Звание долбоёба мне присвоили очень уж рано.
Помню, когда я еще ходил в садик, к нам пришла детский психолог для того, чтобы определить уровень развития ребят и узнать, не беспокоят ли нас какие-нибудь проблемы. Она присаживалась рядом с каждым на стульчик, сначала с серьезным лицом задавала вопросы, а потом доставала из кармана какие-то карточки с рисунками, вертела изображениями перед нашими наивными детскими ебальниками и спрашивала:"Что нарисовано, малыш?"

А нарисовано там было следующее. Чаще всего - черная блевотина. Или же красные разводы на голубом фоне. Или же что-то подобное девочке, но нарисовано так, точно художник, прежде чем рисовать, наступил себе коленом на яйцо.

Меня тоже спрашивали. Конечно, в бессмысленной мазне увидеть много - сложно, но я почему-то увидел черную кровь. Это произвело поразительный эффект на психолога: ее брови немного приподнялись, а в глазах замерцал огонек.
-Так, - возбужденно зашептала она, тыкая пальцем в блевотину, - значит это - черная кровь, да?... А тут что?- она достала картинку с бедной девочкой.
-Это - труп девочки, - решил я снова осчастливить психолога.
-Труп?-в глазах моей собеседницы вспыхнул настоящий пожар,- Почему труп? Разве она не живая?
- А какая разница?- удивился я.
-Так-так-так... Поподробнее...
-Все равно ее похоронят, хоть живая она, хоть какая...
-...А вот тут что ты видишь?-психолог, выпучив до придела глаза, показала карточку с изображением черного квадрата; позже я узнал, что Черный квадрат - очень знаменитая картина.
- Я знаю, что это,- уверенно ответил я,- Это - пизда покойника.

После того тестирования психолог стала мучить мою маму. Она названивала ей едва ли не по несколько раз на неделе и спрашивала, не хуже ли мне. Мать однако же ничего такого не наблюдала. Разве можно ожидать какого-либо ухудшения у вполне здорового ребенка? Вряд ли.

Дурак

Был у нас сосед один - Геннадий. Он - настоящий дурак. Спокойный только. Живет с сестрой, Леной. В дурдом его Лена не отдает, потому что, во-первых, на его содержание выплачиваются какие-то деньги, а во-вторых, в хозяйстве Геннадий - незаменим. Весит он килограммов под двести - его Лена припахивает, дай-боже.

И все бы хорошо, только периодически к Геннадию приходит "обострение": он начинает кидаться на стены, стучать башкой в шкаф, а иногда бросать в прохожих из окна свои говяшки. Поэтому, чтобы не портилась мебель, сестренка и отправляет Геннадия на временное лечение.

Теперь попробуйте представить себе картину, как санитары дурдома забирают дурака в больницу. Интересное зрелище - кошмар на улице Вассилия Тёркина, ебать мои тапочки! В дурдоме Геннадию явно не нравиться, так как, завидев санитаров, он просто звереет. Четверо в белых халатах пытаются запихать в УАЗик взбесившиеся двести килограммов, которые лишь одним движением жопы сбивают с ног половину укротителей и во все горло орут: "Не хочу в больничку! Мне в больничке опять чик-чик делать будут!!!"

Весь наш двор на полчаса превращается в колизей, а все жильцы - в зрители. Будто на то время забываются повседневные заботы: только что поссорившиеся молодожены - вместе подходят к окну; спорившие о своем бабки-сплетницы-разпиздяйки - замолкают; руки алкашей, держащие стаканы - повисают в воздухе, - завязалось зрелище. Но я не про это.

Я про то, что после того, как я впервые увидел такое ебанутое, но оригинальное родео, мне тоже захотелось побывать в психушке. Не знаю почему. Мне раньше приходилось лежать в простой больнице - я ёбнулся разок с яблони, но в психушке я не бывал ни разу. Тогда еще.

Я изо дня в день начал тренироваться перед зеркалом: кривил рожи, пускал слюни, закатывал глаза и при этом не забывал пердеть губами. Но самое сложное, чему я научился - это метко плевать себе на башку.

