1.

- Аааа! Еб! Это ты, Антон? Наконец, дозвонился… Ты где, пельмень, пропал? На связь не выходишь…
- Серега, ты?
- Да я, заябал, я.
-  Я на работе… работаю я…
- Нехуй работать… есть дело.
- Эээээээ….
- Слушай СЮДЫ. Ты щас на колесах?
- Когда? Прямо сейчас?
- Да нет, ёб. Вообще, автомобиль твой жив?
- Ну да.
- А завтра чё делаешь? В субботу.
- Ты говори по существу…
- У меня есть тема, захуярить с тыщи метров, со значительной скидкой. Все уже на мази,   только драндулет нужен, чтоб допиздячить до аэродрома.
- Ну давай. Я не против. А сколько нас будет?
- Трое, ёб. Я, ты и еще один чел, мой коллега по работе Вован.

Выпивки я прикупил с вечера. Пару бутылей коньяку. Один бутыль выпил на ночь с Юлей, моей подругой, а другой перелил в пол-литровую металлическую фляжку, подаренную мне моим отцом на какой-то совместной попойке.  Еще я сварил этак с десяток куриных яиц, вкрутую, постругал колбаски, хлебушка наломал. Весь этот нехитрый скарб бережно упаковал в черный палетиленовый пакет для мусора, и сунул в холодильник – чеб, нах, не пропало.

Утро выдалось сырым и туманным. Вставать из теплой постели, где похрапывала Юля и терла во сне розовый нос, совсем не хотелось. И я даже на какой-то момент решил забить на все предстоящие полеты, забить и никуда не ходить, но это было не возможно. Возле входа на Приморское телевидение уже ежился от октябрьского морозца мой проводник в небо, инженер нелинейного монтажа Владимир Циплящук, cлегка придурковатый тип по кличке Вова Масянин. Таким погонялом его окрестила Юля, только за то, что Вован, ну, бля просто тащился, от тогдашнего новшества, еще практически подпольных, первых Куваевских мультфильмов о похождении хуево нарисованной дурочки Масяни. Он их скачивал с какого-то малодоступного сайта, показывал всему рекламному отделу, в котором имел несчастье работать,  и каждый раз во время просмотра мерзко хихикал. Лично мне, эти уебанские мультики не вкатывали. Мне не нравилась сама Масяня – ее кривые ноги, лысая башка с тремя торчащими волосинами, ее мерзопакостный голос. Я оставался верен Симпсонам, крокодилу Гене и Чебурашке. На Масяню мне было насрать.

Что касается самого товарища Циплящука, то он был, в принципе, парнем не плохим. Компанейским, остроумным, веселым. Не прочь был замахнуть винца, выкурить папироску, потрахать шлюх в сауне, мультики посмотреть…Но главным закидоном Владимира была мечта о парашютном будущем.
Его влекло небо. Влекло как птицу, как аэроплан, как пробку от шампанского. Единственный спорт который импонировал Вовану и не был ему противен, был скай-дайвинг. Это он срастил данное мероприятие «захуячить с тыщи метров».  Я только нашел колеса.
Не скрою – мне самому было искренне любопытно пиздануться с такой высоты, в большей степени из-за надежды что парашют (в том числе и запасной) не откроется, и я благородно закончу свое земное существование на 25-ом году жизни. Единственное, что меня в этом случае малость обламывало, это необходимость таки стукнуться о землю, хоть в последний раз, но СТУКНУТЬСЯ – помереть в воздухе я вряд ли бы смог – похуисты, как правило, имеют очень крепкое сердце…

Умывшись, я влез в старую камуфляжную куртку, обулся в кеды, достал из холодильника пакет с пищей, попил водички из чайника, поцеловал Юлю… в лоб, и спустился к подъезду, во мрак осенней улицы. Закурил. И тут, в тот самый момент, когда я закурил, т.е. затянулся дымом – я вспомнил о том, что забыл сделать… я забыл посрать. Лифт не работал и переться на восьмой этаж пешком почему то не хотелось. Гадить в редакции тоже обламывалось – слишком много суеты: будить охрану, показывать удостоверение на вахте, расписываться в журнале…  К тому же в редакционном сортире не было туалетной бумаги. Подтираться же целлулоидом размера А-4 я не умел, да и жопа не казенная пишущая машинка, ёбть, чтоб мучить ее таким беспощадным образом. Ладно, решил я - расслаблюсь на аэродроме, там кустов много.

