Сейчас я напишу вам про разочарования. Нет, не про фуфлыжные обломы, типа думал, что удастся поебаться, а не срослось. Или должны были дать зарплату, а дали хуй. А про РАЗОЧАРОВАНИЯ. Ну, вроде того, что ты всю жизнь до 12 лет думал, что твой папа самый сильный в мире, а на днях увидел, как толстый сосед уебал твоему вышедшему в магазин за пирожными папе ногой по жопе, после чего папа по всем раскладам должен был немедленно снести ему голову с плеч резким движением в стиле маваши. Однако папа почему-то этого ни хуя не сделал (возможно, по причине принадлежности к мирному течению карате), а только прикрыл жопу руками и, получив еще несколько пинков, убежал в подъезд, откуда показал соседу язык и погрозил из-за окна маленьким кулачком. После чего затянул потуже черный пояс, которым не раз пиздил тебя за хуево сделанные уроки, и пошел домой дальше бухать наикрепчайший чай со своей бандой – адскими качками, коллегами из НИИ и поэтами-гекзаметристами, наблюдавшими за разборкой с балкона.  Типа того. Не подумайте, кстати, что я провожу параллели со своим детством – мой отчим был стопятидесятикилограммовым кагебешником и таких каратистов хуячил на раз.

Самое яркое из первых разочарований, которые я запомнил, связано с моим принятием в пионеры. Принимали меня во вторую очередь. Вообще-то я был ниибаца отличником и должен был идти в первую очередь, но как-то раз, за недельку до этого события, я пришел в школу без октябрятского значка (пиздец какое преступление) и одна из моих одноклассниц, Катя Полетаева (имя ни хуя не изменено, так что если встретите ее где-нибудь, выбейте ей зубы, пожалуйста) злорадно впалила меня классной руководительнице, пионервожатой, физруку и уборщице. Разумеется, советом звездочек (то есть сборищем тупорылых малолетних мудозвонов, в третьем классе еще читавших по слогам и считавших меня, штатного вундеркинда класса, выскочкой и воображалой) я был лишен почетного права стать пионером в первую очередь и отправлен во вторую. Мне было очень грустно от такого поворота своей жизни, однако тот самый отчим посоветовал мне вертеть на хую всю эту пионерскую тему, что я, собственно, впоследствии и сделал. Тем не менее, в то время синие ночи еще взвевались кострами, а пионерские соревнования по сбору макулатуры активно выявляли лучших представителей современной молодежи, так что к переходу из сраных октябрят в понтовые пионеры я готовился с невъебическим ожиданием. Я тридцать раз в день завязывал и развязывал пионерский галстук, так что в любое время суток я мог с закрытыми глазами завязать его самым охуенски красивым и большим узлом. Клятву пионера я знал назубок вместе с десятью правилами, из которых я узнал, что я всем пример, помогаю старшим, люблю Ленина и защищаю Родину, как Марат Казей (ебанько), Леня Голиков (полный идиот) и Павлик Морозов (не без царя в голове парень).

Когда же, наконец, пришел этот радостный день, я, представляя себя как минимум капитаном Бладом (не знаю, почему, но мне казалось, что он в детстве обязательно был пионером, сдавал пиратскую макулатуру и пачками раздавал черные метки капиталистам в лице губернаторов карибских островов и их прихвостней), с самого раннего утра ломанулся в школу в белоснежной рубашке, на карманах, рукаве и бокам которой были нашиты вырезанные из цветастой материи  грибы, орехи и ягоды. Вообще-то такая аппликация не предусматривалась, но накануне вечером, проводя генеральную репетицию своего вступления в ряды пионеров Советского Союза, я опрокинул на себя банку варенья (не помню, на хуй мне было нужно варенье во время репетиции, но не в этом суть), за что мгновенно огреб восхитительных пиздюлей от мамы, и, так как белые рубашки в моем гардеробе присутствовали только в количестве одной штуки, маме не оставалось ничего лучше, чем включить коммунистическую смекалку и зашить неотстиравшиеся пятна картинками из лесной флоры.