На самом деле попасть себе на голову соплёй не так уж и сложно; насрать - сложнее. Для первого достаточно всего-навсего немного сноровки, да такое же количество соплей. Тонкость вся в том, что надо плевать боковой частью рта, там где уголки губ. Самое сложное - это правильно свернуть губы: нижняя губа должна немного выступать относительно верхней. Потом набираете в рот соплей и плюете, как плюют соплями, - резко дуете. При точном положении губ, правильной консистенции харчи и верно расчитанному дуновению успех гарантирован.

Так вот, тренировался я - ежедневно. Через две недели я попадал себе на голову девять из десяти раз. Это в девять-то лет! Но одними тренировками в дурдом не попадешь, что-то должно было подвигнуть на решительные действия, и это что-то пришло как-то само собой.

Папа мой, когда пьяный, любил повтыкать в дневник сынули, впоследствии чего мне приходилось выхватывать несильных пиздюлей. И вот как раз был такой день, папа решил сначала изъебнуться и заставил меня выносить мусор, а потом я должен был по плану показывать дневник. Я нехотя нацепил на себя куртку и шапку, взял ведерко и пошел, хули. Но до мусорки я не дошел по одной весомой причине: какой-то бомж насрал в подъезде очень скользко. Так как лампочка на площадке все время отсутствует, моя нога смело ступила в гигантскую кучу свежего дерьма, скользнула, и я полетел. Сказать что я ёбнулся - сказать ровным счетом ничего, ибо подлый бомж положил свое хитрое говно туда, где оно наиболее опасно - на самой верхней ступеньке. Летел я через всю лестницу, пересчитывая холодные ступеньки ебалом через одну; следом же за мной с грохотом катилось железное мусорное ведро, обильно усеивая ареалы подъезда шнягой и объедками.

"Саша, ты упал что ли?"-вышла на шум мама, когда уже полет подраненного в сраку гуся логически завершился классикой: "Ох-блять, Ох-блять".

Когда я представил себе уборку рассыпанного мусора, потом еще малоприятный разговор с папой, мне стало совсем тоскливо, и выход сам пришел в голову. Я пердеть стал, как умею.

Опущу то, как я косил дома под дебила, но скажу, что получилось впечатляюще, даже папа немножко протрезвел, а мама сразу же позвонила психологу. Психолог пришла следующим утром. Это была именно психолог, а не психиатр, та самая, что зачастую навещала меня еще с садика. Поприветствовала она меня, как всегда, - натянутой, приторной улыбкой, так улыбаются только психиатры, разговаривая с буйными пациентами, и участницы конкурса "Мисс-Вселенная". Я тоже своеобразно поприветствовал ее: два раза фыркнул, один раз хрюкнул и даже зачем-то пёрнул - выглядело очень убедительно.

Анна Ивановна, так зовут психолога, долго обследовала меня: заглядывала в глаза, проверяла реакцию и хуйню, забрасывая мамины уши различными, выдуманными ею на ходу терминами: "Двоeкратная дистония", "Парализация селективно-производного сознания" и "Травма параинтуитивных сенсороов". Я же, чтобы показать, что меня так просто не наебешь, пустил сопли в ответ.

"Саша, скажи, сколько тебе лет?" - серьезно спросила меня Анна Ивановна, вероятно, надеясь обнаружить "Блокировку моторно-изчислительного мышления", и я подумал, что надо продемонстрировать ей мое умение. Я повернул к ней голову боком так, чтобы идейному врачу было удобнее наблюдать за траекторией сопли, собрался с мыслями, попытался отогнать нервозность, плюнул... но сопля не послушалась. Вместо того, чтобы сесть мне на голову, сопля смешно попала в глаз Анне Ивановне. Бля-буду, я хотел всего лишь плюнуть на свою башку, но губы в самый ответственный момент дрогнули, и курс снаряда изменился. Первый раз в жизни меня пронзил живой, но истерический смех. Я заржал, как, наверное, никогда не смеялся раньше, да и долго так, минуты три; Анна Ивановна тем временем бережно вытерла зеленую бациллу и окинула меня теплым, ласковым взглядом, который прозой описать сложно. Она смотрела на меня быком на привязи. Быком, только что выебанным в самую жопу.