Я стоял около подъезда, мужественно подавлял в себе желание обосраться, курил «Винстон Лайтс», и ждал Антона. Ровно в семь, его калымага  аккуратно тормознула у обочины. Антон был чист, поглажен, умыт и причесан. Впрочем, как всегда. Он обладал совершенно удивительным качеством - всякий раз, даже после жутких попоек, выглядеть пионером, или нет – комсомольцем. Жаль, что время красных знамен и партийных заданий безвозвратно ушло. Антон без сомнения стал бы генсекретарем какого ни будь райкома – такая у Антона внешность. Партийная и представительная. Еще в школе, после августовских событий 91-ого, когда все приличные распиздяи сняли пионерские галстуки (самого меня исключили из пионерии в 5 классе), Антон продолжал каждое утро вязать «заподлянскую» оранжевую тряпку на свою шею. Почему он это делал, ни я, ни Максимов, ни Еремин, ни кто другой не знали… Скорее всего Антон сам не знал - просто выполнял привычный ритуал. Теперь, когда нам всем не хватает ВЕРЫ, взгляда в ЗАВТРА, я его понимаю…
На данный момент Антон работал на двух работах: юристом в какой-то продвинутой конторе и педагогом в университете. В ДВГУ. Учил юных правоведов азам юриспруденции. Взяток не брал, студенток не ебал. Химку Антон тоже не курил, как впрочем, и обыкновенные сигаретки-папироски. Он посещал тренажерный зал, где в сообществе других потных мужиков накачивал себе мускулы. Особенно Антон гордился своим прессом. И трицепсами.

- Антон, у тебя в автомобиле есть туалетная бумага?
- Нету. А нахера?
- Срать хочу.
- А чё дома не посрал?
- Забыл.
- Ну щас сходи.
- Неа. Вилы. Лень подниматься.
- А че лифт не работает?
- Лифт у меня уже неделю не работает. Ебаный подъемник.
- Ну и что будем делать?
- Хуля делать, - я выбросил окурок, - поехали. Не сцы, в машине не обосрусь.
- Ну, смотри. А то я вчера салон мыл.

Мы проехали триста метров и остановились у входа на Приморское ТВ.
Циплящук отсвечивал на крыльце и своим видом напоминал первоклассника ожидающего школьный автобус. На парашютиста он похож не был. На нем красовалась вязанная шапка с бубоном и синяя болоньевая куртка, типа Аляска.  Рожа светилась счастьем и трезвостью. Он улыбался.

- Хуля ты улыбаешься? Лезь в авто.

Вован залез в авто.

- Знакомься, чувак. Это Антон. Антон – это Владимир. Масянин.
- Сам ты Масянин. Циплящук моя фамилия.
- Масянин, Масянин, не пизди…
- Ты сам не пизди, заябал, Мухин.
- Выпить хочешь?
- Ты что? Пить нельзя.
- С хуя бы?
- Там медосмотр перед прыжком. Давление меряют…
- Давление хуйня, - я откупорил фляжку, - у меня всегда давление низкое. Пара тройка глоточков не навредит. Только в норму приду.
Я отхлебнул из фляги.
- Ууу, еб, хорошо. Антон? – я протянул коньяк другу.
- Да неее… я ж за рулем…
Циплящук нахмурился.
- Пьяных не допускают к прыжкам, - почти обиженно изрек Вова.
- Ладно, ладно… не сцы. Больше не пью… Надо было химки взять.
Я плюнул в окно, Вова откашлялся, Антон наступил на педаль газа, и мы стартонули.

2.

Серый антоновский «Галант» мчал нас на север, в направлении города Артема, на старый военный аэродром, а мимо проносились дачи, гнилые заборы, желто-красные деревья и встречные бэушные машины. Становилось светло, и туман весел в воздухе как пар в парильной. Мы знали, что если облачность не рассосется, то прыжки в этот день скорее всего отменят - такие уж правила безопасности.  

- Главное чтоб туманность рассеялась, - волновался Циплящук.
- Бля, а как же в войну десантировались?
- В войну другого выхода не было, - пояснил умный Антон, глядя перед собой на серую влажную дорогу.
- Война есть война, - поддержал Антона Вован, и скорчил лицо знатока.
Убедившись в том, что тягаться в эрудированности со своими корешами смысла нет, я вновь откупорил флягу.
- Бля, ну нельзя бухать, тебя врачиха забракует.
- Отъябитесь, подонок, не мешай жить! – я выпил добрых три глотка.
- Да пусть пьет, его дело, будет на земле нас ждать.
- Хуй вам, я с вами в небо полезу, и флягу с собой захвачу. Буду пить выпивку на лету.
- А если захлебнешься? – беспокоился Циплящук.
- Главное не обосраться, - сказал я и тут же пожалел о том, что вспомнил о своей нужде, - Пацаны, найдите мне салфеток или тряпочку какую ни будь мягкую. Есть у кого носовой платок?
Носовой платок оказался только у Антона, но Антон его одалживать мне не хотел. По его словам, платок был подарен ему его девушкой, и на нем узорчато пестрела вышивка-макраме с признанием в любви. Кроме того, платок был в соплях.
- Придется обсираться.
- Эээ… Только не в машине.
- А где же еще, ни на взлетной же полосе, ёбть!
- Посрать можно в лесу, - посоветовал беспокойный Владимир.
- В лесу комары. И тигры. А тигры это не шутка…
- Терпи! В клубе всяка есть гальюн, - успокоил Антон, - там и бумагу сыщешь.
- Ну, глядите мне, сволочи…
Через десять минут мы подъехали к ржавым воротам парашютного клуба «Небо».