В школе меня встретила радостная пионервожатая. Я думал, что она так радуется за нас, новоиспеченных борцов с мировым империализмом, но, размышляя с высоты лет, сдается мне, что радовалась она исключительно возможности на халявку бухнуть с ветеранами, которых выписали для торжественной повязки галстуков. Было ей, по ходу, лет тридцать, и залить за воротничок она была совсем не промах. То же самое можно было сказать о нашем физруке, алкаше с солидным стажем, с которым она, наверное, и кооперировалась по части залужбанить пузырек-другой. Ее сентиментальный перегар я тогда списывал на качество зубного порошка. Объяснив нам, десятерым кандидатам в настоящие ленинцы, как нам надо стоять в зале в линеечку и что делать, когда ветераны стопятьдесятшестойорденаленинаисталинагвардейскойкраснознаменнойтанковойдивизиишестогобелорусскогофронта (или типа того) будут принимать нас в пионеры и вязать нам «алые галстуки – символы героической борьбы нашего народа за эту, блядь, как ее – ээ… мировую революцию, короче», она съебалась встречать тех самых ветеранов. Мы, затаив дыхание и держа на вытянутых руках новехонькие, тщательно отутюженные красные галстуки, на которых в свою очередь лежали значки, по стойке смирно ждали заветного момента.

И вот он настал. Ветераны, числом как раз десять человек, вошли в зал. Я вытянулся еще сильнее, задрав подбородок и смотря на большую картину, изображавшую вождя революции на броневике. Представлялось мне, что сам вождь изящно спрыгивает с броневика и, прислонив к нему свое бревно, подходит ко мне и, фирменно щурясь, неуловимым движением завязывает мой галстук на самый большой и красивый в мире узел, после чего дружески похлопывает меня по плечу и возвращается на картину - руководить ходом октябрьского восстания. Ветераны тем временем распределились вдоль линеечки – по одному на каждого будущего пионера. Мне достался убеленный сединой (хули – чем он еще мог быть убеленным?) дед в сером пиджаке, военных штанах и орденской планкой на груди. Я сразу отметил, что он пользуется тем же зубным порошком, что и наша пионервожатая, но вслух говорить об этом не стал.

Тут загремели трубы (не те, что горят, а в смысле горны) и, вызывавшие мое безграничное уважение победители фашизма, настоящие коммунисты, прошедшие огонь, воду и прочую поебень, ветераны пионерии, комсомола, коммунизма, однокашники Маркса и Энгельса, пламенные борцы с буржуазией стали брать галстуки из наших дрожащих рук и вязать их нам на юные шеи. И вот я, словно со стороны, с благоговейной улыбкой смотрю, как видавший виды коммунист-профессионал берет мой галстук. Я, конечно, тренировался самостоятельно вязать галстук, и неплохо в этом преуспел, но куда уж, думал я, мне до супер-профи, который, наверное, полстраны исколесил, вяжа галстуки вчерашним октябрятам. Сейчас, сейчас он завяжет мой галстук под торжественные звуки горна (ублюдочные дудки, которые валялись у нас в комнате совета дружины, вряд ли могли обеспечить своим звуком достаточную торжественность, поэтому музыка воспроизводилась с специально заготовленной для таких случаев пластинки) самым лучшим в мире узлом, и я, новоиспеченный пионер, тут же побегу помогать старшим, защищать слабых и безжалостно истреблять контрреволюционеров.

Удивленно покосившись на зеленый мухомор, красовавшийся у меня на кармане и кожаный лесной орех, расположившийся в районе второй пуговицы, дед крякнул и закинул галстук мне за шею. Внимательно, стараясь не пропустить ни одного движения, я наблюдал за его действиями. И тут случилось то, что навсегда поселило разочарование и цинизм в моей юной душе. Этот дряхлый урод, ебаный тыловой алкоголик, самострельщик и дезертир просто взял и завязал мой галстук на простой сраный узел, как какой-нибудь драный шнурок на своем грязном ботинке. Улыбаясь во весь свой беззубый рот (на хуй ему вообще зубной порошок-то, подумал я тогда), он потрепал меня по голове (су-у-ука!) и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться своей работой. Сказать, что я был растерян и обескуражен, это ничего не сказать. Как же это так, думал я. Ветеран, настоящий коммунист, был фашиста в его логове, с самим Сталиным, небось, на ты, и такую хуйню сморозил. Может, это фальшивый ветеран. Ну, хуй знает, вряд ли. Пионервожатая такого раскусила бы влегкую. Короче, я понял тогда, что ветераны – обычные долбоебы, ни хуя в коммунизме и смежных дисциплинах не петрят, и вообще вертели на хую всю эту революцию и мировой пролетариат. В общем, разочарование мое тогда длилось еще долго, вплоть до того момента, как лет через пять нам сказали, что галстуки можно выкинуть на хуй, так как пионеры больше никому не нужны.

