Полина: Все началось с евреев и геев. И начала, как ни странно, Соня. За день до очередной передачи (“педерачи”, как их называет Соня) сели мы, как обычно, на кухне, ее кухне, разумеется: моя кухня – это отдельный разговор, а у Сони – детки взрослые умницы, живут отдельно, а муж и подавно, так что Сонина кухня – лучшее место для посиделок. Вина выпили грузинского. Бутылку. Ни с того ни с сего заговорили про Климова… вообще, я искренне люблю Соню, но с евреями, если сядешь о чем-то говорить, хотя бы и о прокладках с крылышками, все равно рано или поздно перейдешь к еврейскому вопросу. А Соня вдруг и заявляет: “Климов, конечно, параноик и басурман, но, не любят его за то, что он, таки, во всем прав”. А потом развила свою мысль, говорит: “Вот смотри, Полинка, мы с тобой две умные образованные… девушки, якобы лишенные всяческих предрассудков, политически и финансово не слишком ангажированные и на мир смотрящие открытыми глазами, когда трезвые, а…кого мы все время показываем в нашем шоу?” “Кого же?” – переспросила я, уже догадываясь, к чему она клонит. “Ну, ты на статистику обращала внимание?” – Соня встала из-за стола, вынула из шкафчика турку и засыпала в нее кофе, - “У нас же девять из десяти гостей или евреи, или педерасты.” Я промолчала, припоминая статистику, а Соня, тем временем, уже поставила турку на плиту, - “Вот и получается, что Климов прав, как ни крути. Если исходить из статистики нашей, полностью объективной, по нашим с тобой ощущениям, программы, то у нас в стране живет девять десятых евреев и педерастов. Но при этом, если кто-то когда-нибудь ткнет нас в этот бесспорный факт носом, мы обе праведно возмутимся и пылко примемся доказывать обратное. Причем доводы наши будут самыми примитивными, в основном, толка “да как вы смеете нас в таком подозревать”, “да вы, батенька, фашист” и “что вы имеет против Кобзона?”.
Возразить мне было нечего, так как еврейский вопрос – это вопрос риторический, но я все же попыталась напомнить Соне о том, что русских мы тоже приглашали немало, и результатом, как правило, была испорченная передача. Что ж тут поделаешь, если не священник, то дурак. Неужели мы целенаправленно отбираем в наше шоу идиотов, чтобы, тем самым, подорвать русскую национальную идею? Разве мы виноваты в том, что с евреями получается живее, ярче и …умнее, черт возьми?
Тут Соня усмехнулась, поздравила меня со вступлением в клуб сионистов, а потом спросила язвительно: “А педерасты, Полинка? Пускай с евреями весело и умно, спасибо тебе за лесть, конечно, но как быть с нашими любимыми педерастами? Ты можешь назвать хотя бы одного из наших гостей нетрадиционной ориентации, который бы произвел на тебя неизгладимое впечатление своими умственными способностями? Не мы ли с тобой плюемся в курилке после каждой такой передачи, обзываем их “убожествами” и едва сдерживаемся, чтобы не назвать их “пидорами” в прямом эфире?” - Соня уже разливала кофе по чашечкам, улыбаясь оттого, что поставила меня в тупик.
“Ну, они же, как правило, артисты…лицедеи,” – промямлила я, - “Они на виду…экстравагантны…скандальны… интересны публике…”
“То есть, клоуны, ты хотела сказать?” – перебила меня Соня, - “Чем же клоун-гей интереснее… скажем так, просто клоуна?”

