Экзамен у профессора Гейдельберга сдавали почти все, кто внимательно слушал его лекции, и тщательно вели свой конспект, или же копировали чужой. Никакой дополнительной литературы и разных студенческих ухищрений не требовалось. Наверное, именно эти невыносимые условия трижды помешали Вове, привыкшему ловчить, а не зубрить, сдать этот не самый сложный тест на прочность. Мой приятель Вова был далеко не идиотом, во всяком случае, у него было чувство юмора в моем понимании. Просто учиться он не очень любил. Или вернее так: ему было интереснее решать проблему (сдать экзамен) не тривиальным путем (выучить урок), а подобрать ключик для более легкого и интересного решения. Впрочем, иногда легкое решение оказывалось более сложным, чем прямой проторенный путь. К примеру, как-то раз он целую неделю, дни напролет, по одному листку, сканировал и вводил все лекции по функциональному в карманный компьютер, чтобы списывать с него на экзамене. Другие, даже самые тупые, но менее старательные студенты вызубрили тот же материал за 3-4 дня. Но Вову никогда не смущали неудачи, он не терял оптимизма и чувства юмора. И не боялся быть первооткрывателем, искать новые нехоженые тропы к достижению заветной цели – получению диплома о высшем образовании.

Зачем Вове нужен был этот диплом – не знаю. Наверно, по той же причине, что и мне он был так же страстно желанен в те годы. Тогда мне свято верилось, что этот пресловутый диплом автоматом дает мне право без труда войти в высшую касту общества в дальнейшей жизни. Как я тогда ошибался! Но, я все же рад, что не только не стал аутсайдером, но и не взлетел высоко, иначе я бы не писал сейчас эти строки. И вообще, ни для кого не секрет, что некоторые бывшие двоечники забрались по карьерной лестнице гораздо выше бывших отличников, вынужденных подрабатывать, порой, ночными сторожами и дворниками. Да что там говорить, Эйнштейн был двоечником, а Эдисон – даже хуже, потому что любил подбирать и воплощать в жизнь чужие идеи. А где же великие и круглые отличники? Если нам не наврали в школе, остается один дедушка В.И. Ленин, который уже погоды не делает.

Но рассказ наш не о великих двоечниках, и даже не об опытных студентах, а о наставниках, которые двоечниками не могли быть по определению, поэтому не будем отвлекаться.

Так вот, на 3-м курсе мы с Вовой записались к Гейдельбергу на семинар по углубленному изучению комплексного анализа. Вернее, это я был на 3-м курсе, а второгодник Вова грыз гранит науки уже четвертый год, понося почтенного принципиального профессора на чем свет стоит за потерянное драгоценное Вовино время и висящую над ним дамокловым мечом возможность отправиться воевать в Ливан вместо учёбы.

В Ливане, между тем, явно требовалось хорошее подкрепление после демобилизации моего друга Саши, если верить его рассказам об армейской службе. Приключения моего сокурсника действительно поражали воображение: на сидящего в засаде Сашу наехал танк, но он без труда выкопался из песка и чудом успел выскочил из-под гусениц; героически уставшего после засады и спящего на посту солдата Сашу ненавязчиво разбудил главнокомандующий, и ему за это ничего не было. Конечно же, Саше ничего не было, а не главнокомандующему. А вы что подумали?

Саша был самым бравым сержантом и успешнее других учил салаг жизни и рукопашному бою. Короче говоря, невольно создавалось такое впечатление: Саша был круче, чем товарищ Сухов и бригадир Жерар вместе взятые. И вообще, если б не мой друг, то наверняка Израиль проиграл бы битву с неравными темными полчищами бородатых гоблинов из Хезбаллы.

Сашины байки я слушал с большим удовольствием, но верил ему мало. Я не пытаюсь сказать, что он нагло врал всем подряд. Вовсе нет. На моей памяти никто и никогда не смог уличить его во лжи. А я не был на той войне, и ничего не знал, чтобы судить. Просто здравый смысл не нюхавшего пороху обывателя подсказывал мне, что Саша все же слегка приукрашивал действительность. Но одно я знаю точно: Саша пролил кровь в бою,  потому что на плече у него остался шрам от осколка.

С ливанской войной вообще было не все ясно. В ту пору премьер-министр Израиля Эхуд Барак собирался в выводить войска, и, в итоге, довел свой замысел до конца. А через несколько лет его приемником стал Ариэль Шарон, который, в свое время лично командовал оккупацией Южного Ливана, будучи министром обороны, но войска обратно так и не ввёл. К сожалению, моё математическое образование мешает мне подвести итоги ливанской компании, отмечая некоторое отсутствие логики в действиях правительства, а может, все дело в отсутствии принципов у политиков. К тому же, на мой взгляд, политические процессы, да и даже бытовая жизнь, в Израиле более сложна и многопланова, чем, к примеру, в России, кроме Москвы и, возможно, Питера. Где по меткому выражению Виктора Пелевина правили тогда цари Борис Большое Гнездо и его сменщик -  Владимир Красная Корочка.

