Т и м о ф е е в. Ты где сейчас была?
З и н а и д а. На репетиции.
Т и м о ф е е в. Скажи мне, только правду. Ты любишь Якина?

М. Булгаков, «Иван Васильевич»

Встал я в каком-то болезненно-приподнятом настроении, что было немного странно, так как по утрам я больше привык бодать стены и мечтать о минералке. Однако сегодня почему-то обошлось. Руки неслабо чесались что-нибудь сделать, причем сделать по-настоящему, а не как обычно. Организм сумел обрести контроль над граблями только спустя полчаса, поэтому я сначала расцарапал щеткой десну, потом дважды порезался безопасной бритвой, и наконец едва не оттяпал себе палец, делая бутерброд, который собирался съесть за обедом. На завтрак времени не было — я снова проспал, и следовало торопиться, если я не хотел опоздать на работу. День сегодня был, надо сказать, не самый обычный, но даже дата, которую показал мне календарь, вряд ли разжалобила бы шефа, опоздай я к нему на ковёр. А в том, что меня вызовут, — причем с самого утра — можно было даже не сомневаться. Обрюзгший лысеющий козел, которого кто-то неосмотрительно записал мне в начальники (хотя в маленьких фирмах начальники почти всегда уроды), пытал сотрудников в своих евроремонтных застенках с завидной регулярностью.
Мысли о начальстве не добавляли оптимизма, однако и они не могли заглушить жажду деятельности, мурашками покрывавшую ладони. Я не очень-то понимал, чего требует организм, однако подозревал, что поработаю сегодня на славу. К тому же, переезжая в переполненном лоховозе через мост, я вдруг ощутил укол эйфорической, ни на чем не основанной уверенности, что сегодня всё можно и всё возможно. И что если сегодня я не позволю себе хоть немножко побыть самим собой, мой разнесчастный черепок просто лопнет, как бешеный огурец в период своей огуречной овуляции.
Правая рука, которая всё еще жила своей жизнью, поминутно лезла в карман за мобилой, чтобы услужливо предъявить мне призрак стремительно ускользающего времени. Рядом в поручень вцепился седоватый мужик с пивным брюхом и с бутылкой в свободной лапе, распространял вонь из потных подмышек своей линялой шведки и ухмылялся, кося глазом в глубокое декольте сидящей перед ним девушки. Отчего-то мне непреодолимо хотелось его стукнуть в пузо, отобрать пиво и вытолкать наружу — эта идея плавала по кругу, словно грязная тряпка в опорожняемой ванне. Погруженный в мысли, я не сразу понял, что уже несколько минут троллейбус не двигается с места. Потом мотор окончательно заглох, двери с треском распахнулись, и разозленные пассажиры с руганью стали выливаться наружу.
Кляня вездесущие пробки, я остаток моста шел пешком. Думал о том, что, несмотря на скачок бензиновых цен, иностранных тачек на улицах становится всё больше. И что в общественном транспорте, мать-его-железяку-так, передвигаться стало совершенно невозможно: вагоны вечно напханы под самую завязку стариками и юродивыми калеками, пробиваясь через толщу которых, начинаешь ощущать себя единственным выжившим в трупных завалах Бабьего Яра… Мерзко, конечно, вот так ездить, но где мне взять машину — с моей-то зарплатой? Украсть, что ли?
Девушка с декольте шла впереди, и цоканье ее каблучков отбивалось издевательским вальсом последних утекающих секунд. На часы я уже не смотрел. Лишь на выезде с моста остановился на миг — тогда же ненадолго заткнулись и каблучки, — чтобы посмотреть на окруженное зеваками месиво из серой «волги» и темно-зеленой «мицубиши». Вмятое внутрь лобовое стекло «мицубиши» было забрызгано кровью. Внутри кто-то монотонно, на одной ноте стонал. Когда я отвернулся и побрел дальше, девушка уже растворилась в нагнавшей меня нафталиновой толпе.
На проходной здания молодой усатый охранник в черной форме с закатанными рукавами, демонстративно посмотрев на пластмассовый будильник, осклабился:
— Мы без этого не можем, да?
Ставя в журнале закорючку, я молча скрипнул зубами: какое твое сучье дело?
Хорошее настроение испарялось, как сухой лед. Пока я ехал в лифте, от него остался лишь тонкий слой инея, обжигающей глазурью облепившего мои яйца.