Второе из моих больших разочарований было связано, разумеется, с Дедом Морозом. Как и у всех интеллигентных детей, легенда о существовании настоящего Деда Мороза в нашей семье тщательно культивировалась и постоянно поддерживалась. Поэтому каждый новый год я, как полный кретин, залезал с помощью родителей на подоконник и, встав на цыпочки, орал в форточку что-то типа «Дед Мороз, принеси мне, пожалуйста, новый ранец! И еще машинку! Как у Васи Лебедева! И огурцов соленых банку! Лучше две!..» Тут родители начинали нервничать и, видимо, беспокоясь о том, что я простужусь и заболею, стаскивали меня с окна. Я все же успевал, уцепившись за раму, добавить в свой список жевачку «Дональд», пожарный кран и склеиваемую модель танка Т-34.

Обычно всю заказанную хуйню я просто находил под елкой в 12 часов ночи и, наебнув салатика с «Тархуном», удалялся спать, чтобы на следующий день вдоволь наиграться в подогнанные Дедом Морозом ништяки. Тем не менее, однажды предки сообщили мне, что в этом году Дед Мороз придет ко мне САМ! И не один, а с внучкой. На хуй мне какая-то еще ебучая внучка, подумал я тогда, но потом сообразил, что это Снегурочка, которая тоже может притаранить какой-нибудь сюрприз, поэтому возмущаться не стал. Итак, визит хозяина зимы должен был состояться 31 числа в районе часов шести вечера. Это меня порадовало, так как подарки этот седой вафел должен был принести сразу, то есть со значительным опережением классического графика.

В назначенное время я, надев зачем-то меховые заячьи уши (типа я зайчик и вся хуйня), сидел на диване в гостиной, положив руки на сдвинутые коленки, и чинно ждал появления Деда Мороза со своей очаровательной спутницей. Вот, думал я, сейчас завоет вьюга, закружит метель, взметнется пурга, распахнется окно, и с морозным ветром влетит в него большой и красноносый дедушка-мороз. Ни хуя никто не завыл и не влетел, а просто раздался звонок в дверь. Я сразу отметил про себя фуфлыжность и отсутствие эффектности появления зимнего волшебника, но сосредоточен я был на мыслях о том, принесет ли мне Дед Мороз набор юного доктора, который я заказал ему в форточку несколько дней назад, будет ли какой-либо материальный бонус от присутствия Снегурочки и понравится ли им стишок, который я собрался рассказать.

В коридоре раздалась какая-то возня и кряхтение, кто-то в сердцах сказал что-то вроде «билять, ебаная калощница, э!», но смысл этой фразы тогда от меня ускользнул, как и последующие слова отчима «слышь, урод, мог бы и поменьше жрать-то, к детям все-таки ходишь». Затем раздался смех, по некоторым, слабо уловимым, интонациям которого я решил, что он был женским. Вообще-то я всегда несколько по-другому представлял себе звонкую трель голоса вечноюной внучки мороза-воеводы, поэтому басовитый хрип и рваный кашель в ней меня несколько удивили.

Через минуту дверь в комнату, где я сидел, распахнулась, и моему взгляду предстали, наконец, дорогие гости. Дед Мороз был одет в красное пальто, отороченное ватой. Та же вата украшала его лицо в виде бороды и бакенбард и уходила под красную шапку, украшенную опять же ватой. Из-под шапки торчали толстые бежевые волосы, мгновенно идентифицированные мной, как мочалка, которая тогда была в каждой нормальной совковой квартире – других не водилось. В руке Деда Мороза, покрытой почему-то до самых пальцев густыми черными волосами, я тут же различил красный мешок, по толщине которого я понял, что на сегодня я последний ребенок, которого владыка снега решил почтить своим личным визитом. В другой руке он держал посох, на черенке которого, несмотря на обвивавшую его мишуру, ясно читалось: «Лопата совковая. ГОСТ Л-129874». Снегурочка, одетая в голубой халат, обильно сдобренный той же ватой, а так же мишурой, стоптанные коричневые сапожки с отпиленными каблуками, и синюю шапку-петушок с приклеенным к ней «дождиком», стояла рядом и улыбалась. От ее молодой и задорной улыбки мне было не очень весело, и почему-то подумалось, что Деду Морозу должно быть как минимум лет двести, если его внучка действительно достигла того возраста, на который она выглядит.