3.

Выпрыгнув из авто, я достал сигарету и закурил. Пахло сеном, болотом и осенью. Туман расползался, по небу летели птицы.  

- Вон, глядите, чуваки - лебеди летят!
- Утки, - поправил меня Антон.
- Или аисты, - предположил Циплящук.
- Ага, нах! Цапли!!! Где здесь санузел, заябали? Сил моих больше нет…
- Где-то на территории базы. Пошли.
Мы вошли на территорию базы. Здесь тоже пахло сеном, болотом и осенью. Рядом с двухэтажным домом, который собственно и оказался парашютным клубом, с ноги на ногу переминались несколько хуяплетов. По их телодвижениям было ясно – опытные парашютисты.

- Щас я приду, - сказал Вован, - давайте деньги.

Мы достали рубли и вложили их в шершавую ладонь Владимира. Владимир ушел в дом.

- А чё вооще, бля, за парашюты? Времен второй мировой?
- Ну да. Такие. Купол называется, он раскрывается прямо под самолетом.
- В смысле, нах? Свободного падения не будет? Лажа, бля. Лучше я на земле набухаюсь.
- Как хочешь. Деньги то ты уже забашлял, - логично высказался Антон.
- Ладно. Будем прыгать.

Через две минуты Владимир вышел в сопровождении какой-то молодой бабенции. Бабенция была нехуевская, смазливая, с хорошей фигурой. Она оказалась инструкторшей, знакомой Циплящука.

Когда они подошли, я спросил:
- Скажите, пожалуйста, вы здесь работаете?
- Да. Здравствуйте. Меня зовут Жанна.
- А меня зовут Мухин. Жанна, где здесь сортир?
Жанна улыбнулась и молча показала в сторону дома.
- В доме?
- Нет. В доме у нас только тренировочный зал и кухня. Туалет на улице. За домом.  
- А там есть бумага?
Жанна на мгновение озадачилась, а потом окликнула одного из хуяплетов стоящих неподалеку.
- Эдик, слышь, Эдик, у нас в туалете бумага есть?
- Конечно, есть, - бодро ответил Эдик, усатый мужик лет сорока, - я вчера приносил.
Жанна повернулась ко мне.
- Ну вот, видите, а вы беспокоились… Первый раз?
- Что первый раз? В лесу сру?
- Да нет, - засмеялась девушка, - впервые будете прыгать с парашютом?
- Аааа! Впервые. То есть как, я в детстве прыгал с гаражей, там всяких, с заборов, с вышки нырял… А с парашютом впервые.
-Вам понравиться…
- Ага. Надеюсь.

Все дружно засмеялись. На счету Антона и Циплящука уже имелось по одной вылазке в небо, и поэтому они чувствовали себя опытными каскадерами. Я же, типа, был новичок, тем более желающий «по большому», и моих корешей это несколько возвышало надо мной, придавало им гордости и уверенности. Типа Мухин лох, а мы перцы.

- Ладно. Пойду я посру. До встречи Жанна. Вы чудо!
- Спасибо.
- Не задерживайся. – Антон остроумничал.
- Не теряйся, - Циплящук поддерживал.
- Не пиздите, гады, - я парировал.