* * *

О том, что бутерброд уже не понадобится, я догадался сразу, как вошел в двери офиса. Начальник сидел на моем месте и рассматривал рабочий стол гудящего компьютера — вчера, выходит, я забыл его выключить. А может, и не забыл.
— Денис, что это за гадость? — спросил он, снимая очки. На переносице осталась гореть красная вмятина.
— Это мои фотографии, — тихо ответил я, зная, что на рабочем столе других файлов у меня нет. — Мои личные фотографии.
— Ко мне в кабинет, — сказал он, вставая.
Дверь в приемную была распахнута по случаю жары. Окутанная дыханием вентилятора, впустую гоняющего горячий воздух, из-за своего компа на меня сочувственно пялилась Светка. Свою долю желчи она, очевидно, сегодня уже получила.
Мне дико захотелось в туалет, но я, как приклеенный, поплелся за Леонидовичем. Проходя мимо застекленного стенда с расстрельной шеренгой запертых внутри разнокалиберных кукол, мельком глянул на свое призрачное отражение. Пылающие уши, бегающие глаза, повлажневшие ладони, комок в горле — просто какой-то нашкодивший детсадовец, а не менеджер по продажам.
— Опоздал, — сказал он на ходу, не оборачиваясь.
— Пробка… там машина разбилась…
— Слышали уже, — отмахнулся начальник. — А чего опять без галстука? И воротник на рубашке мятый…
Я промолчал, поняв, что это всего лишь преамбула, и объяснять сейчас что-то лысому гоблину вовсе необязательно — всё равно он меня не за этим позвал. А то бы я, конечно, высказался на тему голубого галстука, одетого им под коричневый пиджак.
— Вот что, дружище. Мало того, что ты спишь с моим секретарем, — пожевал узкими губами гоблин, когда я опустился на стул, — ты еще и допускаешь, ммм, глумление над символикой фирмы. И имеешь наглость фиксировать всё это на пленку.
Я испытал жгучее желание пояснить этому болвану, что в цифровом фотоаппарате пленка не используется, но промолчал. Можно было бы еще, конечно, чисто по-дружески обсудить с ним Светкину анатомию и мои подозрения касательно появления в ее жизни какого-то нового невыясненного персонажа, однако сомневаюсь, чтобы доверительность такого плана могла вызвать в начальнике сочувствие.
— Тем более, используя рабочую, ммм, технику. — Леонидович побарабанил пальцами по столу. — Кто тебе дал такое право? Что ты вообще себе думаешь?
Я порывисто вздохнул, как вздыхают затраханные жизнью воспитатели, разговаривая с маленькими детьми больших и богатых родителей.
— Я себе думаю, Виктор Леонидович, что у меня помимо работы есть еще личная жизнь. И Света сама вольна выбирать, с кем ей… гулять. Не говоря о том, что рыться в чужих вещах — это, знаете…
У меня вдруг перехватило горло от приступа ненависти к нему.
— Техника куплена за мои деньги, — надменно заявил Леонидович, крутанувшись в кресле, отчего его лысина сверкнула на утреннем солнце, слепящая харя которого нагло подглядывала за нами сквозь окно. — Значит, я имею полное право ею пользоваться.
Вот так-так! Внутри меня ядерным грибом вспух и расцвел неистовый истеричный хохот, разошедшийся эхом по всем узлам пережженных нервов, по пустотам, зазорам и полостям тела, по всем закоулкам истерзанного остопиздевшей рутиной мозга. Мне даже не пришло в голову, что начальник тупо издевается — для его недоразвитого носорожьего мозга, вся дневная работа которого состояла в управлении жевательными и анальными мышцами, это был бы слишком изощренный прием.
— Вы, должно быть, забыли, что на тех доисторических дровах, которые мне были выданы три года назад, я даже не смог работать, и мне пришлось принести из дома свой компьютер. Ну конечно, вы этого не помните, ведь у вас хозяйская логика! Свету, наверное, тоже к себе в наложницы уже записали, да?
Последнего вопроса задавать явно не следовало, тем более, что был он риторическим, ну да к черту. Все равно так жить дальше нельзя. Мои виски сжало вдруг так, что, казалось, глаза сейчас выдавятся из глазниц и шлепнутся на пол. Леонидович смотрел на меня с изумлением.
— Вы спросили, какое я имею право пользоваться своим компьютером? Да? — Я привстал, опершись ладонями на стол. — Какое я имею право брать рабочий фотоаппарат для своих целей? Какое право имею устанавливать себе аську, ходить по порносайтам и вообще каким-то сайтам кроме рабочих? И какое право у меня оставаться ночевать в офисе, когда я переработаю заполночь? Какое право ездить туда-сюда по вашим поручениям, тратя при этом свои личные деньги? — Мне не хватало воздуха, и я с шумом перевел дух. — А у меня к вам тоже есть вопросы! Почему вы не здороваетесь со мной по утрам? Я что, не человек? Рассказываете, что фирма не приносит дохода, всё валите на персонал, а за три года не вложили в нее ни копейки! Почему  вы считаете, что я рабочие мобильные переговоры должен оплачивать из своего кармана? Почему за столько времени не повысили мне — и вообще никому — зарплату? Почему, черт возьми, когда я обедаю сухими бутербродами, не вставая из-за компьютера, потому что у меня нет обеденного перерыва, вы входите, тычете пальцем и кричите «хватит жрать, пора пахать»?! По-вашему, это остроумно? Вы что, думаете, я буду работать лучше и перестану опаздывать, если вы будете продолжать меня унижать?
