Там была трава. Целое поле, аж до горизонта. А рядом был лес, типа джунгли. А в джунглях жили два удава. Старый и молодой.

Старый удав работал кролиководом. В понедельник кроля заглатывал, потом всю неделю переваривал, выходные отдыхал, а потом опять понедельник. И больше он ничего не делал, даже никуда вобще не ходил: кроли в лесу сами паслись, сами размножались и сами к нему приходили. А молодой был молодой, он с профессией ещё не определился. И вот он лазил везде и всюду, чисто по приколу. И однажды заполз на поле, где росла трава.

А трава та была не простая, нереально вобще конкретная была трава. От одного запаха на три дня угореть можно. И вот молодого удава накрыло плотным кумаром, и пригрузило по неопытности. Пробило сперва на думку, а потом и на измену.

Ну, то есть, он понял: на самом деле удав это примитивный агрегат для превращения мелкой живности в говно. И мозгов ему Бог не дал, и красотой обделил, и нет в его жизни никакого позитива. И вот он лежал и себя чморил. А прямо над ним всякая мелкая живность весело порхала, жужжала-щебетала, счастье излучала. Тоже ведь не красавцы, и мозгами не богатые, зато какие позитивные! Посмотрел на них удав, и понял, что ему надо делать.

Он, короче, понял, что он должен летать! И начал думать, как это можно сделать при его физических данных. А данные минимальные. Голова да хвост, и больше ничего. Но трава ему говорит: и при таких параметрах можно от земли оторваться. Вот, например, можно свернуться в такую плотную спираль, типа пружина. А потом резко сжаться и выстрелить собой прямо вверх. Метра на три улететь можно, и даже выше. А как вниз пойдёшь, тогда приземляешься на хвост, снова пружинишь и снова взлетаешь. И так летаешь, пока не надоест.

Молодой попробовал, и у него получилось. Не сразу, но где-то через месяц он эту тему освоил. И тут же полетел показывать её старому удаву.

А старый лежит, кроля переваривает. Глаза полузакрыты, на морде полная отрешённость от земной суеты. Не сразу даже и заметил, какое движение вокруг него происходит. А как заметил – типа улыбнулся. И сказал: молодой прыгает… И снова глаза полузакрыл и отморозился.

Задумался молодой над его словами. И понял, что старик таки прав. Нельзя эти прыжки полётом называть. А потом ещё раз на старика посмотрел – и понял, что летать таки надо учиться. Потому что превращаться в такое вот амбивалентное бревно, это не вариант вобще.

И он вернулся на поле и спрятался в траве. Залёг и задумался, как ему усовершенствовать технику полёта. А трава ему подсказывает: ты, удав, длинный и толстый. А чтобы летать, надо быть широким и плоским. То есть, ты уже умеешь очень высоко выпрыгнуть, но это полдела. Дальше надо прямо в воздухе раскататься в блин и поймать восходящий поток. И парить себе под облаками, легко и свободно.

Удав просёк эту тему. И начал тренировать свою растяжку. Нашёл на поле проплешину, заполз туда, и по сто раз в день в лепёшку расплющивается. А потом снова в колбаску скатывается. А через каждые сто раз сворачивается в пружину, подпрыгивает повыше и в воздухе разворачивается. И снова на землю падает, и снова продолжает растяжку наращивать. Миллиметр за миллиметром, жёстко и упорно.

А в это время заходит на поле слон. И видит, что удав исполняет. Серьёзная такая змея, с очень важным видом раскатывается – и подпрыгивает! А потом на землю плюх! – и опять раскатывается!

Слона, короче, сразу пробивает на хи-хи. Потом на ха-ха. Потом он вобще под стулом. Удав тогда прекращает свои упражнения. И видит, как слон смешно смеётся. И его тоже пробивает на хи-хи. А через десять минут они друг друга спрашивают, кто с чего смеялся, и опять начинают смеяться. Слон говорит: змея смешная, хернёй страдаешь. Ты классика читал, советского? Рождённый ползать – летать не может!

Удав тогда обиделся и говорит: я классика читал французского. – И проглотил слона, как французский классик. Недаром же он столько времени растяжку тренировал!

И вот слон сидит внутри удава. И ему там некайфово уже по-серьёзному. Он говорит: хорош прикалываться, выпускай меня уже. А удав ему злобно так: сиди, бегемот носатый, пока не переваришься!