Прежде чем я отыскал этот злоебучий толчок, мне пришлось обойти дом три раза. Только заходя на четвертый круг, я заметил темно зеленую будку, вжатую в какой-то двухметровый папоротник и кусты куманики.
К моему удивлению внутри будки не воняло. Говна же, по обыкновению разбросанного по периметру дупла, тоже не было видно. Ух, бля, подумал я, парашютисты-то какие аккуратные и меткие, срут прямиком в яблочко.
Почему-то мне вспомнился туалет Академии искусств, кузницы талантов в которой я все еще учился на выпускном курсе. Так вот, в том гальюне, бывало, дерьмо с потолка свисало, и любому клиенту стоило громаднейших усилий не замараться этими высокоинтеллектуальными фекалиями.    
Но, несмотря на отсутствие говна в сортире у парашютистов, имелись и очевидные недостатки. Во-первых, было очень тесно, во-вторых, дверь, предполагающая защелку хотя бы изнутри, таковой защелки не имела. Ни с нутрии, ни с наружи. Сама  же калитка вообще висела на одной петле. Но самым обидным было то, что ЕЁ величеством бумагой, усатый Эдик и его коллега девушка Жанна, именовали ни что иное, как газету. Обыкновенную, дешевую газету, сиротливо лежащую на полу. Газета называлась «Утро России».
- Пидары! – вымолвил я в полумраке сортира, - злобные пидары! Патриоты хуевы! Ладно, так уж и быть, уж лучше «Утро России», чем платок Антона с надписью: Ай лав ю, бэби!
Я расслабился и сразу же почувствовал себя лучше. Захотелось жить. И выпить. Все еще пребывая в недвусмысленной позе орла я вынул из-за пазухи фляжку с «Белым аистом», и прижал губы к ее прохладному титановому горлышку. Живительная 45-ти градусная влага ускорила процесс опорожнения кишечника, и спустя четверть часа я уже двигался к своим приятелям, терпеливо караулящим меня на том же самом месте.

4.

Когда я подошел ближе, то увидел кучу народа: теток, мужиков, юношей, девушек, детей… Была даже одна бабка. Она молодцевато расхаживала по крыльцу клуба, и что-то насвистывала себе под нос. Прочие же чуваки и чувихи стояли серьезные и немного загадочные. Все эти люди были такими же счастливыми «парашютистами» как и мы. Каждый хотел испробовать на себе закон земного тяготения, а потом брызгать соплей и как бы между прочим бросать соседу по лестничной клетке: «Парашют? Да видал я парашют… Прыгали, ёбть, знаем!». По лицам многих было четко заметно, что данный вид мероприятия ассоциируется у них с чем-то геройским, не фальшиво значимым, мужественным.
Без пиздижа скажу вам – лично мне было глубочайше похуй на все эти чувства. Моя развеселая юность и не менее ебанутая молодость окунала меня в самые разные приключения, связанные с риском для жизни. Меня били по голове топором, меня сбивали автомобили, я переползал под движущимся товарняком,  танцевал жаркий аргентинский танец Ламбаду на карнизе 12 этажа; я запивал демидрол синявкой и падал в канализационные люки. И теперь, стоя на утрамбованной земле парашютного клуба «Небо» мне нисколько не было ни волнительно, ни тревожно, ни тем более страшно. Единственная эмоция, которая преполняла мое молодое сердце – был азарт. Я отправился в эту поездку больше из любопытства, нежели из выябонства. Мне хотелось взглянуть на быт (и не быт) неизвестных мне людей, побывать в их шкуре; потусоваться с корешами ни в ночном клубе, ни у себя на кухне, а в НЕБЕ. Пусть даже несколько минут. И хорошенько все это дело обмыть. Само собой по разумной концове этого мероприятия. По неразумной же концове, т.е. в случае своей романтической гибели, на которую я надеялся где-то в недрах своего подсознания, я просто хотел быть похороненным как подобает православному распиздяю. С цветами, блинами, и выпивкой. ВСЁ!!! Больше мне ничего не хотелось. И тем более не мечталось. Я был спокоен как дерево.

- Посрал?
- Посрал.
- Бумаги хватило?
- Более чем.
- А что такой грустный?
- Мне представилось, как вы расстроитесь, если я разобьюсь.
- А мы расстроимся?
- Надеюсь что нет… Чё дальше?
- Щас инструктаж пройдем, - информировал Циплящук, - и погоним на взлетную полосу. Там нам выдадут парашюты, усадят в самолет, поднимут в небо и выбросят в воздух.
- Заябись!
- Да, это еще не все, - сказал Антон, - еще к врачу пойдем. Врач поглядит на тебя и скажет: Не-е, этого в самолет нельзя!
- Схуябы???
- Ну типа ты пьян, и обосрался….
Только я собирался сказать какую ни будь пакость в ответ Антону, как кто-то (мне незаметный) хрипло скомандовал: «За мной!», и вся толпа, как стадо баранов поплелась в глубь двора, к каким-то торчащим из земли железякам, напоминающим средневековые станки для пыток. Как выяснилось из последующего рассказа инструктора, то были тренажеры для тренировки парашютистов.
В течении получаса нас учили приземляться. Для этого нужно было залезть на специальный двухметровый забор, принять правильное положение тела, и спрыгнуть в низ, на землю. Круче всех прыгала бабка. Из нас троих эту процедуру проделал только я один – опять таки из любопытства.
У меня получилось с первого раза. Опосля нас повели в дом, в инструкторский зал, где стояли школьные парты, а по стенам висели всевозможные предметы профессионального назначения: стропы, стропорезки, экземпляры парашютов которые однажды не открылись (клуб этими экспонатами гордился особенно), шлемы, агитплакаты и всякая прочая хуятень призванная внушать неопытному спортсмену-парашютисту трепет и уважение.
Именно здесь, уже знакомый нам Эдик посвятил взволнованную публику во все немногочисленные премудрости предстоящих полетов. Говорил он долго, нудно и постоянно причмокивал губами. Какого хуя ты чмокаешь, чмо, нах? Подумал я и сплюнул под парту. Я снова чувствовал себя в начальной школе.

