Антиох нагнулся и слегка потрогал его.
– Варахасий…
– А вдали мелькали огоньки, – немедленно отозвался дворник. Подумав, добавил: – Маленькие такие огоньки… Можно сказать – огонёчки…
Постучал лбом об пол. Звук был хороший, гулкий.
– Встань как человек, – попросил его Антиох. – Смотреть на тебя больно.
Дворник по частям поднялся и отряхнул колени ватных штанов.
– Чуть не упал, – объяснил он.

Андрей Столяров. «Ворон».
* * *

– Сергей Викторович, к вам тут пришел один молодой человек… – тон секретарши был растерянным. – Представился как Роберт Нестович… Я знаю, что не назначено, но он настаивает – говорит, что вы будете рады его видеть… Как выглядит? – секретарша, прикрыв телефонную трубку ладонью, зашептала, ¬– как студент РУДН, отчисленный с последнего курса за неуспеваемость – типичный наркоман. И прическа такая… как у узбекской девочки – сто косичек.

Сергей улыбнулся. «Знаю я одного Роберта с дредами, – подумал он, – так ведь тот помер давно». Ему стало любопытно. Не дописав в блокноте «Позвонить в транспортную компа…», Сергей поинтересовался:

– Маргарита Степановна, а спросите, уж не Марли ли у него фамилия?

В трубке послышались приглушенные голоса, потом голос секретарши подтвердил правильность его предположения:

– Марли, Роберт Нестович.

Сергей рассмеялся. Кто же это прикалывается? Вроде Костян на такие розыгрыши горазд.

– Ну ладно, пусть заходит, Боб Марли. Хорошо хоть не Брюс Ли.

Вошедший в кабинет человек Костяном не был.
Ярко-красный спортивный костюм «Адидас», золотая цепь на шее, смуглая кожа, дреды ниже плеч, жидкая курчавая бородка.

Когда Сергей учился в институте, с внутренней стороны двери его общаговской комнаты висел плакат Боба Марли – сходство с легендарной регга-звездой было поразительным, вплоть до последней мелочи в одеянии.

– Ай шот дэ ше-ери-и-иф, бат ай диднт шут но дэпюти-и-и, оу ноу-но, – еле слышно напевал он, слегка покачивая головой в такт мелодии, и его волосы, уложенные во множество «дредс», живописно вторили движениям. Увидев директора, двойник Марли перестал петь и изрек:
– Айри, босс. Сэй Джуда рул дэ харт, ю ноу.

Сергей сидел, раскрыв рот.

– Ага, – сказал он наконец, – Джуда… это… руль ди харт.

Затем он нажал кнопку селектора и поинтересовался у секретаря:

– Маргарита Степановна, а Роберт Нестович с вами по-русски разговаривал? С акцентом? Понятно, спасибо.

– Прошу присаживайтесь, – Сергей, всё ещё будучи в замешательстве, указал на кресло, – чем обязан?

– Это ай задавайю такой вопрос. Ай курю, не возражайе? – подчеркивая «ай» в каждом слове, спросил Боб. Расположившись в кресле поудобнее и не дождавшись ответа, Роберт извлек из кармана кисет, стопочку самокрутных бумажек, отделил одну, остальные убрал обратно. Не спеша принялся набивать сплиф ароматной темно-зеленой травой из кисета, расшитого замысловатыми узорами цветов эфиопского флага – зеленым, жёлтым, красным.

Сергей сидел в полнейшем ступоре, молча наблюдая за действиями сидящего напротив загадочного визитёра. Затем снова нажал кнопку селектора:
– Маргарита Степановна, нас не беспокоить. Меня нет. Ни для кого. Уехал… э-э-э… на встречу с подрядчиком.
Роберт, чуть улыбнувшись, одобрительно закивал, не прерывая своего занятия.

* * *

– Боб?
– Да.
– Вы… Ты же умер?
– Да.
– А как…
– Никак. Плохай хеш?
– Трава хороша. Весьма хороша…
– Семена мудрости взошли на могиле цайря Соломона. Люди раста смиренны, миролюбивы и преисполнены благости. Но они разрушайт Бабилон.
– Ага. Москву что-ли?
– Бабилон не есть место. Бабилон – обрайз сознания и жизни. Страсть стяжательства, корысть и себялюбие. Ложь и лицемерие. Гордыня. Вот, что есть Бабилон.
– А… Как так, я – живой, а ты – умер. Тем не менее, мы сидим тут, курим и разговариваем?
– Ты уверен, что смотришь глайзами и думаешь головой. В данном случае это не так. Главный орган человека не желудок, но сердце. Ведь ты хотел общайться со мной?
– …
– Ай умер. Умер давно. Тем не менее, мы сидим тут, курим и разговайриваем.
……….
– Уууууппффффф………пппффффууууууу… Всё равно не могу понять. Где наебалово?
– Кайкое наебалово?
– Брось Боб, или кто ты там… Сенсимилья у тебя добрая, спору нет, но не мог бы ты мне объяснить, зачем ты приперся в рабочий полдень ко мне в кабинет и принялся рассказывать свои раста-бредни, не преминув при этом нарушить закон, причем склонил меня к тому же? Я понятно изъясняюсь? Может тебе нужны деньги?
– Ха! Ха-ха! Ха-ха-ха! Хе… Хуу… Зачем мне деньги? Ну сам пайдумай. И разве это те вопросы, которые ты должен мне зайдават?
– Бля, я сдаюсь, Боб. Уууууппффффф………пппффффууууууу… Выкладывай, зачем пришёл.
– Ты грубиян. «Руд бой», как говорят у меня на родине. У тебя есть майшина?
– Хыыы, хы-хы-хы, хы-хы. Боб, я – владелец и директор солидной конторы, ты не заметил? Конечно, у меня есть машина. Нехуёвая, причем, машина. Майбах. Слышал про такую?
– Майбах, так майбах. Звучно. Поехали.
– Куда?
– В ботайнический сад. Орайнжерею.
Как только Боб произнес последнюю фразу, в сознании Сергея что-то отчетливо надломилось, издав почти физически ощутимый, но едва заметный хруст. «Замечательно как прёт, – подумал он, – аж сосуды, кажется, в голове лопаются». Он помассировал затылок, потряс головой. Посмотрел на Боба, да так и остался сидеть – не мигая, забыв закрыть рот. Он поверил.