В Израиле же, личности правителей, а часто и обычных граждан, настолько многогранны, что иногда они напоминают своим поведением городских сумасшедших.
Но мы снова отвлеклись, теперь уже на политинформацию.

Так вот, домашний парень Вова не был таким героем, как Саша, и выбрал меньшее из двух зол: нелегкий, но проходимый экзамен Гейдельберга, вместо абсолютно дикого и непредсказуемого теста профессора – израильтянина во втором поколении.

Гейдельберг вел свой семинар исключительно на русском языке, потому что других языков он совершенно не знал. Вернее, умел, как всякий профессор, читать и писать по-английски – этот язык был необходим для публикации научных трудов. На иврите – официальном языке государства Израиль, в центре которого находился наш университет, он принципиально не говорил. Потому что ни бельмеса на нем не понимал, кроме самых общих фраз и текста своих лекций - иногда ему все же приходилось учить не только русскоязычных студентов.

На семинар Гейдельберга по комплексному анализу записалось тогда аж 7 человек, при необходимом минимуме в 6. Причем один из записавшихся (какая наглость!) не знал русского языка, и общался исключительно на древнем языке Книги книг и современном английском.  

Мы с Вовой без опоздания пришли на первую лекцию и, как обычно, с удобством расположились в задних рядах. Остальные студенты расселись где попало, и лишь один студент с тёмной кожей и в кипе, явно не русский на вид, разложил свои манатки на первой парте прямо перед доской.

- Смотри, Вован, чувак явно не русский. Давай предупредим: пусть запишется на другой семинар. А то Гейдельберг и ему невзначай морду разобьет за наглость, чтоб не сбивал. – Спросил я совета у своего друга – более опытного студента.

- Не знаю. Может, и русский. Оставь, пусть сидит. – Сказал Вова.

Гейдельберг вошел в аудиторию точно по расписанию, и немедленно, без вступления, включил режим «Семинарское занятие номер раз», начав по-русски сыпать терминами и чертить на доске графики. Студенты принялись строчить в конспектах, Вова достал тетрис, а я – врубил змейку. Лекция началась. Один лишь израильский ботаник в недоумении слушал профессора и упорно вглядывался в доску, пытаясь понять, что происходит. Так продолжалось минут пять, профессорский механизм уже прочно включился в работу и сбить его стало очень нелегко. А если б кому и удалось, то наглый сбивальщик не отделался бы одним лишь пинком.

Заблудившийся израильский студент наверняка был сообразительным парнем, потому что не рискнул сразу сбивать строгого профессора своими дурацкими вопросами, а предварительно огляделся по сторонам. И увидел такую картину: студенты, склонив головы, строчат в конспектах, а мы с Вовой, отложив тетрис и змейку, сделали вид, что с интересом смотрим на доску, хотя на самом деле украдкой наблюдали за поведением студентика и тихо хихикали.

Студентик не выдержал, поднял руку и деликатно спросил на иврите:
- Простите, профессор, на каком языке ведется этот курс? На немецком?

Выражение лица Гейдельберга приняло зловещий оттенок, его сбили самым вызывающим образом, и виновник непременно должен был понести наказание и с позором изгнан из класса. Тем более, что вопроса он явно не понял. И это лишь увеличивало объем вины наглеца. Поэтому, на всякий случай грозно навис над потенциальным мелким хулиганом и страшным голосом переспросил:

- Что-о?!

Чернявый студентик испуганно вжался в свое кресло, как на приеме у стоматолога, и робким голоском повторил свой вопрос. Не знаю, что понял из этого вопроса Гейдельберг, но мы с Вовой уже начали улыбаться, потому что в воздухе запахло жареным.

Гейдельберг подошёл в своему столу, взял в руки список, направил свой грозный взгляд на студента и спросил на иврите:
- Имя, фамилия?
- Ави Коэн, - застенчиво пролепетал тот.

Гейдельберг принялся изучать список студентов из 7 человек. Причем, он явно не читал ивритские закорючки, а использовал метод исключения, выбрав самое короткое имя, потому что всех остальных слушателей семинара звали примерно так: Михаил Трахтенберг, или Людмила Вишнепольская. По сравнению с куцыми израильскими именами из трёх букв, они звучали даже длиннее древнего ацтекского имени Монтесума из города Теночтитлана, или почти, как полные титулы испанских грандов.

Затем строгий профессор взял красный фломастер, и жирно вычеркнул наглого студента из списка слушателей семинара по комплексному анализа.

А что оставалось делать непонятому бедняге - студентику? Он даже не стал спорить и доказывать своё право слушать лекции на родном языке. В своей стране, построенной его предками. Тихо собрал свои причиндалы, оглядел других студентов в поисках сочувствия, и, не найдя его в наших пустых глазах, поднялся и ушёл. Просто ушёл, навсегда унося в душе чувство горечи и обиды на проклятых русских, которые понаехали тут!

- Невозможно преподавать в таких условиях, когда меня постоянно сбивают. – Возмущенно сказал ему вслед грозный Гейдельберг.
И впрямь, парнишка ещё легко отделался. Ведь мог бы и по зубам получить.

Продолжение следует...