Я плюхнулся обратно на стул. Стащил ладони со стола, гадая, заметил ли начальник дрожь в моих пальцах. Леонидович надел очки и внимательно поглядел мне в лицо.
— Ты хотел повышения, да? — спросил он. — Ну что ж… Я, пожалуй, сделаю даже лучше — я тебя уволю.
От абсурдности развернувшейся ситуации я раскрыл рот. Этого не могло быть, — не могло, потому что я почему-то сказал сейчас то, чего не собирался говорить, хотя раньше всегда умел держать рот на замке. И почему голос разума не придержал меня за плечо, как придерживал всегда в течение трех лет — совершенно непонятно.
— У меня сегодня день рождения, — сообщил я зачем-то. Одновременно вспомнил, что никто кроме Светки меня за всё время этой чертовой каторги ни разу ни с чем не поздравлял. Сам я о своих личных датах в коллективе никогда не распространялся, а они не спрашивали.
— Тем более. Пусть это будет тебе уроком. — Леонидович встал. — Иди к себе и пиши заявление.
Я понял, что меня провели, как пацана. Эта жирная сволота по жизни была тупей сибирского валенка, но при этом, в отличие от меня, никогда не забывала пословицы «я начальник — ты дурак». Так что очень глупо было, не сосчитав даже до десяти, совать голову в заготовленную петлю.
Леонидович отошел к стенному бару, распахнул створку и набулькал себе золотистой жидкости в хрустальную стопку с толстым дном. В нагретом воздухе расплылся едва заметный запах виски. Я отсутствующе рассматривал полированную поверхность начальничьего стола — длинную, как взлетная полоса. Здесь все лежало в беспорядке: ручки, журналы, полиэтиленовые файлы с документами, компакт-диски… Возле компьютера понурилась, свесив ноги, огромная уродливая кукла Ваня с красными веснушками на щеках. На краю стола притулился кожаный мини-саквояж для бумаг, с какими ходят бизнесмены. Оба кодовых замка были открыты. Не особо думая над тем, что делаю, я протянул руку, приподнял пальцем крышку.
— А Светлана, между прочим, — Леонидович сделал демонстративную паузу, вбрасывая в пасть виски и со вкусом выдыхая пары, — у меня прямо здесь сосала неделю назад. — Не оборачиваясь, начальник кивнул лысиной на свое пухлое вертящееся кожаное кресло. — Это тебе так, для информации.
Он сунул руку в раскрытую банку с орешками, стоявшую на барной полке.
Я сунул руку в раскрытый саквояж, стоявший на столе. Вынул оттуда пистолет ПБ-4-1, более известный под названием «Оса», из которого Леонидович, как часто хвалился, застрелил в своем районе уже не одну бродячую собаку.
Поднялся со стула, сделал два шага к начальнику — тот как раз начал разворачиваться в мою сторону — приложил короткое обрезанное дуло к его голове и нажал на спуск. «Оса» стреляет не свинцом, а резиной, так что я не имел ни малейшего понятия, что из этого получится. Получилось красиво: Леонидовича отшвырнуло к окну, стекло лопнуло от удара, и он, обмякнув, повис головой в осколчатом проломе. Руки дернулись и упали, из разжавшейся ладони на пол высыпалось три припудренных солью желтых орешка.
Я увидел, как по стеклу вниз побежала, брызгаясь, алая струя и испытал от этого жуткого физиологического зрелища подлинный восторг, граничащий с ликованием — только сейчас до измотанного стрессами сознания начало доходить, сколько кровищи успел этот плешивый упырь высосать из меня самого. Заметив под креслом слетевшие начальничьи очки, я выгреб их оттуда ногой, как какого-нибудь прячущегося паразита, и с хрустом раздавил. Потом обошел стол. Удар ботинком, и лидер продаж — страхолюдная кукла Ваня — слетел со стола вместе с tft-монитором.
Безжизненная туша продолжала едва заметно съезжать вниз — очевидно, Леонидовича резал собственный вес. Крови становилось всё больше, она залила подоконник и начала капать вниз, впитываясь в серый ковролин. Я поднял с пола черную резиновую пулю, посмотрел на вмятину в бритом затылке начальника, повернулся и вышел из кабинета.
Что делать дальше, я не знал. Но идиоту понятно, что подымать шухер, пускать слезу и ждать приезда ментов не было никакого смысла. Оставалось только идти. Куда-нибудь. Желательно подальше. И не останавливаться.
Почему-то я не испытывал ни ужаса, ни стыда. Эмоциональная пустота внутри моего «я» продувалась насквозь ветрами безразличия, пульсировала в такт шагам и продолжала разрастаться, подобно вселенной после Большого Взрыва. Я был даже слегка разочарован тем, как быстро («и необратимо» — шепнул внутренний голос, заставив волоски на затылке встать дыбом) всё получилось с Леонидовичем. Наверное, это как научится кататься на велосипеде: кажется, что трудно, а на самом деле очень легко…
Светка общалась с кем-то по телефону, прижав трубку плечом. Она зачитывала с монитора какие-то цифры, периодически жала на клавишу Page Down и одновременно пыталась вскрыть зубами пачку фруктового мороженого. Всё это получалось, мягко говоря, с переменным успехом — ну чем не иллюстрация к поговорке о сидении на двух стульях?..
Я остановился возле ее стола. Прислушавшись к себе, отметил, что утренний страх пропал без следа, зато вернулось абсурдное ощущение, что сегодня мне можно всё.
В самом деле, почему нет?