Из всей лекции я запомнил только одно. И, пожалуй, самое главное.
- Не забудте (на обозначенной высоте) выдернуть чеку запасного парашюта, дабы тот не открылся и не привел летящее в небе тело из вертикального положения в горизонтальное, - продекламировал Эдуард, причмокнул языком и замолчал. В классе воцарилась зловещая тишина. Было слышно, как дышит бабка, и чешется Цыплящук. На задних партах кто-то пёрнул. Эдик причмокнул и добавил:  
- В горизонтальном положении падать очень не удобно…
Напоследок Эдуард сказал, что если парашюты не раскроются, лучше не конвульсировать в воздухе, ибо это совершенно бесполезно - лететь придется несколько мгновений со скоростью 13 метров в секунду, а просто расслабиться и попытаться умереть тихо и красиво.

Мы подписали какие-то замудренные бумажки, в коих подтвердили своё добровольное желание рискнуть драгоценной жизнью, и выстроились в очередь к фельдшеру.

5.

Я стоял прижавшись к облупленному дереву и перед моими глазами неподвижно висела жуткая чека запасного парашюта, похожая на удавку. Почему-то она была красного цвета. Я моргнул и видение пропало. Вместо удавки на меня смотрели радостные зрачки Вовы Цыплящука. Антон неподалеку ковырял носком башмака землю. Уже скучает, подумал я и набросился на Вову.
- Хуля ты вытаращился, гнида?
- Иди к врачу, твоя очередь.
Я вошел в тесный кабинет доктора.
Чайник, стол, на столе зеленка, за столом толстая тётка. Улыбается.
Я старался держаться поодаль, дабы не затравить доброго доктора перегаром.
- Щас я смерю вам давление. На голову не жалуетесь? Нервы в порядке?
- Не жалуюсь. В порядке. Меряйте.
Я снял камуфляжный сюртук, повесил его на спинку стула, уселся на стул, вытянул руку.
- Откуда у вас такие шрамы???
- Трудное детство.
- Вены резали?
- Вены режут с другой стороны.
- Откуда вы знаете, где режут вены?
- В кино видел, - соврал я и нахмурился.
- Почему решили прыгнуть?
- Куда прыгнуть?
- С парашютом.
- Мечта юности.
- А может вы самоубийца. Выпрыгните и разобьетесь.
- У меня будет парашют.
- А вдруг он не раскроется?
- Есть запасной.
- А запасной вы проигнорируете.
- Не исключено.
- Так что?
- Чего?
- Вы самоубийца?
- Нет.
- Хорошо. Пригласите следующего.
Врачиха в бумажке поставила какую-то закарюку и я вышел.
На улице стало теплее. По небу летели «аисты». Прыжки состоятся…
- Следующий. Нах…

5.

Взлетная полоса находилась примерно в км. от здания клуба. Туда можно было доехать на служебных грузовичках (личные автомобили не пропускались), или же пиздячить до лайнера пешком. Мы пошли пешком. По пути я выкурил сигаретку, сделал пару тройку глотков конины. Мне становилось все веселее.
- Главное, пацаны, замутить управляемый парашют, - беспокоился Циплящук.
- А какая нахуй разница?
- Чтобы управлять парашютом в небе.
- А нахуй им управлять?
- Чтобы тебя на электропровода не унесло, - пояснил Антон.
- Или на проезжую часть, на дорогу, где асфальт и машины… - подтвердил Вова.
- А как определить парашют?
- На нём должно быть написано.
- Знак стоит.
Так рассуждая о плюсах и минусах парашютостроения мы неспешна дошкандыбали до взлетной полосы.

6.

