…А ныне часто страхолюдных венчают, сотни уродин браком сочетают!*
(с) «Пэкала-надувала и тиходум Тынндала» (издательство Ион Крянгэ)

Великороссия, мать её в зад.
И сей рассказ вовсе не про еблю в жопу, хотя и будут встречаться непристойности, но токмо лишь про жизненный уклад и моральный ебучий облик граждан Великой России в далёком будущем и далёкой-далёкой галактике.
Все совпадения скотских повадок персонажей с повадками уважаемых читателей случайны, и не имеют вас в качестве целей для оскорбления, и даже в том качестве, о котором вы сразу подумали. Так что, приятного вам на хуй, в смысле прочтения.

                    Любовь Игната Васильевича

Кто любит – тот любим, кто светел – тот и свят,
Глазастый Вол, Лев и Орёл – ебут Россию в зад.
Вы думали что тут будут вам стихи? а вот хуй, щаз бля. В стихах я заебусь в корень это хуячить. Ну, похуячили.
Значит
                    Любовь Игната Васильевича.

    Вся жизнь человека рано или поздно сводиться к одному поступку. Будь то жертвование собственной жизнью ради других людей, или же дрочка на детскую футбольную команду в присутствии трёх разъярённых гомофобов с битами, а бывает что последним поступком оказывается принятая внутрь лишняя бутылка водки.
    Но так, естественно, не мог рассуждать Игнат, ибо ему почудилось совсем другое: неудержимое стремление приблизиться к НЕЙ и сказать ЕЙ: «здравствуй милая, я искал тебя всю жизнь!» Её волосы скрывали пол-лица, но то, что было видно – то было неописуемо прекрасно. Они шли, улыбаясь, друг другу навстречу, и почувствовал Игнат, что между ног у него вырастает мощный рог.
Нет.
И почувствовал Игнат, что всю жизнь он искал только ЕЁ, и чувство это к великой радости обоих оказалось взаимным, так как ОНА стремительно, но плавно и грациозно шагнула в его сторону, и, нежно заключив в объятья, подарила Игнату короткий, но влажный и трепетный поцелуй, и произнесла низким, но приятным голосом:
- Привет, меня зовут Николаа-й! – на слове «Николай» голос трансвестита жеманно поскользнулся.
- Ахтунг! – ошалело заорал Игнат, и стал вырываться из поганого обхвата пидарского лап, но Николай держал его крепко, стиснув руки как тиски.
- Тихо-тихо! Ты что, дурачок? – уговаривал «Николай», но уже тонким, звонким девичьим голосом,  с трудом удерживая в кольце своих рук Игната, бьющегося, как застрявший в капкане заяц перед оскаленной мордой волка.
- Уж и пошутить нельзя, - с укоризной произнесла девушка, разжав объятья и отступив на шаг, потому что Игнат слишком уж размашисто дрыгал конечностями в судорогах омерзения.
- Ффууу… Так ты не пидар? – тяжело дыша, с надеждой спросил Игнат, внимательно вглядываясь в паховую область существа, обладающего двумя голосами, но платье мешало убедиться в отсутствии этой гадостной разновидности пидерастической проказы, а девушка перехватив его взгляд, заливисто расхохоталась, блестя жемчужными зубками, и, кокетливо, но бесстыже задрав платье, представилась:
- Любава…
Сквозь прозрачные трусы на Игната уставилась бульдожьей мордой мясистая пиздень, и сердце росича вошло в спокойный ритм, а лицо осветилось белозубой улыбкой:
- А меня Игнатом кличут. А по батьке – Васильевич.
- Любовь Савельевна я. Одиннадцатый виток Спирали третьего уровня. Ник – Гнида.
- Внешний периметр границы Струны. Ник - Лизун.
- Лизун? – ахнула Любава, от шока позабыв этикет и порядок знакомства, и опустить задранное платье.
- Ага, - гордо ответил Игнат, и широко раскрыл рот, выставляя напоказ свой язык, серией сложных операций превращённый в удивительный орган сенсорики, внешне похожий на язык столь же отдалённо, сколько сам язык похож на морской хищный полип. Изо рта Игната пахнуло странным запахом, от которого бульдожья морда Любашиной пизды зашевелилась и зачавкала складками кожи. Любава опомнилась, отпустила платье и смущённо принялась его поправлять:
- А что, Игнат Васильевич, не пройтись ли нам по саду, побеседовать, яблочки порвать?
- Травку помять! – радостно подхватил Игнат, и галантно подставил руку. – Прррашу…
Они шли по саду, окружённые яблоневым духом счастья, и говорили о самом разном, Любава часто заливалась смехом, чуть смущаясь от пикантных, но остроумных шуток Игната, который шёл рядом с ней по узенькой тропинке, в то время как сама Любка ковыляла по высокой путанной траве, держась за согнутую мускулистым калачом руку великоросса.
-Шевелись, Гнидка, - ласково поторапливал он подругу, когда та, отставая, цеплялась за рукав Игната, не в силах угнаться за его размашистой поступью.