* * *

В лифте я осмотрел «Осу». Короткий, из-за срезанного дула, пистолетик был рассчитан на четыре патрона. Судя по тому, что первый выстрел оказался не шумовым, у лысого жлоба Леонидовича каждую минуту руки только и чесались пристрелить какую-нибудь шавку. А ведь грешно убивать себе подобных, разве не так?
Двери раскрылись, я вышел в пустой вестибюль. Охранник скучал на своем обычном месте, тыкая корявыми пальцами в кнопки мобилы — наверное, играл в тетрис.
— Ну чо? Получил пиздюля? — оскалился он по-деревенски, пряча телефон в нагрудный карман с желтой нашивкой «A(II)+». — Дисциплины потому что не знаете ни хрена. Вот послужил бы ты в армии, мы там таких духов, как ты, знаешь как ебоши…
Не умею стрелять навскидку. В лоб не получилось — попал в левый глаз. «Дембель» стукнулся головой о стену и упал за стойку, перевернув стул. Меня пробил холодный пот: слишком много шума. Я быстро окинул взглядом вестибюль. Вовремя заметил огонек, засветившийся над дверями второго лифта, и нырнул за стойку, прямо в объятия трупа. Ударился ребрами об стул и чертыхнулся. Лифт раздвинул створки, послышался топот двух пар ног, совсем рядом раздались голоса:
— Если не берут сардины — пошли их на хуй.
— Валерий Петрович, я давно с ними работаю, просто небольшие проблемы…
— Меня не ебет. Ищи другие магазины, это твоя работа.
Я узнал голос Петьки и его начальника — Зверева. Тот снимал офис этажом ниже и часто бухал с Леонидовичем прямо на рабочем месте. Тоже редкостная мразь, только одевается получше. И торгует не Шрэками, клоунами и прочими собратьями куклы Чаки, а жратвой.
Шаги затихли.
— Ну! Где этот мудак лазит?
Я встал как раз в тот момент, когда Зверев положил ключи от своего кабинета на стойку.
— Сам ты мудак.
Зверев распахнул рот, но сказать ничего не успел. Я выпустил последнюю оставшуюся пулю ему в лоб, краем глаза успев увидеть, как стоявший позади Петька отшатнулся и выпучил глаза. С расстояния в полметра промахнуться было сложно. И я не промахнулся.
— Петян, вали отсюда быстро. — Я вновь скрылся за стойкой, принялся расстегивать кобуру у охранника на поясе. Руки не слушались, голос был как чужой. — Слышишь? Найдешь себе другую работу. С нормальным начальником. Ну давай, вали!
Петька не трогался с места. Отпустив кобуру, я разогнулся, швырнул в него бесполезной уже «Осой». Промахнулся. Схватил со стойки будильник, бросил, но снова не попал. Оскалил зубы и зарычал.
Петька сделал неуверенный шаг назад, споткнулся о Зверева. С изумлением посмотрел на опрокинутое навзничь тело. Потом побежал.

