавший расходиться туман внезапно снова загустел. Мазай неодобрительно цыкнул, и зайцы пригнули уши, как от щелкнувшего курка.
— Трусишки… — вздохнул старик, берясь за весло.
Но чу!.. Что это? Откуда-то сзади послышалась разудалая музыка. Мазай прислушался и шмыгнул носом. Звук будто бы приближался.
— Деревенские, что ль, играють? Так ить рано ж еще… — недоуменно пробормотал Мазай, жуя погасшую самокрутку. — Аль свадьба у кого?
Однако деревня осталась ниже по течению, музыка же раздавалась прямо за спиной. Бросив весло, Мазай обернулся. Из-за острова на стрежень выкатывали здоровенные челны, расписанные всеми оттенками красного. В самом здоровенном, на борту которого красовалась надпись «Степан Разин», стоял некий лохматый мужик с цыганской медной серьгой в ухе и мрачной решимостью в красных от пьянки глазах. Цветастая рубаха обтягивала его мощный торс подобно парусу. Над головой он держал молодую женщину с тонкой талией, завернутую в расшитый бисером ковёр. Та что-то лопотала не по-русски.
С соседнего челна крикнули:
— Давай, Стенька! Покажи ей!..
Вжарила гармошка, засмеялись дудки. Женщина с жалобным вскриком полетела в воду. Взметнулся целый фонтан брызг.
— Что делают, черти! — прошептал в сердцах Мазай, едва не вывалившись из лодки, чем до смерти перепугал находившихся там зайцев.
— Плывем далее, — объявил тем временем лохматый, махнув рукой. Челны скрипнули и потонули в тумане.
Мазай подождал, пока звуки музыки стихнут вдали, и только после этого стал выбираться из прибрежных камышей, куда успел заблаговременно спрятаться. Поглядев на место, где тело ушло под воду, Мазай покачал головой и стащил с головы треух.
— Вон ить что делают, черти…
Он снова стал выгребать на середину. Настроение было испорчено. Даже появившееся наконец-то из тумана солнце не радовало. Свертывая новую самокрутку, Мазай раскрыл рот и снова едва не выпал за борт: из тумана выплывало огромное деревянное строение, сшитое из вековых досок и размером с хороший столичный  дом. В проемах многочисленных квадратных окошек вперемешку торчали головы диковинных зверей, жадно смотревших на близкий берег. Некоторые время от времени раскрывали рты и противно орали.
— Что еще за плавучий зоопарк, мать-тудыть! — гаркнул в сердцах Мазай, стараясь удержать лодку в вертикальном состоянии. – Так ить и перевернуться можно! Козлы!
Невиданный корабль пёр как мамонт, разгоняя во все стороны крутящийся по воде мусор. Чтобы не перевернуться, Мазаю пришлось спешно отплывать в сторону.
Из носового иллюминатора как чертик из коробочки высунулся древний старик в огромным носом, задрапированный в какие-то занавески. Старик был лыс как колено, однако бороду имел длинную и белейшую. На ладони он держал голубя. Взмах рукой — и голубь ввинтился в небо. Сделав круг над странным, будто бы доисторическим судном, наглая птица неожиданно метко какнула Мазаю на лысину и полетела восвояси.
Длинноносый старик подслеповато посмотрел ей вслед из-под ладони и пробормотал:
— Рановато… Воды еще не сошли.
— Да куды ж им сойти-то? Лёд токмо сломался, воде ишшо текти да текти! –— крикнул сердито Мазай, привстав в лодке с веслом в руках, и вдруг смягчился, подмигнув старику:
— Отец, зверушки у тебя забавны какия… Скоко берешь за посмотреть?
Старик с осуждением поглядел на него из-под кустистых бровей и со стуком захлопнул иллюминатор. Под какофонию блеянья, фырканья, кукареканья и каких-то совсем уж обезьяньих визгов судно потащилось дальше и скоро растаяло за поворотом.
— Ну и плыви себе. Вишь ты, махина-то какая… — пробормотал Мазай, обтирая лысину пучком жухлой травы, который подобрал на дне лодки. Бросив траву за борт, он опять нахлобучил свой треух, хотя уже было не холодно.
Ниже по течению, у поворота туман клубился сильно, но оба берега были видны вполне отчетливо. Тусклое сияние играло на волнах. Мазай зачерпнул ладонью воду и крякнул:
— Ух, ледяная…
С дальнего берега донесся тихий скрип уключин.
— Кого там еще несет-то?? — пробурчал Мазай в полном уже недоумении. По утрам река Соша  всегда была пустынна, а уж тем более по весне, в половодье, когда утопнуть здесь — самое плевое дело.  И чего им неймётся?…
Ялик явно был взят на прокат. На веслах сидел огромного вида мужичина, русая борода лопатой; поверх красной рубахи со шнурками на нём был повязан дворницкий фартук.
Мазай молча наблюдал, как тот работал веслами. Выгребя на середину, мужик нагнулся и взял что-то в руки. Мазай увидел, что это собачонка испанской породы — белая с черными пятнами, длинными лохматыми ушами и хвостом в виде трубы. Не поднимая глаз, она быстро навязал ей на шею два кирпича. Собачка смотрела без страха. Мужик прижал её к себе, поднял над водой.