...
Жёлтый домик

Стены психиатрической больницы, именующейся в народе как "Желтый домик", и вправду оказались мягкими. Эта сучка, Анна Ивановна, сказала врачам, что я очень буйный, и мне без лишних разговоров сделали "Чик-чик". Мне вкололи успокоительного - это пиздец, тогда я понял Геннадия и проникся. Вам на столько хуево, что вы не в силах пошевелить ни рукой, ни башкой, - вы можете только стонать. Зато отходняк после "лекарства" - кайф. Становится лучше и лучше с каждой минутой; жизнь становиться ярче и ярче - появляется какой-то стимул.

Неизвестно за каким хуем, но тогда меня положили во взрослый отдел. Может быть, в детском не нашли места, но факт тот, что в моей палате оказалось еще пять коней с яйцами, и все разного возраста.

Первые двое - это были алкаши, проходившие увлекательный курс лечения в "Желтом домике". У белогорячих этот курс являлся самым увлекательным. Особо дивной и захватывающей считалась его главная прадседура, носившая название "Чистка" : всех выстроившихся в шеренгу алкашей полностью раздевали, ставили в позу "Рак" и... Нет, больных никто не ебал. Перед ними ложили эмалированные ёмкости и заставляли пить разбавленный спирт, а потом блевать в посуду. Блевали белогорячие хоть и без острого энтузиазма в глазах, но зато громко и продуктивно; комната наполнялась интересным рычанием желудков и горл, и все это - на фоне булькания блевотины в железных тазиках. Этот своеобразный хор очень потешил санитаров. Всё так живо и натурально: кто-то, как бы мурлыкая, тонкой струйкой выливал из себя содержимое; кто-то же, напротив, не стесняясь, выбрасывал блевотину мощным напором, пропевая при этом громким басом: "Брлуеее". "Тенор, однако"-шутили санитары, показывая пальцем на второго и катаясь по полу от смеха. "Чистка".

В палате также находилось два Гагарина. Врачи ради интереса поместили обоих космонавтов в одну комнату. Больные смотрели на всех с улыбкой знаменитого летчика-испытателя, дружелюбно разговаривали со мной и другими дураками, как бы не замечая друг друга, но стоило только оставить их наедине, как между Гагариными вспыхивала живая драка: они намертво сцеплялись в комочек, катались по, увы, твердому полу и называли друг друга самозванцем, хулиганом и пидорасом.

Последний в палате - тоже дурак-дураком. Весь день он не слазил с койки, но вот ночью ему била моча в голову, он вскакивал и что есть мочи орал по-немецки:"Винтер комт, винтер комт, флёкен фален нидер! Эс ист кальт, эс ист кальт, вайс ист аллес видер!" Но дочитать стихотворение до конца у него никогда не получалось - сопалатники, забавно матерясь, уже пиздили его башкой об, увы, мягкую стену. Спать охота даже дуракам.

Персонал нашего отделения состоял из заведующего, врачей, санитаров и санитарок. Вы, уважаемые читатели, вероятно, слышали о том, что те, кто работает в психушке, становиться тоже больными на голову. Спешу развеять все ваши сомнения. Санитарки, санитары, врачи и сам заведующий - все они ёбнутые не только на голову, но и на всю башку, блять!

Заведующий отделением Иван Дмитриевич, старый гондон, очень любил дисциплину. Поэтому он никогда не жалел успокоительного на больных. Напротив. Почти каждый день он доставал свой любимый список дураков, примерно пять минут плавал в нем взглядом Далая Ламы или какого-нибудь другого дебила, а потом нервно начинал тыкать пальцем в имена больных, бормоча себе под нос: "Этому - три кубика, этому - два кубика, этому - пять кубиков..." Так он распределял для больных дозы аминазина и сульфидина - знаменитый "чик-чик". Сначала он брал во внимание буйных, потом шли потенциально буйные. Затем он назначал чудо-лекарство просто так, например тем, кто слишком давно не удостаивался уколов, - для "профилактики". Впрочем, все зависело от настроения заведующего: когда Иван Дмитриевич находился в хорошем расположении духа, он вообще мог не назначать "успокоительного", но если врач нервничал, то пощады ждать не стоило.

А уж ежели кто-то, упаси Бог, разозлил заведующего отделением, то он сразу хватал в истерике список, потом раздраженно сминал его, бросал на пол и нервно кричал: "Всем, блять, по три кубика, нахуй!" И надо ли говорить, что происходило, если больные проявляли какую-нибудь инициативу? Инициатива гибла в корне. Все ненавидели и презирали старого гондона.