* * *

Из здания я вышел через заднюю дверь. Пересек двор, заставленный машинами, подошел к «мазде» Леонидовича. Илья дремал с приоткрытым ртом, убаюканный звуками какой-то попсовой радиохерни.
Я сел на переднее сиденье рядом с ним и громко хлопнул дверцей. Щелчком вырубил автомагнитолу. Илья подскочил, остолбенело уставился на меня, готовясь выдать пересыпанную матом лекцию на тему правильного обращения с доверенным ему японским драндулетом.
— Хули спишь? — сказал я. — Давай, вези в центр.
— А Леонидович разрешил?
— Ебал я твоего Леонидовича. — Я достал из кармана пиджака пистолет ГШ-18, помахал дулом. — Давай, блядь, вези или пристрелю. Я имею такое же право на служебный транспорт, как и эта жаба. Вези, мудак!!
Матом можно было и не ругаться, но я еще не свыкся как следует со словами Аль Капоне, утверждавшего, что оружие плюс доброе слово действуют несравненно эффективней, чем одно только доброе слово.
Я снял пистолет с предохранителя. Илья вышел из ступора и схватился за ключ зажигания. Всегда в глубине души был ссыклом, подумалось мне с оттенком хищного, мстительного удовлетворения. Потная ладонь восторженно ласкала тяжелую ребристую рукоять. Я ее понимал — ведь веселье только начиналось.

* * *

Все-таки я его недооценил.
Когда выехали на проспект, снова попали в чертову пробку. Ненавижу пробки! Чтобы не начать палить просто так, от нахлынувшей злости, я на секунду прикрыл глаза. Вспомнил, как распахнулись глаза Светки, когда я направил на нее «Осу». Как глухо стукнула в грудину резиновая пуля.
Вот так: буп! И Светка отъехала на своем кресле к стене и обратно. Испачкала джинсы фруктовым мороженым. Рассыпала светлые волосы по клавиатуре.
Мне снова адски сдавило виски, и показалось, будто мир вокруг покачнулся.
Я быстро раскрыл глаза. Водительское место пустовало, дверца была приоткрыта. Илья убегал по проезжей части, петляя между застывшими автомобилями. Я высунулся в окно и не целясь выстрелил два раза подряд. Илью занесло и швырнуло на чей-то капот. Его ноги дернулись, с одной свалился шлепанец, потом тело соскользнуло на асфальт.
Надо же, попал.
Тут я наконец-то понял одну немаловажную истину: мало украсть тачку, надо ещё уметь её водить. Сплошные проблемы, блин! Вылез из осиротевшего авто, дошел до того места, где упал водитель. Футболка на его спине намокла от крови, вокруг росла багровая лужа. Я почесал горячим дулом лоб. Если хозяин ГШ-18 не развлекался на досуге отстрелом собак или бомжей, то у меня осталось 16 патронов. Теоретически хватит на 16 ублюдков любой масти. Неплохо, что и говорить.
Стараясь не смотреть на людей в автомобилях, чтобы не возникло желания расстрелять по ним остаток магазина или взять кого-то в заложники, я выбежал на обочину и нырнул в подворотню.

* * *

Пока курил на лавочке за домами, понял, что мне нужны деньги — чем больше, тем лучше. И документы. Во всяком случае, сдаваться милиции я не собирался. Чего ради? Я не испытывал никаких угрызений совести и желал смыться подальше, пока на голову не свалился отряд омоновцев в кевларовых брониках. Или пока я не начал стрелять всех подряд. Утрата мотивации была налицо: первые выстрелы, допустим, еще можно было как-то оправдать, но вот зачем было мочить 22-летнего шофера?.. Ведь не за глупую лошадиную рожу с торчащими зубами? «Впрочем, — подумал я, — хоть бы даже и так — всё равно он никогда мне не нравился…»
В кармане с зарплаты осталась одна мелочь. Я запоздало пожалел, что не забрал у остывающего Леонидовича бумажник — после сегодняшней стеклотерапии ему он уже точно не понадобится. Но не возвращаться же теперь на работу — наверняка меня там поджидают мусора. Прискакали как облезлые шакалы на падаль, накручивают телефоны, чертят мелом вокруг зверевской туши, поглядывают в окно и облизываются с надеждой. Да и лопатник наверняка без моей помощи уже почистили, с них станется. Нет, нет, этот вариант отпадает однозначно. Проще, наверное, грабануть киоск или магазин. Или даже банк, подумал я, щупая оттопыренный карман пиджака и хренея от собственной отчаянности. С другой стороны, что терять? Чем гнить пожизненно в одиночке метр на метр, лучше уж сразу нарваться на чей-то свинец. А?
Дальше. Какие документы мне нужны, я тоже представлял весьма туманно. Поддельный паспорт? Виза? Может, разрешение на отстрел вампиров? Впрочем, об этом будет время подумать попозже. А вот выехать из страны не мешало бы…
Я перебрал в памяти знакомых, у которых есть машина. Потом достал мобильный и набрал номер Лехи — непризнанного технического гения, помешанного на микросхемах, а по совместительству моего соседа по подъезду и единственного настоящего друга.
Не скажу, что разговор с ним доставил нам обоим удовольствие. Но он хотя бы вселил в меня какую-то надежду.