София: Полинка сорвалась на этой дурной лесбиянке Тане Лариной. А я ведь ее предупреждала, что овчинка с душком, так нет же – начиталась в Интернете ее стишков, слизанных с куртуазных маньеристов, и вбила себе в голову, что вот она – Марина Цветаева наших дней. Вопросиков составила на десять листов, попросила отдать ей инициативу, мол, на этот раз я буду заводилой, раз уж тебе ее стихи не нравятся. Но когда Танька Ларина на пятый подряд вопрос… кажется, Полинка спросила ее о каком-то рок-фестивале… в очередной раз ответила в духе “а что вы имеет против моей сексуальной ориентации? Я ведь вам не указываю, с кем жить и с кем спать…моя личная жизнь – это мое личное дело…этсетера-этсетера”, Полинка не выдержала, и во время рекламной паузы прошипела мне в ухо: “Сонька, спрашивай ты, иначе я ей все глаза щас выцарапаю…”
А потом была дежурная истерика в курилке и прием у начальства. “Я отказываюсь работать с такими персонажами!” – кричала Полинка на ни в чем не повинного директора Сашу, - “Что за хамский у вас отбор? Если вы еще раз отберете мне в передачу такой отстой, я…я…тебе, Сашка, в рожу плюну…слюной…ядовитой!” Директор Саша только молча разводил руками и вжимал голову в плечи, видно, от испуга начисто забыв о том, что приглашение Лариной в программу долго и упорно лоббировала сама Полинка.
Впрочем, директор Сашка, даром что интеллигент и бывший Полинкин однокурсник, был калачом тертым и сделанным очень хитро, за долгие годы работы на ТВ к женским истерикам привыкшим. Смятение и испуг он изображал минут пять, притворно охал и поддакивал, угостил “Хеннесси” из шкафчика, а затем плавно перешел к теме: “А ведь, девчонки, лето на дворе”. Несмотря на истерику, Полинка почуяла, куда дует ветер. “На что ты намекаешь?” – спросила она грозно, - “Сашка…кислотой оболью”.
Она не ошиблась. О лете и птичках директор Саша упомянул не зря. Он принялся горячо заверять нас с Полинкой, что передача наша самая рейтинговая, и о том, чтобы снять ее с эфира и речи быть не может, но…у канала есть новые планы на сезон…пока все утрясется, уляжется, притрется…а не отдохнуть ли вам, девчонки, месячишко…э-э-э… за счет фирмы…скажем так, в качестве премиальных?
Полинка ткнула ему кукиш под нос, и мы вышли в курилку. Посоветоваться. Полинка рассказала, сколько ей не хватает на ремонт, я вспомнила о больной маме и…в общем, Полинка вернулась в кабинет к Саше… “Давай наличку, и месяц нас не увидишь”, - заявила она директору…

Полина: Вот так мы и отправились с Соней “на наши юга”. Соня, конечно же, умудрилась обосновать все концептуально: дескать, стошнило нас обеих оттого, что жизни мы реальной не видим, в передаче своей встречаемся все сплошь с людьми не от мира сего, живущими каждый в своей скорлупе, а что творится вокруг, знать не знаем. Живем в придуманном мире, вещаем неизвестно для кого, страшно далеки мы от народа, одним словом. Вот и стоит нам, для разгона тоски-печали, к этому самому народу приблизиться, влиться и на собственной шкуре прочувствовать. Впрочем, до идеи поехать в деревню к коровкам дело не дошло, потому как настоящая причина нашего выбора была более прозаичной: в Турциях-Болгариях мы уже побывали по пять раз каждая, а чтоб на Канары-Балеары, да на ремонт осталось, директор Саша оказался не так уж и щедр.
Местечко нам подсказал звукооператор Гоша. Дескать, ехал он как-то из Джанкоя в Анапу и на полпути врезался в Камаз. Пришлось ему машину бросить и, вместо блестящего секс-тура Крым-Кавказ, провести месяц в ближайшем от встречи с Камазом поселке. О чем, по его словам, он не пожалел. Девок, мол, много, вино хорошее - как грузинское, только хуже, и дешево все очень. Первое нас, понятное дело, после встречи с Татьяной Лариной не возбудило, второе было явным плюсом: Гоше, как грузину насчет вина можно было верить, а больше всего нам понравилось третье. По поводу, чистое ли там море, Гоша ответить не смог. “Кажется, чистое” – сказал он явно наугад.