Тогда слон туда-сюда, а оно никуда и никак. Тогда он говорит: хрен с тобой, колбаса упрямая. Перевари меня, попробуй. А я тебе за это никогда не скажу про реальную технологию полёта.

Удав говорит: гонишь, ты её не знаешь. Слон говорит: знаю, но убеждать тебя не буду. Если не веришь – тогда заткнись, и не мешай мне перевариваться.

Тогда удав говорит: ладно, вылезай. Слон вылез. И сразу сел в позу лотоса и начал медитировать. И через пять минут он уже знал оптимальное решение.

И он сказал: значит, так. Сначала ты должен заглотить в себя столько воздуха, сколько было меня. И никуда его из желудка не выпускать. А потом ты должен раскочегарить свой внутренний обогреватель. Для этого делаешь вот такое дыхание, гоняешь цы отсюда туда и обратно, хвостом делаешь сначала 9 раз так, потом 9 раз так, потом 9 раз по спирали, и снова, и снова, и снова. Воздух нагреется, и ты полетишь.

Удав попробовал, и у него получилось. Через месяц он уже легко подымался над конопляным полем и часами висел в воздухе, пугая птиц и удивляя самолёты. А потом он догадался юзать хвост как пропеллер. И полетел сразу в лес, к старому удаву.

А старый лежит, кроля переваривает. Увидел молодого, улыбнулся и говорит: молодой понтуется.

Молодой тогда воздух спустил и мягко приземлился. И говорит: не понтуюсь, деда, а летаю!

А старый говорит: ну, допустим, я тоже летаю. Но я же так не понтуюсь! Я летаю более по взрослому – без пафоса, без показухи, без понтов этих дешёвых. Просто летаю, и всё.

Тогда молодой говорит: что-то я ни разу не видел, как ты летаешь. А старый отвечает: не видел, так посмотри.

Молодой смотрел-смотрел, да так ничего и не увидел. Как лежал старый удав, так и лежит. Ни одной мышцей не шелохнул, и даже выражения лица не поменял. Просто лежит, и всё.

Тогда молодой спрашивает: деда, а когда лететь-то будешь? А старый говорит: смотри внимательнее. Я уже лечу.

Молодой говорит: кого ты лечишь? По-моему, ты не летишь, а на брюхе лежишь.

Старый отвечает: это ты верно подметил. Я лежу. И, в то же время, я лечу. Прямо как Юрий Гагарин. Только он на орбите в тесной жестянке болтался, а у меня козырный большой звездолёт. Целая планета, понимаешь.

Молодой был не тупой. Посмотрел он деду в глаза, и понял, что это не демагогия, а реальное чувство очень высокого полёта. Такая запредельность, что даже птицы себя так не чувствуют. И подумал молодой: ни фига себе, дед устроился! и в космосе летает, и работу работает – вот это мудрец! И ещё он подумал: да… зря я так много с травой разговаривал. Лучше было с дедом хоть раз по-нормальному поговорить. Тогда бы и я давно бы на взрослом звездолёте летал, и не парился бы всеми этими пионерскими заморочками.

И сказал он старому удаву: так чего же ты раньше молчал, дедушка? Раньше я бы твою тему понял бы и принял, и летали бы мы с тобой как два астронавта. А теперь у меня уже свой стиль сформировался. Какой ни есть, а свой. И я небо всем телом прочувствовал, и на облака смотрел сверху вниз – а это уже не забывается. Это мне очень мешает в твой звездолёт врубаться.

А старый удав говорит: да не это тебе мешает. Тебе мешает, что ты неправильно питаешься. Ты на себя посмотри: худой какой, бока обвисли, рёбра торчат… Оттого и в голове у тебя сквозняк. Ну, да ничего. Сейчас кролик придёт, ты его скушай. А как скушаешь, тогда полежи спокойно, и совсем ни о чём не думай. И через полчасика будешь со мной на орбите, это я тебе гарантирую.

И вот пришёл кролик, и молодой удав его захавал. И хорошо ему стало. Не то, чтобы сразу на орбиту, но сразу так позитивно, как будто приобщился к мудрому и главному. А потом кролик переварился, и снова в небо потянуло. Но тут пришёл новый кролик, и молодой удав скушал ещё кролика. И снова приобщился к мудрому и главному. И вот так вот, кролик за кроликом, приобрёл наконец правильное орбитальное чувство.