* * *

Через 15 минут я выходил из «Центробанка», оставив позади четыре трупа. Естественно, через черный ход. В рюкзаке за плечами лежали в беспорядке пачки денег, пистолет «Кедр», несколько обойм и АК с удлиненным дулом — наверное, 104-й или 105-й. Издалека услышав вой ментовских сирен, я сбросил рюкзак с плеча, вынул автомат и, с гиканьем выскочив из подворотни, изрешетил лобовое стекло «бобика». Автомобиль резко свернул и, не снижая скорости, врезался в потрепанную «копейку». Растресканный триплекс протаранили две головы. Ненавижу мусоров, билась в голове горячая мысль. Ненавижу этих продажных сук.
Уже не пряча автомат, я стал пересекать проспект. Предстояло обойти оживленный центр города и попасть на угол Гагарина и Клары Цеткин, где ждал Леха на «жигулях». Рюкзак оттягивал плечи. Три охранника и старуха, сбитая случайным рикошетом — как по мне, не такой уж плохой результат для человека, последний раз бывшего в тире 15 лет назад. В меня тоже стреляли, раз пять или шесть, но почему-то никто не попал.
«Все будет хорошо, — думал я, — мы уедем с ним и начнем новую жизнь. Будем жить там, где начальство не имеет тебя за копейки, где не все бабы превратились в продажных блядей, где закон не грабит тебя вместо того, чтобы защищать, где…»
Зазвонил мобильный.
— Алё, Деня, я застрял, — сказал Леха напряженным голосом. — Пробка, блядь, на два квартала… И не объехать ни хера! Что там у тебя?
Мой мочевой пузырь заныл и сжался.
— Где ты щас?
— На Вокзальной, блядь. Еду, блядь, как улитка.
Я понял, что все пропало.
— Думаю, меня возьмут раньше, — сказал я почти спокойно. — Я только что замочил гору людей, понимаешь? И еще расстрелял тачку с мусорами.
— Что?? — пробормотал он с ужасом. — Ты же говорил, что просто ограбил начальника.
— Нет, я убил его. Он меня достал.
— Как… не понимаю… — прошептал он. — Зачем? Ты же мухи за всю жизнь не обидел. Я тебя всю школу от разборок отмазывал.
— Это я не понимаю, — я резиново усмехнулся, — почему не делал этого раньше. Это ведь так просто. Бах — и готово. — Всё еще стоя на аллее, разделяющей проспект пополам, я обвел глазами ближайший дом, прицелился и выстрелил в окно на втором этаже, в котором маячила чья-то любопытная рожа. Человек упал, сорвав занавеску. — И все дела… Ты там наглухо?
— Да, — безнадежно (а может, с облегчением) вздохнул друг.
— Ладно, Леха, — мне вдруг тоже стало легко. Я не целясь, зная, что попаду, выстрелил через диагональ перекрестка в бившую поклоны сумасшедшую нищенку, и она послушно легла, плеснув кровью из-под грязного платка. — Во всяком случае, ты хотя бы никогда не срал мне в душу, как все эти сволочи. Удачи тебе.
Я бросил телефон на асфальт и расстрелял его. Выпустил несколько пуль по автомобилям, перегородившим проезжую часть. Пробки, везде пробки! Я бросил опустевший ГШ-18 на асфальт. Снова снял рюкзак с плеча, достал запасную обойму, перезарядил АК и полил иномарки свинцом. Я ненавидел эти тачки и всех этих людей, которые никогда не торговали некрасивыми куклами, не убивали своих шефов и не грабили банки, — всё только потому, что им немного больше повезло в их сраной, никчемной жизни. Я хотел стереть их с лица земли.
Повернулся, побрел — уже не думая, куда несут ноги. Не один ли хрен? Прятаться тоже поздно. Остается веселиться. Вот еще отлить не помешало бы… При виде плюющегося смертью «калаша» прохожие разбегались в стороны, кто-то ложился на асфальт, закрыв голову руками. Я посмеялся над наивностью этих животных. Расстрелял двоих или троих лежащих, рыча сквозь зубы, словно трахал какую-нибудь девицу. Головы лопались с сочным треском, как перезревшие арбузы. Снова перезарядил АК. Тяжелый, собака. Вынул «Кедр», наделал дыр в ветхом троллейбусе, заполненном человеческим материалом. Плюнул и отбросил прочь. Как же быстро кончаются патроны…