Дроп-зона (вся эта хУева местность, включая аэродром и картофельные поля, лежащие по округе, называется модным бля словом – дроп-зона), представляла собой обычную взлетную полосу уходящую в бескрайние приморские просторы. Вся басота уже собралась. Хуевы парашютисты топтались с ноги на ногу и разглядывали лежащие на дырявом бетоне «дубы». («Дуб» – это военный парашют времен второй мировой войны, с которым мне суждено было отправиться в небо). Бабка уже что-то примеряла. Чёртова старуха! Я подошел поближе. Господи, какая срань! Вся эта амуниция, называемая «системой», весила не менее 20 кг. Еще был шлем. Каска, ебтель, обычная строительная каска, с поролоновой прослойкой внутри замшело-желтого цвета. Я сплюнул.
Метрах в сто пятидесяти стоял обшарпанный Ан-2. Я сплюнул.
- Чуваки, я заябался ждать, трубы горят! Полезли в этот хуев дельтаплан, там я выпью…
Но мои кореша были серьезно озабоченны совсем другой проблемой. Выбором парашюта. Они тормошили ранцы, пытаясь найти опознавательные знаки, постукивали по каскам, проверяли на прочность крепежи и карабины.
Чуваки реально хотели жить. Гы… Я сплюнул.

7.

- Слышь, пацан… А какой бля нахер здесь управляемый парашют? – я схватил за фуфайку одного из пиздюков, шистярящего на аэродроме. (Дети были воспитанники этого клуба, и каждый уже имел на своем счету несколько десятков прыжков).
- Так! Посмотрим, - пиздюк озадачился своей значимостью, - вот этот. Точно этот.
Я смотрел на брезентовый рюкзак с натолканным во внутрь парашютом и никаких нахуй знаков в упор не видел.
- А как я в небе узнаю, что парашют управляемый???
Пиздюк посмотрел на меня пристально, улыбнулся (какого хуя ты улыбаешься, ублюдок???) и по-деловому сообщил:
- Там бля по бокам лямки будут висеть, с ручками, хватаешься за  них и управляешь куполом. Ясно?
- Спасибо. Иди отседа, умник.
Я был почти что счастлив. Мне только что достался управляемый парашют, в моем внутреннем кармане плескалась огненная вода «Белый аист», я не хотел срать, и по небу летели аисты. Я закурил.  

8.

Пиздючье нам помогало одеваться. Самое стремное было застегивать лямки с карабинами. Лямки продевались под мышки, застегивались на груди. Кроме того, лямки продевались между ног, стискивая яйца. Мне это сразу не понравилось.
Сперва меня пристегнули очень тесно. Я даже не смог разогнуться. Потом слишком свободно.
- Ебать тебя в спину, гад, - пожурил я мальчика по желтенькой кепке, - я таким макаром выскользну из этой ебучей системы. Давай, гнида, переделывай!
Мальчик потер ушибленный затылок и принялся переделывать.
Наконец, спустя минут десять, меня застегнули более менее сносно. На живот повесили запасной купол, в маленьком ранце, на бошку напялили каску синего цвета. В этом панцире можно было стоять только раком.  Зеркала на аэродроме не было. Чтобы понять как я выгляжу я посмотрел на Антона. Потом на Циплящука. Зрелище было сверх    уебанским. Мы были похожи на нинзь черепашек. Я огляделся. Повсюду нинзи черепашки. Целое море нинзь черепашек. Похуй!!! Я был настроен решительно. Впереди меня ожидали облака.

Нас распределили в третью десятку. Всех троих. Весь смысл предстоящего приключения  заключался в том, чтобы подняться кругами на высоту в тыщу метров, набраться смелости, и броситься вниз. По очереди. Всё, нах!

9.

Обшарпанный кукурузник дребезжал всеми своими винтиками. Мы взлетали. Я сидел последним по левому борту, на длинной деревянной скамейке. Мне было видно не выспавшееся ебало пилота, и встревоженные лица своих попутчиков. По мере того как самолет набирал высоту лица парашютистов бледнели и все больше покрывались испариной. Я должен был прыгать пятым по счету. Циплящук седьмым, Антон восьмым.
Четвертым, т.е. прямо передо мной, должен был переступить линию борта какой-то  нервный парень лет 23. Из-за тесноты я сидел к выходу вполоборота и мне хорошо было видно его пунцовое лицо. Парень явно не находил себе места. Он крутил головой, дергал шеей, подпрыгивал и нервно облизывал губы. Самое приколюшное, что этот слайд заметил и Антон и Циплящук, и теперь мы втроем откровенно улыбались глядя на чужое несчастье. Бедняга наверное хочет срать, подумал я и подмигнул Антону.