Так они с тех пор и летали, старый и молодой. Спокойно и основательно, по-здоровому, без извращений. А кроли быстро осознали, что космонавтов теперь двое. И стали по двое приходить, раз в неделю по понедельникам. А однажды на выходных вобще толпой прибежали, человек триста. Шерсть дыбом, уши под подбородком завязаны, глаза безумные, зубами щёлкают – убивать будут…

Это у кролей бывает такая байда, называется кроличье бешенство. Раз в двенадцать лет на них находит, когда Юпитер в Близнецах. Они тогда буянят не по-детски, грызут всё что шевелится, зачищают весь лес до самого поля – и возле поля останавливаются. И забывают свою тему, и снова начинают по понедельниками на работу ходить. Удавов такие расклады вобще не стремают. Удавы, когда такое видят, они сразу залезают на деревья и спокойно ждут, пока кроли перебесятся. А потом обратно слезают, и всё по-старому.

Ну, вот, значит, старый удав залез на дерево. А молодой на дереве сидеть обломался. Он надулся-разогрелся и улетел на поле. И залёг там уютно так, по-взрослому уже залёг. Никакие измены его теперь не долбили, заморочки не парили, а просто было такое чувство, как будто вечер и домой вернулся. Так вот он откайфовал недельку, или даже две. Или даже три, он даже сам не понял. Он просто жил, и в какой-то момент почувствовал, что уже много времени прошло. И тогда он снова надулся-разогрелся и взлетел над полем.

А на краю поля слон тусуется. И занимается чем-то очень небанальным: на месте вертится, хвостом крутит, хоботом крутит – а потом подпрыгивает и ушами машет! Не иначе как летать учится…

Оказалось, так оно и есть. Слон говорит: я и сам не верил, что ты полетишь. Впаривал я тебе какую-то фигню, а ты её схавал – и полетел! Вот тогда я крепко задумался, и придумал себе свою фигню, и теперь пытаюсь в неё поверить. Да что-то всё не верится и не верится…

Удав говорит: слоник, не обламывайся – летать могут все! Мне тут недавно дед одну секретную технику показал, в натуре самую крутую. Там вобще масса тела никакой роли не играет, там вобще от земли отрываться не надо. И ничего вобще делать не надо: только кролика захавал – и сразу в космос!

Слон задумался. Потом говорит: космос это ништяк. Но вот кролик… Вонючий, волосатый, и у внутри у него говно… Слышь, удав: а кролик – это принципиально? Ну, то есть: может быть, можно что-то другое схавать – и полететь?

Удав говорит: это я пока не в курсе. Это надо у деда спросить.

И полетел он к деду в лес. Прилетает – а лес уже совсем не тот! Большое дерево, на котором старый удав сидел, всё сточено в мелкую стружку! Все кусты обглоданы, все лианы на полу валяются – и от деда только хвост обгрызенный остался…

Смотрит молодой удав на эту разруху, и понимает, что с этого момента он уже не молодой. Если старого не стало – значит, он теперь за старого. И пора ему теперь на землю спуститься, кроликами вплотную заняться, семью завести, молодого воспитать… Но на земле такой дестрой! такая помойка! а в небе так просторно и чисто – ну, ещё хоть минуточку повисеть бы!

И вот удав завис над лесом, типа на одну последнюю минуточку. А тут подул восточный ветер, и его обратно на поле снесло. Тоже типа на последний денёчек… или на последнюю недельку…

А там слонок уже заждался весь. Спрашивает: ну, и что твой дед сказал? хавать кролей – или не хавать?

Удав говорит: дед мой ничего теперь не скажет – его самого кроли схавали. И вся его наука ему ни грамма не помогла. Твоя-то наука гораздо полезней оказалась. Так что нечему тебе у покойника учиться, ты на этом районе самый мудрый учитель. А что с кролями делать – это уж мне решать. И я этих тварей по-любому буду хавать, душить, кастрировать и на деревьях вешать! Но не сегодня…

Понял слон, что удав сегодня сильно не в настроении; вздохнул и отошёл тренироваться на другой край поля. Что у него получилось, о том я точно сказать не могу. Вроде бы кто-то видел недавно летающего слона не то в Керале, не то в Карнатаке – но, может быть, это был какой-то другой слон, а может, просто глюк. Да и говорящий удав, если честно, в природе маловероятен, а уж тем более летающий. И кроличьего бешенства на самом деле не бывает, а только собачье и коровье. Но всё остальное в этом рассказе чистая правда, особенно про траву. Трава такая реально есть, это многие подтвердить могут.