* * *

– Здесь красиво. Я каждый день проезжал мимо и даже не подозревал. Это чудесное место… Посмотри, что это? А это?
– Это райстения, босс. Мощёная дорожка. Песок. Пальмы. Искусственное освещение. Найзвания – не суть вещей. Теперь ты смотришь сердцем.

Боб напевал что-то под нос, без слов. Мелодия была простая, но красивая. Сергей пару секунд сосредоточенно смотрел под ноги. Потом начал цитировать по памяти:
– Мерцая у горизонта, манила звезда Назарета. Летний ветер степей гнал волнами высокие ночные травы. В свете луны блестела лошадиная грива. А за холмами ласково шипело теплое море… Где и когда это было? Я – безнадежно, до слёз, до крика – забыл…

Марли лишь белозубо улыбнулся:
– Поедем за город.
– Зачем?
– Помнишь, тогда, давно, в общежитии института, вы с Костяйном пили на кухне ром?
– Ну.
– Он задайл тебе один вопрос. Про свободу.
– Смутно. Подожди… «Свобода действий в современном обществе обусловлена количеством свободной наличности». Так, кажется.
– Да. Тайков был твой ответ. Теперь ты гораздо свободнее, чем тогда. У тебя много свободы в виде свободного кэша.
Марли усмехался.
– Теперь ты раб своей свободы, большой босс. Чтобы обеспечивать ее, ты встайешь в шесть утра, кайждый день. Ты унижаешь людей, и унижаешься сам. Ты…
– Эй, Боб, – перебил его Сергей, – легко тебе говорить. Пророк новой веры… Нашёлся…
Роберт больше не улыбался.
– Ты думаешь, ты жалишь меня? Ты себя жалишь. Кусайешь за гнилую плоть. Скоро ты всё поймешь.
…
– Извини, Боб.
– Фигня. Поедем?
– Да. У тебя еще есть?
– У меня всегда есть. На то я Роберт Неста Марли, певец свободы.
– Хыыы.

* * *

– Я помню, маленький был. В пятом классе, кажется. Первый раз увидел, как цветет море акаций в старом парке. Цветы – от белоснежного до ярко-сиреневого – источали удивительнейший аромат. Я сидел верхом на покрытых свежим изолоном трубах и мечтал, как отправлюсь в путешествие в эту загадочную даль… Сплошные заросли цветущих акаций, за ними нежно-зеленый берёзовый лес на холмах, и над всем этим – пронзительное голубое небо… Сизоватые облака на горизонте… Как хотелось туда, за недостижимый горизонт. Что там? Такая одолевала светлая грусть и на глаза наворачивались слёзы…
– А ты помнишь, как там дальше, про лошайдиную гриву и ночные травы?
– ... Днём степной белый ковыль похож на волосы любимой. Он мягок и нежен. Полет его стрел нетороплив и невесом, как её ласковые руки. Пыльная дорога, петляющая среди курганов, и выбеленных ветром лошадиных костей, ведёт к сумасшедшей синеве моря. О, море. Пенное море, бурное море, спокойное море, сверкающее в солнечный штиль море, доброе море, глубокое «с ручками» море, прозрачное, с белым парусом вдали… Я не могу вспомнить с кем и когда это было – горе мне и увы…
В голове Сергея снова что-то надломилось. Он потёр затылок.
– Боб… Я знаю, что нужно делать…
– Тогда делай.

* * *

Сергей смотрел в иллюминатор. Внизу, под самолетом, нарушая все правила и запреты, стоял Марли, привычно улыбался своей фирменной белозубой улыбкой и прощально махал рукой. На нем был джинсовый костюм. Он стал худощавее и старше и дреды его стали заметно длиннее. Сергей помахал в ответ.

Силуэт Боба стал утончаться, таять, дрожать в потоках знойного воздуха, ставши столбиком пыли, подхваченный ветром, унесся прочь. Но Сергей уже не смотрел.
«Я оставляю тебя, – голос в голове принадлежал Бобу, – всё».
«Ты всегда был голосом в моей голове, Марлей-Бармалей. Люди, разговаривающие с голосами в голове, называются шизофрениками».
«Шизофреник – это мягко сказано. Человек, продавший всё – бизнес, квартиру, машину и купивший билет в один конец на остров в Карибском море… Думаешь твои знакомые называют тебя сейчас шизофреником?»
«Зато я теперь свободен. У меня целый чемодан свободной свободы и я собираюсь заняться тем, о чем мечтал в детстве и юности».
«Ты хочешь туда, за недостижимый горизонт? Знаешь в чём его прелесть?»
«В том, что я его никогда не достигну».
«Прощай, босс».
«До встречи».

– Sun is shining, the weather is sweet, yeah. Make you wanna move your dancing feet now, – пел в мягких наушниках, тот, настоящий, умерший более двадцати лет назад, Марли.
Сергей вытянул ноги, заложил руки за голову и блаженно улыбнулся. Самолёт выруливал на взлетную полосу.
«Да будет так, – подумал он, – Сан из шайнин».