Аэроплан не спеша заходил на последний круг. Час икс должен был пробить очень скоро. Я обернулся и взглянул в мутное стекло иллюминатора. Сердце мое затрепетало. Внизу было все зелено-желтым. Я различил дорогу, и далекое-далекое море. Море рядом с которым прожил всю свою жизнь. И только теперь, спустя почти что 26 лет своей глупой и не нужной жизни, я видел его с высока. Блядь!!! Спустя какие-то секунды я смогу увидеть свысока не только злоебучее и зеленое море, не только картофельные поля и дорогу похожую на серый шнурок, я смогу увидеть землю, всю блядь землю, в которую рано или поздно придется лечь. Я уже было хотел смачно сплюнуть, но инструктор распахнул калитку, и заорал:
- Выходим по одному! Не тормозить. По моей команде! Считаю до пяти и поехали! Раз…
Свят, свят, свят! Я почувствовал как в тесный и вонючий салон кукурузника влетел холодный и бодрящий ветер истинной свободы. Я открыл рот и вдохнул полной грудью.
Люди начали падать вниз. В дырку открытой двери я видел, как их парашюты раскрывались и, превращаясь в маленькие грибочки, уплывали в небо.
Пришло время прыгать нервному чуваку. За ним впритык шел я. Но… чувак прыгать раздумал. Он уперся руками и ногами в дверные косяки и замер.
- Чё встал! Прыгай. Давай, прыгай. Не задерживай, - кричал на него инструктор.
- Давай, уебан, отваливай прочь, - кричал на него я.
- Не бойся, парень. Прыгай я сказал, - кричал инструктор.
- Проваливай ссссссука нахуй, - кричал я.
Так дальше продолжаться не могло. Я встал сзади раскоряченного психопата, уперся руками в потолок самолета, и со всей силы уебал чувака ногой по спине. Удар получился что надо. Чувак крякнул, и исчез за бортом. Счастливого пути, друг!!!
Передо мной открылась бездна. Дырка в небо. Дорога в облака.
Я прыгнул.
Первое мгновенье оказались самыми чудесными. Пока длинный строп не вырвал из моего ранца парашют, я летел в свободном падении. Долю секунды, показавшеюся мне вечностью. Небо приняло меня нежно и без сюрпризов.
Резкая остановка вернула меня в реальность. Это открылся купол, сократив скорость моего приближения к земле с 13 до 7 метров в секунду.  Самолет улетал. Вдалеке появлялись новые одуванчики. Где-то среди них были мои друзья.
Я поднял голову, чтобы проверить стропы. Стропы были спутаны. Я стал распутывать стропы. Мое тело крутило в воздухе как рваный гандон в унитазе.

Распутав стропы я услышал странный звук, похожий на «длинный спуск» советского фотоаппарата.  Я посмотрел на свой живот. Звук шел от туда. Неужели я обсираюсь??? Сука ебаная! Нет. Это трещала чека запасного парашюта. Проклятая удавка. Я рванул чеку. Звук прекратился. Заябись! Самое главное я выполнил. Теперь я не приму горизонтальное положение, в котором так не удобно приземляться. Ура! Усатый инструктор Эдик может мной гордиться! Теперь можно с достоинством наслаждаться пейзажами и по  праву восхищаться своей личностью.  Но на это мне было наплевать.
Я хотел стал пушинкой. Я желал парить в пространстве подобно перышку. Парить и не о чем не думать. Так оно могло бы быть. Но… Блядь, вечное НО этому помешало.  
Ремни и карабины стянувшие мои молодые и волосатые чресла натянулись как ванты парусного корабля пробивающегося сквозь океанскую бурю. Волосня моих промежностей зажатая ремнями и карабинами рвалась с корнями превращая мою прогулку по небу в кошмар.  Мои драгоценные яйца тянул вверх гиганский белый купол. Все было просто - мое тело стремилось к земле. Злобная планета хотела получить меня назад. Меня раздирали на части две стихии. Воздух и земля. Ёптель! Я стал поправлять ремни. Дергать карабины, пытаясь их ослабить. Но нихуя не помогало. Я разозлился и громко заорал:
- ПИДАРАСЫ!!!
Меня никто не услышал. Подо мной простиралась вечность. Я дергал ногами, поднимал ноги в уголок, вертел жопой. Очевидно, я был похож на карася болтающегося на леске. Что за хуйня? Откуда в небе рыбы?
Мимо меня пронеслись какие-то птицы. Они что-то оживленно обсуждали. Я прислушался. До меня долетели обрывки фраз. Птицы явно обсуждали мою персону.
- Долбаёб, - говорила птица птице, - он думал летать легко… Гы.
Проклятые птицы надо мной потешались.
- Пошли вы, гниды хвостатые! – Заорал я что было сил, и показал птицам «fuck».
Птицы обиделись и улетели. Я победил.
Ебать всех аистов и чаек! Земля приближалась. Нужно было выпить. Фляжка лежала во внутреннем кармане куртки. Но… Добраться до нее я тоже не смог. Закурить я не мог по той же самой причине. Мешали ремни. Я плюнул. Харчок повис в невесомости.
- Привет, сопля!
Сопля промолчала и свернула в переулок.
И тут я озадачился тем, куда меня несет ветер. Меня несло хуй проссы куда. Я крутанулся и увидел, что дроп-зона осталась далеко позади. Меня уносило в дебри картофельных полей. Я представил, как буду тащить всю эту ебаную амуницию до базы и разозлился снова. Ебать!!! Свят, свят, свят! У меня же управляемый парашют! Я вспомнил доброе лицо мальчика, его лучезарную улыбку. Я повернул голову на право. Но… никакой блядь лямки с ручкой там не было. С лева меня поджидала такая же хуйня. Пацан, злобный маленький монстр меня цинично наябал. Парашют был неуправляемый.
- ПИДАРАСЫ!!!
Чтобы хоть как-то изменить направление своего полета, я схватился за стропы и принялся их забирать. Хуй! Я продолжал улетать все дальше.