На Украине больше всего порадовала собственная неузнаваемость. Если в поезде мы еще изредка ловили на себе взгляды любопытных, то в местном автобусе, всякие подозрительные личности мужского пола явно не узнавали в нас телезвезд, а всего лишь лениво оценивали, что тут поделывают две столичные штучки среднего возраста и не обломится ли и им чего-то. Впрочем, знакомиться не лезли, и на том спасибо.
Наконец, автобус выгрузил нас в заветном поселке, и мы принялись искать квартиру. Здесь уж мы, конечно, слегка прокляли грузина Гошу и собственную глупость. Турция им, видите ли, надоела. А коровье дерьмо нюхать не надоело? А давно ли вы ходили в нужник, мадам? А как насчет того, чтобы, пока одна купается в море, другой сторожить мобильники? В общем, родное вспомнилось быстро, и к народу мы успели приблизиться, еще прогуливаясь по поселку в поисках места…

София: Осознание того, что мы вляпались, почему-то нас рассмешило. Я поймала себя на том, что мне даже доставляет удовольствие ходить по этому поселку, таская тяжелые сумки и выспрашивая всех встречных насчет квартиры. Вспомнилось детство и регулярные поездки в Крым с родителями. Студенческая молодость, стройотряды…Ностальжы…так сказать.
Хотя ходили мы не долго: получив кайф от осмотра пары коровников и курятников, мы были пойманы посреди улицы неким лопоухим и, так и хочется сказать, голожопым, при всем наличии на нем подобия трусов, маленьким существом, которое, утирая лезущую из носа соплю, нагло и громко поинтересовалось: “Вы квартиру ищете?” и тут же добавило: “Идемте!”, после чего схватило обсопливленной рукой Полинкину сумку и куда-то потащило по земле.
Маленький хоббит не подвел: через четверть часа блуждания по улочкам мы вышли к вполне приличному с виду дворику с фруктовым садом и виноградными арками. Возле калитки стоял столик сталинской эпохи с резными ножками, а на столике - весы с лотком, заполненным красной черешней, и пластмассовая бутылка с тем, что, скорее всего, считалось здесь вином, а на заборе было вывешено несколько вязок сушеной рыбы. Заправляла всем этим скарбом загорелая до черноты и, тем не менее, вовсю конопатая девчонка лет двенадцати. Во рту ее, судя по белой ножке, находился чупа-чупс, и девочка перекатывала его от щеки к щеке с гораздо большей грацией, чем ведущая новостей Демидова, которая пытается в присутствии начальства курить сигареты через мундштук.
“Вот,” – сказал ей наш поводырь, - “Квартиру шукают”. “Ага, здрасьте,” - ответила девочка и, открыв ящичек стола, достала оттуда мобильный телефон. “Марфа?” – сказала она в трубку, - “Выйди, тут жильцы пришли…хорошие” – добавила она, покосившись на нас. Одновременно девочка достала из того же ящичка бумажную денежку и положила ее на стол. Проводник не заставил себя упрашивать: схватил бумажку и резко рванул с места. “Только купи мне кукурузных палочек!”, - крикнула ему вслед девочка. “Сей момент”, - кавалер в грязных трусах крутнулся на месте и галантно поклонился, - “Не извольте беспокоиться, манмазель”, - и он исчез за углом.
Марфой, на удивление, оказалась еще одна девчушка, на вид как будто и не намного старше той, что сидела у калитки. Но под белым в горошину платьем у Марфы угадывалась округлость, которая могла быть просто животиком, а могла означать, что девушка не так уж и молода, как выглядит. “Идемте”, - Марфа улыбнулась приветливо и повела нас через сад в глубину двора, где под виноградными арками обнаружилось несколько выбеленных домиков. “Это двушка”, - Марфа открыла дверь в один из домиков и пощелкала выключателем. “Черт, света нет”, - она хлопнула дверью, и тут же одна из арматур, удерживающих арку, упала, выбив в домике форточку. “Вот несчастье”, - посетовала Марфа без особого огорчения, - “Щас все будет, не волнуйтесь”, - она достала из кармашка платья телефон, - “Мышонок”, - сказала она в трубку ласково, - “Выйди-ка, тут у меня в одном домике авария.”
