Дело было жарким летом, лет так… я не помню, сколько назад. Были каникулы, солнце жарило и делать в городе была совершенно нечего. Я намедне, как раз прикупила на «птичке» щенка и ходила ниибаца какая гордая, патаму што ни у каго сабак в классе тагда исчо не было. Кабелек мой, хоть и неясной пароды (мне ващета при покупке сказали, что энта японский шпиц, пиздешь полный, ясен пень) был на редкость жизнелюбивым существом. Любил Малыш простые радости жизни: гавна там поесть, желательно чтоп бомжовского и выдержанного, ну чтоп лежало оно под солнцем недельку, доходило значит, до вкусовой кондиции. Но, на худой конец, мог удовлетворица и простым коровьим экскрементом. Или просто в блевотине поваляца, а потом радастна аблаять нашего вечна пьяного участковаго. Ментов страстна не любил. Видать какая та атавистическая память из прошлой жизни не давала ему спакойна сматреть на ментяр. Но я его все равно абажала и всем рассказывала, какой он хароший. Наши дефки завидавали страшна и прасили у предкоф купить сабачку, но обламывались по полной.
В тот летний вечер заходит ко мне моя аднаклассница Анька, а надо сказать, была она девушкай с довольно аригинальной жизненной позицией. Считала ся принцессой, а извесна, что принцессы не какают и не писают и ваще не замечают тягот нашей бренной жизни. Тока мы пристроились на диван пофтыкать ап этом качестве принцесс всех времен и народоф, как прибегает мой кабель и начинает дружелюпна так ие ноги апнюхивать. Крутит хвастом и в глаза заглядываит. Я канешна, сразу начинаю распинаца о том, какой он нафик друк и все понимает. Анька хихикаит, но ноги не атадвигает, интересно ей, что дальше буит. А дальше случился казус, блин. Чем та она таким свои кастыли намазала или просто моей собачке поибаца приспичило, но, не долго думая, он запрыгнул на ноги, закатил глаза, вывалил язык лапатой и давай ее в ноги иметь. Тоесть, до нас тада не сразу дошло, что происходит. А када дашло, Малыш уже обкончал все Анькины носки и с блаженной улыбкой на шерстяном лице отвалился в сторону. В воздухе пависла многозначительная пауза. Я страшна смутилась, патаму что получалось что мой кабель Анькины ноги изнасиловал и че теперь делать я не знала. Анька же, незабутка фигова молчала от ярости, патаму что у принцесс ноги пахнут не чем та, а розами и саатветственна не могут вызвать желания у кабелей сношать их. Один только Малыш невозмутима упал на спину и че та себе вылизывал. Светский раут был биспаваротна испорчен. Я зафигарила сабачку на шкаф, извинилась за ие паведение и приготовилась слушать. Аказываеца, Анька пришла чтоп пригласить всех нас, тоесть миня, моево озабоченного песика, Ленку (у ние тада еще сабачки не было – прим автарши) и одного батаника-очкарика Диму в пахот.
На следующее утро, взяв с собой пару бутылок партвейна, сигарет, батон хлеба на закусь, калбасы для Малыша и сложив все это в папин рюкзак, я вышла на остановку встречать пиплов.
Первое что я заметила, был огромный синий рюкак из под которого торчали кривенькие ножки с агромным родимым пятном пад каленкой. По пятну я сразу же апазнала вчерашние потерпевшие ноги. Подхожу, вижу, стоят эти абалдуи при полном параде – в куртках, навьюченные, что твои ослики, с какими та кателками в руках, злые как черти. Оказалось что я опаздала слегка, всего на часик, падумаешь делов то. Димка этот, батанитто - очкаритто, укоризненна так на миня очками посверкал, не зачот типа нифига тебе, выпей йаду.
Поехали. Приезжаем на природу: воздух, бабочки снуют везде, каровы пасуца, насекомы жужжат, ляпота!
Долго шли пешком в какую то гору, потом шли с горы, потом опять в гору, устали писец! Я эти ноги с пятном из-под  рюкзака в кашмарных снах потом долга еще видела. Все, думаю, труба, не дойти мне до дому, паду тут смерью храбрых. Ленка - рожа красная, потная, согнулась вся, молча прет, стиснув зубы. А Димка с Анькой, чирикают себе, спортсмены, блин, все им ништяк, как будто в парке гуляют.
Привал. Упала таблом в траву – харашо! Када очнулась, палатка стоит, кастер горит, хавка какая та в кателке булькаит. Забрались мы на холм, а внизу -  равнина, речка протикаит, кусты, живность крестьянская травку жует. Пожрали, выпили. Пошли вниз, загарать. Мы с Ленкой расстелив адеяло, вдумчиво залегли с партвейном в кустах. Анька с Димкой - на солнышке, о чем та о своем трут. Ну, ебстессна, разговор зашел о собаках, как их нада дрессировать, кормить и прочее. Я, как почетный Макаренка, встаю в позу и вспоминая книжку «мой маленький друк», пафосно цитирую по памяти перлы, типа: кормить их надо, ногами не бить опять же и ваще па доброму к ним. В середине моей пламенной речи Ленка трясет галавой и прерываит – Че та, грит, дерьмом пасет, нада поменять место дислокации, наверно мы на самом сральном месте расположились. Каровам мешаим испрожняца, поползли типа влева. Отползли. Лежим. Я распинаюсь дальше. Вижу, народ опять опаслива принюхиваица и в мой рассказ не фтыкаит. И дерьмом пасет так, что уже глаза режет. Мы опять отпалзаим. А везде и впрямь, как на минном поле, лепехи лежат засохшие. Вот где засада! Долго мы ползали по равнине пока, наконец, не врубились в чем дело. Оказываица, все это время за нами ползал мой песик, нажравшийся до отвалу своей любимой еды и усиленна дышал в нашу сторону, слыша голос любимой хозяйки. Пришлось устроить небольшое сафари, отловить бессловесную тварь, истирично крывшую нас на своем собачьем наречии матом и помыть ему пасть с мылом. Благополучно допив партвейн и пофилософствовав, на тему современных собачьих нравов, мы патащились в палатку и погрузились в глубокий дэт.
А на утро нас разбудил оглушающий птичий гомон и ставший уже привычным запах дерьма. Рядом со мной, нежна дыша мне в щеку, спал мой шпиц, являющий собой при ближайшем рассмотрении, одну сплошную фекалию. Он видимо, расценил вчерашнюю гигиеническую процедуру, как акт насилия над личностью, в знак протеста вывалялся во всех лепехах, что нашел и завалил в палатку дремать под одеялом. Я, канешна, попыталась рассказать ап позитивном действии дерьма на собачий организм и сколька там витаминоф и прочих минералоф, но миня не слушали.
Долго еще в соснах эхо разносило Анькино идинахсосвоейсобакойизмоейпалатки!!! Под руководством негодующего батана Димы, мы с Ленкой отмывали спальные мешки и драили палатку. А мою свабодолюбивую собачку закинули в реку, замачиваца. Думали патонет гад, нет, куда там, выплыл и опять измазался. Вот так, наука оказалась бессильной перед страстной тягой животнаго к свабоде. Больше меня в пахот почему то не звали.