Земля была рядом. Яйца болели, хотелось выпить. Я приготовился к посадке. Чем ближе я подлетал к земле, тем очевидней воспринималась скорость полета. Как будто я прыгнул с третьего этажа. Хуяк! Кувырок, земля! Меня накрыло белое облако парашютного шелка.

10.

Я лежал на земле и смотрел на картофельный куст. Растение было темно коричневым и влажным. По листику бежал муравей. Насекомое остановилось, показало мне хуй, жопу, сплюнуло, достало из-за пазухи флягу с выпивкой, отхлебнуло пару глотков, отрыгнуло, закурило сигарету.., и скрылось из виду. Насекомое исчезло навсегда, оставив о себе только воспоминание. Я лежал на земле и смотрел на картофельный куст.
В моих глазах плескалось море.
Яйца больше не болели. Болело сердце. Что-то происходило не так в этом чертовом мире. И мне было паскудно и хуёво оттого, что я об этом знал.
Я поднялся на ноги. Избавился от парашюта. Расстегнул ремни и сбросил на землю амуницию. Снял шлем и бросил его на сукно парашюта. Посмотрел вверх. Вверху было небо. По небу летели птицы. О чем беседовали небесные твари - я больше не слышал.
Я снова стоял на земле.
Я смотал всё добро в одну кучу, сплюнул, достал флягу с выпивкой, сделал два больших глотка, отрыгнул, закурил, и поплелся на восток, к аэродрому.

11.

По пути я обматюкал пиздючье бежавшее забирать мой парашют, еще три раза выпил, выкурил очередную сигарету.
Антон и Вова уже давно тусовались по аэродрому. Они меня потеряли. Антон при посадке вывихнул ногу, Вова был цел.
Меня торжественно посвятили в парашютисты, уебав мне по жопе парашютным ранцем, пожали руку, и предложили прыгнуть снова. Через неделю.
- Ок, чуваки! Я подумаю. Спасибо. Ничего подобного я раньше не чувствовал. Это и вправду круто. Спасибо. Все было пиздато…
Антон и Цыплящук беспокоились:
- Ну как типо тебе? Вкатило?
- Да, - отвечал я, - нихуево. Щас мы прикупим в ближайшей шашлычке выпивки,  шаурмы, шашлыков и будем бухать! Надо же это дело обмыть! А, чуваки?

Но мои друзья бухать на отрез отказались. У всех были дела. Да какие в пизду дела!?!
Дела! Делишки… Ёбтель. Мои друзья скисли. Для них день продолжался, как и полагается взрослым ответственным людям. Только Макс Мухин был счастлив и безутешен. Алкаш и дебошир, разговаривающий с соплёй в небе, наблюдающий муравьиные чресла и показывающий «fuck» птицам…
Да и похуй!
- Да и похуй, гады проклятые! Я сам набухаюсь. В одного. Поехали в город.
В моей фляге еще оставалась капля другая «Белого аиста». И это, несомненно, бодрило.

Мы ехали по пустой трассе навстречу родному городу Владивостоку. У Антона болела нога, Вова молчал на заднем сиденье. Я кушал крутые яйца. Жизнь продолжалась.
Где-то вдалеке, над бескрайними картофельными грядками, летело странное создание. Человек на двух парашютах. Один купол торчал из его спины, другой (меньшего размера) из его живота. Человек был похож на птицу. Раненую в крыло.
Бедняга, подумал я, забыл выдернуть проклятую удавку. Усатый инструктор Эдик будет счастлив.
- Хорошо летит! – пошутил Антон.
- Да, - подтвердил Владимир.
- Летит… - сказал я, и допил последний глоток окрыляющего «Белого аиста».

Над горизонтом летело доброе желтое солнце.


Конец.