* * *

Милиции всё не было. Или «ОМОН», «Титан», — кто там должен приезжать в таких случаях? Так они и свою смерть когда-нибудь проспят. Мудаки. Хотя — час пик, пробки, понимаю… Как не понять…
Я вышел к площади Ленина. Что за дерьмо: рабочий день в самом разгаре, а здесь, как всегда, тусуется куча бездельников. Торчат перед огромным телеэкраном, танцуют под тупые клипы и бесконечную однотипную рекламу. Девки одеты по-блядски, в пупках кольца, из джинсов торчат трусы, большинство кавалеров — патлатые и крашеные, словно пидоры-опущенцы. Сборище деградантов, за музыкальный леденец согласных сосать у великого телевизионного бога, размазывать конченную рекламу по своим овечьим мордам. Глаза залиты пивом, даже не видят, что у меня в руках оружие. Куда мы катимся?
Я расстрелял экран. Отдельные его сегменты лопнули, что-то заискрило, но картинка не исчезла. Продолжала ползти желтая sms-строка «modnie dev4onki poznakomiatsa s tremia parniami, pishite na nomer...», из колонок выли «Отпетые мошенники».
Ко мне повернулись лица. Уставились на автомат такими пустыми глазами, будто он тоже был частью шоу. Потом кто-то громко завизжал. Я отыскал кричавшую — жирную низкорослую девицу лет 15-ти — и прошил ей грудь тремя пулями. Девка упала лицом вперед. Визг почему-то не оборвался, теперь он распался на целый хор голосов.
— Пошли нахуй! — отбросив рюкзак, я со щелчком вогнал на место последнюю обойму и короткими очередями полоснул по ублюдкам. Часть малолеток опрокинулась, словно деревянные кегли, остальные опомнились и бросились врассыпную. Один стоял, хлопая глазами, как идиот, в его руках пузырилось лопнувшее пиво, а изо рта текла кровь. Потом он упал.
Патронов больше не было. Всё. Я побрел на заплетающихся ногах прочь. В голове зияла мутная пустота, как если бы я напился до отключки сознания, в этой мути тонули все мысли. Из «ниссана» на обочине вдруг как чертик из табакерки выскочил плотный, бритый налысо бык в спортивных штанах, потянулся волосатыми лапами к горячему автомату:
— Дай сюда, сука!
Я шарахнулся в сторону и злобно, с размаху ударил его по челюсти прикладом. Услышал громкий хруст. Брызнув кровью из разбитой морды, бык вальсирующее развернулся и с мычанием сполз по автомобилю. Я плюнул ему на спину, подбежал и с размаху врезал ногой в район почек.
— Пидор блядский!
Бросил окровавленный автомат и обернулся по сторонам, выискивая новых смельчаков. Дыхание сбилось, в висках шумела кровь. Пули мне больше не были нужны. Я чувствовал, что могу убить любого, вставшего на моем пути — пусть хоть и голыми руками. А что? Ведь сегодня всё можно…
Между тем желание отлить становилось всё сильнее. Я понимал, что никто не решится протестовать, если я выссусь прямо здесь, на опустевшей площади. Но все же решил зайти в «Макдональдс».
Пока пересекал провонявший горелым жиром зальчик, забитый детьми и их родителями, вспомнилась сцена из фильма «С меня хватит», где Майкл Дуглас расстрелял из израильского автомата потолок точно такого же «Макдака». Хороший был фильм. И «узи» — штука неплохая. Жаль, что у меня нет «узи»…
Под дверью женского сортира что есть силы орал какой-то сопляк с перепачканной шоколадом рожей. Шорты его были мокры от мочи, на полу блестела лужа. Визг сверлил уши, жег мозги, сводил с ума. Мне вдруг показалось, что проход пытается загородить ожившая кукла Ваня. Я заорал и с размаху треснул кошмарного уродца ногой в живот. Он врезался в стену и сложился, как театральный петрушка. Отвратительная сирена в его горле резко заглохла.
Переступив через кукольное тело, я толкнул дверь туалета, вошел внутрь и приблизился к писсуару. Расстегнул штаны, закрыл глаза.
И услышал голоса.