Поляна, на которую они вышли, отличалась от пройденных только что возвышавшимся посреди неё деревом, на котором вместо яблок были какие-то плоды, издали напоминавшие непристойно вытянутые, иссиня-чёрные баклажаны. Когда молодая пара приблизилась, то Игнат и Любава поняли, что они не останутся тут надолго: с корявых ветвей чудесного дерева гроздьями свисали, стыдливо прикрываясь молодыми листочками, натуральные громадные нигерские елдаки, воспрявшие лобастыми балдами в самое небо!
- Ахтунг… - заворожено прошептал Игнат, в ужасе оглядывая поганое дерево.
- Кошмар, – согласилась с ним Любаша.
Минута прошла в молчании и неподвижности, и вдруг один из диковинных плодов задрожал, и шумно изверг своё содержимое, обильно заплевав гнусной сопливой розовой жижей землю возле дерева, моментально съёжился в сморщенную колбаску, и, с отвратным хлюпаньем отделившись от связки своих собратьев, шлёпнулся под ноги влюблённым.
Любава и Игнат обалдело переглянулись.
- Слушай, а может это всё-таки фрукт?
- Не «фрукт» и «фрукххххт!», - возразил Игнат, но Любаша не знала это анекдот, и в первый раз за всё время их общения шутка Игната не удалась.
Вдруг на поляну вышел матёрый волк и уставился на людей горящими от жажды крови глазами. Пасть его оскалилась, загривок вздыбился, и, с низким рычанием, он стал не спеша подходить к добыче. Из кустов бесшумно выскользнуло ещё несколько зверюг, и, окружив безоружных людей, стали сжимать кольцо. Любовь вскрикнула и спряталась за широкую спину Игната.
Лицо великоросса помрачнело, между бровями залегла глубокая складка. Высокий, чистый лоб перечеркнули две морщины, возле скул заиграли желваки – Игнат очень сильно захотел срать.
- Любовь, - дрогнувшим голосом позвал он девушку.
- Что, милый? – Любовь тронула его за руку и заглянула ему в глаза, застывшие, как стеклянные капли.
- Что с тобой?! – испуганно вскрикнула Любаша, видя, что в карих глазах Игната, излучавших ранее спокойную мудрость, а теперь похожих на зенки взбесившейся лягушки, стали лопаться кровеносные сосуды.
- Всё… - тонко просипел росич. – Ничего…
Вслед за этим словом послышался характерный звук исторгаемых жидких каловых масс вперемешку с кишечными газами. От Игната мгновенно запахло запущенным хлевом, но глаза его очеловечились.
- Да ты не только «Лизун» - ты ещё и «Волкодав» - с уважением изрекла Любава, глядя как волки катались по краю поляны, и тёрлись мордой о землю, как обалдевшие от валерьянки коты; она и сама чувствовала лёгкое замутнение сознания от запаха кала, пропитавшего штаны Игната, который деловито разгуливал по поляне, укутанный в ауру зловония, и методично забивал волков сапогами по голове, наступал на глотки, давя хрящи, и разбивая вдребезги выкатившиеся от внутренних судорог глаза зверей, которые даже не думали сопротивляться, и покорно мотались под тяжёлыми ударами кованных сапог окровавленными, переломанными куклами.
- Запахи – сила! – заканчивая работу, подытожил Игнат, и, с силой оттолкнувшись от земли, как туго сжатая пружина, выстрелил свое гибкое тело вверх, сделал сальто, и приземлился рядом с Любавой в вычурной позе, напоминая навозного жука, готового катить свой говняный шарик. Упираясь в землю всеми четырьмя конечностями, он,  держа таз выше уровня головы,  гордо обошёл вокруг возлюбленной. В одной руке он волочил по земле связку елдаков, виртуозно сорванных с дерева в прыжке.
Любава со страхом наблюдала за странным поведением ухажёра. Игнат сел под дерево, почесал макушку, и вдруг, нечленораздельно ухая и взвизгивая, стал срывать с себя одежду.
- Игнат, Игнат! – в страхе закричала Любава, и на всякий случай отступая подальше от одержимого.
- У-у-а-а-у-а-а-а! – ответил Игнат, полностью избавившись от одежды, и, оскалив зубы, средним пальцем оттянул нижнее веко, глядя на Любу, и выказывая своё недовольство её обществом. Потом он подхватил с земли зубами связку мерзких фруктов, стал карабкаться по скользкому, облитому розовой гадостью стволу, сдавленно визжа, когда рука или нога соскальзывала с сучка. Скоро с кроны послышалось чавканье – обезьяна-Игнат жрал нигерские еладки.
«Это всё запах говна!» - догадалась Любава и, брезгливо подцепив за край штанины изгаженные портки, повлекла их с поляны прочь.
А через некоторое время к чудесному дереву примчалась ещё одна ошалевшая, визжащая, голая обезьяна, и, кривя в несусветных гримасах прекрасное девичье лицо, ловко взобралась на дерево, и с кроны полетели клочья шерсти и полилась кровь из-за неподеленных  обезьянами нигерских елдаков.