Санитары психушки, в отличие от заведующего, были молодыми, но, увы, тоже ёбнутыми и тоже, увы, на всю башку. Некоторые санитары даже когда-то лежали в "Желтом домике", а потом устроились туда работать. Заведующий не любил санитаров, а те отвечали ему взаимностью и называли Ивана Дмитриевича старым гондоном. Иван Дмитриевич знал про свое ужасное прозвище, виду он, конечно же, не подавал, но это съедало изнутри. Часто, снова вспомнив свою унизительную кличку, заведующий опять вытаскивал в гневе список больных, как бы надеясь там увидеть имена своих обидчиков, но на бумажке числились все те же, и дуракам приходилось отдуваться снова.

Санитарам, надо сказать, тоже нравилось поиздеваться над больными, а излюбленной мишенью у них был Вася Швацберг, лежал который в соседней палате. Они постоянно накалывали его и доставали. Впрочем, его доставали не только врачи, но и те дураки, которые в палатах лежали. А зря.

Вася Шварцберг был больной на самом деле, всю свою жизнь он прожил в деревне: разводил кроликов и кур. Ему немного помогали соседи и родственники, так как он - больной; и все бы хорошо... Летом кролики и куры могут жрать все что угодно, но зимой - очень сложно найти пищу питомцам. Приходилось тратить лишние деньги, которых Шварцбергу категорически не хватало. И все-таки он нашел выход, этот великий дурак.

Осенней порою, когда поля еще не до конца разрушившихся колхозов зеленеют, Вася выходил из своего домика с кочергой в руках. Спустя минуты, он уже заходил в колхозное поле, ложил кочергу рядом, брал в руки косу, спрятанную в зелени, и начинал косить пищу кроликам. Таким нечестным, но гениальным способом Вася обеспечивал сытую жизнь своих питомцев. Вы еще, наверное, не поняли. Когда в поле видимости появлялась машина или какие-нибудь люди, что делал Вася? Вася клал обратно косу и начинал косить траву кочергой. Люди, интересующиеся, что делает Вася, сразу же отводили наполненный сочувствием взгляд и печально произносили:"Опять Шварцберг, долбоёб, кочергой траву косит, бедняга..."

Но великого дурака все-таки раскусили. После разоблачения колхозники дали ему сильных и неприятных пизды кочергой, что совсем доконало психику больного, и отправили навечно в "Желтый домик".

И ведь зря же его доставали больные отделения, ибо он решил отомстить. Великий дурак стал автором дерзкого плана побега из "Желтого Домика", который он именовал как "Операция КОРшун". Действие должно было происходить средь бела дня, когда у дураков обед. Все спланированные заранее действия операции он задокументировал: "...вооруженные вилками Мы возьмем в плен работников столовой...", "...Ровно в 13.00 Мы уже должны захватить весь отдел...", "...когда вся больница будет захвачена, Мы начнем везти переговоры с президентом..." В итоге власти должны были предоставить дуракам сумму в один миллион долларов и вертолет. Войдя в раж, Вася даже обрисовал в деталях казнь заведующего отделением через жопу, подписав в конце: "Старый гондон тоже получит своё". После этого Вася зачислил в список всех участников операции "КОРшун", там были многие... Сам великий дурак в операции не участвовал.

На следующий день Иван Дмитриевич нашел подле двери своего кабинета интересную бумажку. Далай Лама подробно ознакомился с КОРшуном, смял листок и нервно:"Всем, блять, по три кубика, нахуй!"

Да, Вася переборщил с жопой Ивана Дмитриевича. По расчетам великого дурака три кубика должно было достаться участникам КОРшуна, а досталось всем, в том числе и ему, и даже мне. Я чуть не сдох тогда от дозы, блять.

Потом мне все-таки удалось доказать врачам, что я вылечился. Первым что я сделал, когда оказался дома, - это стащил из кухонного пенала коробку шоколадных конфет "Россия" моей вечно худеющей мамы. Пять конфет я нервно слопал сам, а оставшуюся часть высыпал в бензобак "шестерки", на которой ездит Анна Ивановна.
Ездила.
Я ведь совсем не буйный!