* * *

— О! Он уже ссыт.
— Что-то быстро фантазия иссякла… — сказал (Светкин?) голос. — Я думала, Деня на большее сподобится. Он же по таймеру встал меньше трех часов назад. И уже не знает, что дальше делать? Слабенько…
— Да ладно, кто б говорил о фантазии! — кто-то (Леха?) давился от смеха, — я вот тоже думал, что увижу тебя на подиуме, ну или, к примеру, за романтическим завтраком с Брэдом Питтом... А что записалось? Обычная порнуха с двумя нигерами! Так что, Светик, не надо ля-ля!
— Ты, сволочь, хотя бы предупреждал, что запись ведешь!
— А без записи неинтересно. Я, как изобретатель, имею право знать…
— Не имеешь!
—… всю правду о своих друзьях. И об их тайных мыслях тоже. Так ведь?
— Не так!
— Так что, может, скажешь, я тебе плохой подарок сделал на день рожденья?
— Да нет, классный. Мне эти негры потом месяц еще снились. Просто я с таким титулом — «блядь» — не согласна. Что за штамп! Мало ли какие у кого фантазии!
— А что делать! «Мономатрица» не обманывает!
— Блин. Хорошо, хоть Деня не знает…
— Ничего, зато мы сейчас о нем много нового узнаем. Вот проснется…

* * *

Я понял, что уже не стою, а сижу. Раскрыл глаза.
Я сидел на унитазе у Лехи дома. Виски сжимал обруч, который мне надели три часа назад Лехины руки, — теперь я это вспомнил. Обруч ощутимо нагрелся. Контакты ритмично посылали в мозг серии стимулирующих  разрядов, — на секунду я снова увидел перед собой стену писсуара в «Макдональдсе». Потом прямо сквозь эту стену распахнулась дверь, в санузел вошел улыбающийся Леха с ноутбуком, и мираж окончательно рассеялся.
— Бля, именинник, ты только посмотри, какой тебе титул моя «Мономатрица» выдала! Мизантроп, вот ты кто!
Он повернул ко мне экран. Действительно, на черном фоне зелеными буквами было написано «МИЗАНТРОП — 98%». В нижнем углу светилась надпись «Monomatrix 1.0».
— Это и есть твой подарок? — прохрипел я.
— Ну да. Локальная личностная матрица на одного человека. Почти как в кино. Только тут никакого сценария нет, ты его сам создаешь. Максимум что дается — это две подсказки: вначале ощущение вседозволенности, а в конце — желание помочиться.
— Вот оно как…
— Ага. Извини, что без предупреждения, но иначе неинтересно было бы. Когда человек заранее знает, что всё понарошку, то начинает выебываться. Вон, Серого я предупредил, так он за пять минут Америку бомбой расхуячил, а потом вышел на Красную площадь и поссал фонтаном: мол, выпускайте меня обратно. Это несерьезно…
— А что серьезно?
— Серьезно, чувак, это то, что ты — мизантроп. Небось виртуально обматерил родную бабушку, да? Надо лечить, причем немедленно. — Леха подмигнул, захлопывая лэптоп. — Я пива купил и чипсов, счас посмотрим, что там у тебя записалось. Нет, бля, ну приколол! Человеконенавистник, бля! Пиздец! Да ты страшный человек, Дэн!
— А с виду тихоня тихоней, — прыснула Светка, всовывая голову в дверную щель. — Леонидовичу всегда улыбается, слова никому поперек не скажет… — Она шутливо зацокала языком. — Неужели мы чего-то не знали о нашем Дениске, а?
Не переставая ржать, Леха сорвал с моей головы обруч, вынул из слота флешку с записью. С сочувственным видом похлопал меня по плечу.
— Выходит, что не знали. В тихом омуте, гыгыгы, как в той поговорке… Мы и о неграх раньше мало что знали, а, Светик?
Светка шутливо толкнула его, выхватила из пальцев флешку. Они начали бороться. Краем сознания я вспомнил, как она отказалась спать со мной на свой прошлый день рожденья. И еще после этого — дня три. Тогда я очень удивился, потому что график ее месячных знал, наверное, лучше ее самой. Теперь я уже не удивлялся ничему.
Я сглотнул, молча рассматривая свои руки. Мне казалось, что они выпачканы кровью. Я тер ладони друг об друга, чесал их с остервенением, и, глядя на меня, перестали смеяться сначала моя бывшая девушка, а потом и бывший лучший друг.
Я не мог объяснить, я просто показал им ладони. Они озадаченно переглянулись. Светка приподняла бровь. Леха, воспользовавшись паузой, забрал у нее флешку.
«Интересно, — подумалось мне, — смогу ли я спать после этого? Смогу ли жить?..»
— Слышь, ты чего? — спросил Леха.
— Ничего, — я вырвал у него флешку, бросил в унитаз и нашел в себе силы встать. — Ты прав, дружище, я мизантроп. Кстати говоря, расстегнутая ширинка тебе не идёт.
На всякий случай цапнул себя за пояс, — пистолета там, конечно же, не оказалось, — и, размахнувшись, изо всей силы ударил Леху кулаком в лицо.

9 мая, 20 июня 2005 г.