Представший через пару минут пред наши очи Мышонок, впечатление произвел. Как мне показалось, в глазах Полинки промелькнула мысль “а не убраться ли нам отсюда подобру-поздорову”, но, взглянув еще раз на сад и виноградные арки, Полинка, кажется, передумала. Мышонок был патлат, долговяз и торс имел необычайно развитый. Пожалуй, с его данными можно было бы выступать в стриптизе, если бы Мышонок хоть иногда мыл голову и стирал шорты. Ко всему прочему, он был с ног до головы украшен разнообразными татуировками в виде летучих драконов, звездочек и крестов, а по краям рта Мышонка отсутствовало ровно по одному зубу, будто специально выбитых для достижения особой симметричной щербатости.
“Свет, арка и форточка”, - Марфа по очереди указала пальцем на все поломки. Мышонок кивнул, вежливо поздоровался с нами и в пять минут разобрался с выключателем и упавшей аркой. Но, видно, решив, что хорошее впечатление своей мастеровитостью он уже произвел, решил проволынить на форточке. “Может, марлей завесить?” - предложил он. “Ну-у-у”, - протянула Марфа неодобрительно. “Хорошо, щас только за стеклорезом схожу”, - вздохнул Мышонок…

Полина: Мышонок, которого в миру звали Миша, казалось, никогда не спал. Вернее, спал он всегда на ходу: передвигался неторопливо, разговаривал вязко и смотрел так, будто видит тебя во сне. Вставал он, судя по всему, часов в пять утра, потому как мы с Соней, просыпаясь в шесть, уже слышали его возню во дворе. В первый раз нас удивил этот странный утренний шорох и, выглянув на улицу, мы увидели Мышонка, перемещающегося по двору на полусогнутых: в руках он держал метлу на длинной ручке, ею и шаркал по земле. Через час метла менялась на грабли, и Мышонок лазил под виноградными арками сгребая веточки и мусор. Еще через час в руках его появлялся шланг: Мышонок поливал двор. “Шоб не жарко было”, - пояснил он нам как-то.
Еще Мышонок время от времени приносил во двор мешки с рыбой. Иногда два, иногда четыре. Когда мешков было два, их нес сам Мышонок – по одному на каждом плече. Когда же мешков было четыре, Мышонку помогал брат Петя. Как оказалось, у Мышонка был брат Петя. А еще у него был дедушка. Петя был олигофреном, а дедушка не мог ходить. Каждое утро Петя выносил дедушку на руках во двор и усаживал в большое плетеное кресло. Дедушка вязал рыболовные сети, несмотря на старческую подслеповатость, ловко орудуя деревянной штучкой, которую Петя называл “гличкой”. Сам же Петя садился напротив дедушки на диван с расползшимся от времени дерматином и тоже что-то такое вязал, складывая это что-то в плетеную корзинку. Других обязанностей у Пети, кажется, не было. Как и у дедушки.
Мышонок вываливал рыбу из мешков в большие железные корыта на заднем дворе и засыпал ее солью. А вечерами они с Марфой сидели над корытом на деревянных скамеечках и цыганскими иглами нанизывали засоленную таранку на капроновые нитки. Когда рыбы было много, им помогала Таська.
Выяснилось, что девочку, торгующую у калитки, зовут Таська, и Мышонку и Марфе “я никакая не сестричка и даже не родственница”, а “работаю по найму из десяти процентов”, и “Марфа платит лучше всех во всем поселке”, а “с начала лета я уже заработала целых сто долларов”, но “это же еще не сезон, а вот когда поспеют абрикосы, сначала ранние, потом поздние, а потом Мишка наворует на поле “каунов” и кукурузы, вот тогда вообще будет хорошо, я кукурузу очень люблю, вот”.