Дед решил первым нарушить воцарившееся молчание и, радостно стукнув в пол посохом-лопатой, весело сказал: «Ну щито, здрыавствуй, маладой чилавэк, а?!» Южный акцент полярного жителя меня несколько удивил, и я перевел взгляд на родителей, стоявших за спинами сказочных гостей. Фазер потупил глаза, мама в смятении смотрела на него. Дед Мороз тем временем решительно зашагал ко мне, обнажив зеленые носки (по ходу, его таежную обувь мама дальше коридора пускать отказалась). Снегурочка поспешила за ним.

- Как тибя завут, э?! – с огоньком в глазах спросил Дед Мороз.

- Вова, - тихонько ответил я.

- Вай, маладэц какой, Вова! А ты знаешь, кто я?

Здесь я задумался. В том, что этот тощий клоун с мочалкой на башке совсем не тот Властелин Снегов и Льдов, которого я столько раз видел в мультиках и по телеку и про которого так много читал, я был убежден однозначно. Так что его вопрос я понял буквально: типа угадай, кто я на самом деле. Быстренько вспомнив, кто из родительских знакомых больше всего подходил под этот типаж, я выдал:

- Дядя Вахтанг!

Явно ожидая другого ответа, Лжемороз не смог сразу сориентироваться, поэтому некоторое время стоял с открытым ртом, соображая, что сказать. Снегурочка перестала глупо улыбаться и озабоченно посмотрела на шефа. Отчим, всхлипывая от смеха, стал сползать вниз по дверному косяку. Мама пока держалась.

Не дожидаясь никакой реакции от своих визитеров, я бодро вскочил на табуретку и, размахивая заячьими ушами, начал:

- Из ливерпульской гавани, всегда по четвергам
Суда уходят в плаванье к далеким берегам!

Накануне, выбирая стишок, который я должен был рассказать северным гостям, я вполне справедливо рассудил, что им будет интересно послушать про жаркие страны.

- Плывут они в Бразилию, Бразилию, Бразилию,
И я хочу в Бразилию, к далеким берегам!

Закончив декламацию, я соскочил с табуретки и сел обратно, недвусмысленно уставившись на мешок. Дед Вахтанг наконец вышел из ступора и, обнажив улыбкой ряд ровных золотых зубов, щедрым жестом распахнул этот самый мешок. Снегурочка тоже очнулась и разразилась аплодисментами, на которые мне было глубоко насрать. Мороз выудил из мешка набор юного доктора с микроскопом, скальпелем, ножницами, бинтом и прочими аксессуарами настоящего хирурга. (Надо ли говорить, что набитый поролоном Карлсон в ближайший месяц пережил шесть сложнейших операций по пересадке печени, вырезанию аппендикса, удалению вентилятора и смене пола). В мешке еще были конфеты и рубашка, которые Дед вручил мне настолько пафосно, насколько мог в сложившейся обстановке.

Ввиду того, что я совершенно потерял интерес к гостям, родители решили не убивать до конца и так находившийся на грани срыва праздник и потащили сказочных героев к выходу. Там я снова краем уха услышал что-то вроде «иди в жопу» и «хуй тебе, а не водку», но снова не уловил смысла.

Так я понял, что Дед Мороз, - по крайней мере, тот уебан, что посетил меня, - ни хуя не настоящий, а настоящий, если и существует, то хуй когда ко мне приедет, что, в целом, меня не сильно расстроило, так как подарки я все равно получал регулярно.

Разочарований в жизни мне хватало и после этого, но о них – в следующий раз.

Бум шанк… Тьфу ты, Чао.