— Стой!.. Погоди!.. — Крикнул Мазай, подымаясь.
Но было поздно. Коротко тявкнув, собака шлёпнулась в воду.
— Ну вот… — Мазай посмотрел на зайцев, потом на мужика в ялике, подыскивая слова покрепче. Слов не находилось.
Тут случилось странное. Глядя на идущие по воде круги, мужичина вдруг утробно замычал и разрыдался. Схватив весла, он стал с ожесточением грести к берегу. Вокруг него клубился вновь накативший туман. Солнце моментально спряталось — похоже, на этот раз надолго. Потемнело.
— Пошто собачонку-то утопил, ирод?! — запоздало крикнул вслед мужику Мазай, но тот даже не обернулся. Всё так же мыча, он выбрался на берег и, бросив ялик, побрел прочь.
«Да они рехнулись всё, что ли?» — одурело подумал Мазай. Ему захотелось домой, сидеть у огня, есть уху или что угодно другое, но только не смотреть, как какие-то сумасшедшие топят женщин и собак.
— Рехнулись, поди… — пробормотал старик и, решив, что с него на сегодня хватит, стал грести к берегу. Туман  к тому времени стал таким густым, что дальше десяти метров ничего не было видно.
И тут из белого марева пришел еще один звук. 
Мазай слишком поздно понял, в чем дело. Лишь услышав пронзительный вой сирены, он повернул голову.
А-а-а-а-а-аххх… С отвисшей челюстью и выпученными глазами старик смотрел, как из тумана на него надвигается огромное… нет, колоссальное… нет, — черт знает какое судно!
Многочисленные огни распарывали туман в лоскуты, но Мазай вдруг оказался в темноте. Тень корабля поглотила его вместе с лодкой. Вопила сирена, натужно гудели перенагруженные двигатели, винты вздымали фонтаны речной воды. Тормозить было некогда. В последний момент корабль попытался развернуться, однако было слишком поздно. Увидев приближающееся металлическое чудовище, Мазай отпустил весла и крепко зажмурил глаза.
Столкновение оказалось ужасным. Мазая вместе с лодкой швырнуло вверх тормашками прочь. Зайцы посыпались за борт. Во все стороны полетели куски обшивки. Со страшным скрежетом вдоль всего правого борта судна пролегла трещина. Было слышно, как сквозь пробоину в трюмы с шумом заливается вода. Двигатели продолжали гудеть, потом затрещало электричество и свет погас. Туман хищно сомкнулся над местом катастрофы.
Мазай опомнился в ледяной воде. Вокруг плавали обломки лодки и барахтались зайцы. Подле дрейфовало бревно, которое он час назад зацепил багром. Зайцы с отчаянным упорством цеплялись за него, карабкались наверх. Выплевывая воду, Мазай поплыл к бревну и ухватился за него.
Корабль тонул. Его развернуло помятым боком, и в утреннем свете тускло блеснуло слово TITANIC.
На верхней палубе поднялась паника. Суетливо бегали люди, кричали что-то на непонятном языке, бестолково пытались спустить на воду спасательные шлюпки. В третьем классе уже вовсю полыхало пламя. Всё новые и новые взрывы гремели в машинном отделении.
— Ну! Вот это каша заварилась, — прошептал Мазай, исподлобья глядя на тонущий корабль и  крепче хватаясь за бревно, — Да скоко ж в ём высоты-то?? Ой, чую, потопит он меня…
Однако ему повезло: мощная волна, созданная тонущим судном, толкнула бревно в сторону  берега. Мазай энергично заработал ногами.
У корабля меж тем стала медленно задираться корма. С бортов сыпались в воду люди, многочисленные, словно пшено. Теперь взрывы раздавались ежесекундно. В воздух повалили клубы черного дыма, смешиваясь с утренним туманом. Поднявшись на головокружительную высоту, почти треть корабля отломилась и рухнула в воду; обезглавленное судно стало стремительно уходить под воду. До самых последних минут можно было слышать, как на верхней палубе играет оркестр.
TITANIC пошел ко дну; сгинул, как будто его никогда и не было. От погружения в воду такого огромного объекта река всколыхнулась и еще сильнее вышла из берегов. Мазая с зайцами, которые уже выбрались на берег, вновь захлестнуло водой. Кое-как выбравшись на берег, Мазай повернулся к реке и проворчал:
— А корабли оне делать не умеют…
Он пощупал пояс и чертыхнулся. Топора не было. Видимо, пошел ко дну вместе с басурманским кораблем. Книжка в валенке вся размокла, и Мазаю осталось лишь радоваться, что он делал записи грифелем, а не чернильной ручкой, кою подарил зимой старику заезжий писатель Некрасов.
Мало-помалу на берег выбирались и зайцы. Мокрые, озябшие и продрогшие, они представляли собой жалкое зрелище. Небо светлело. По реке плавали обломки.
Мазай топнул ногой. Зайцы бросились врассыпную. Четверо были слишком измотаны и не сдвинулись с места. Мазай снял с себя зипун, сунул туда зайцев и, закинув получившийся тюк на спину, отправился домой за новым топором. Бревно вместе с остатками лодки было выброшено на берег, и его предстояло изрубить на дрова, пока не уперли лихие люди…

1997 г.