Еще во дворе стоял старый проржавевший фольксваген и новенький мотороллер. На фольксвагене никто не ездил, судя по всему, он ждал лучших времен, когда Мишка поедет в поле воровать “кауны”, а на мотороллере Марфа ездила в магазин за солью. Кроме соли, Марфа с Мышонком, в магазине, кажется, ничего не покупали. Ах да, иногда привозили еще кукурузные палочки Таське и мороженое для Пети.
А еще был катер. Большой, белоснежно белый, и с двумя внушительно ревущими моторами. Катер, конечно же, стоял не во дворе: заметили мы его, загорая на пляже. Сначала мы увидели Марфу: она приветливо помахала нам рукой и принялась зачем-то разгонять отдыхающих, лежавших на песке у воды. Причину этого мы поняли минуту спустя: наматывавший круги чуть поодаль от берега катер вдруг взревел моторами, разогнался и вылетел на песок, прям как в фильмах про Джеймса Бонда. Из катера выпрыгнул Мышонок, бегло чмокнул Марфу в щеку, и они начали торопливо выгружать пресловутые мешки с рыбой и мокрые сети.
Рыбы было много, называли ее таранкой, и, кажется, она составляла основной рацион питания наших гостеприимных хозяев. Угощали и нас с Соней, и денег не брали. Рыба была неимоверно вкусна, а потому Сонечка быстро подавила свои “гринписовские” комплексы. Лишь спросила Мышонка единожды: “А разве можно сетями ловить?” Мышонок прищурился, как обычно, будто ему это приснилось, и слегка усмехнулся щербатым ртом. “Ну, в принципе, нельзя”, - ответил он любопытной Сонечке…

София: Две недели прошли идиллически. Море было превосходно чистым, пляж немноголюдным, сухое вино очень пристойным (Таська нас предупредила по-свойски, что в сладкое она засыпает сахар, потому что “девки любят сладкое”), а еще в поселке нашлась очень пристойная библиотека, в которой были Бунин, Набоков, Уэлш и Паланик, а книжки выдавали отдыхающим, любящим почитать на пляже, без всяких залогов и под честное слово, как при коммунизме. Природу этого коммунизма нам позже объяснила разговорчивая Таська: “Как же не воруют? Воруют…Это ж деда Андрия библиотека…он дом продал, купил библиотеку…у него книжки воруют, а он новые покупает…рехнулся на старости лет.”
А через две недели произошла история, которая нам с Полинкой впервые открыла глаза на некое своеобразие наших милых хозяев. Впрочем, обо всем по порядку.
Устав от питания в окрестных кафешках и вдоволь наевшись халявной жареной рыбы, Полинка заскучала по банальной вареной картошке и купила ее на рынке. Ну и в связи с этим, встал вопрос о кастрюльке. Марфу с Мышонком мы во дворе не обнаружили, а Петя, услышав слово “кастрюлька”, ткнул пальцем в зеленую беседочку, прячущуюся в глубине сада. Ну и пошли мы с Полинкой в беседочку, полагая, что там и находится некий склад кастрюлек.
Вместо кастрюлек, мы обнаружили в беседочке два деревянных топчана, закиданных подушками-думочками, а на одном из топчанов возлежал Мышонок с невиданной нами доселе девочкой. Девочка была красива лицом, стрижена коротко и формы имела пышные. Впрочем, мысль о супружеской измене была нами отметена тут же, поскольку на втором топчане сидела Марфа, а на колени ее приклонила милую головку другая девушка, на этот раз худенькая. Все персонажи мизансцены были одеты более или менее одинаково, но если цветастые шорты Мышонка могли быть с натяжкой засчитаны, а татуировки на теле можно было принять за вышитую рубашку, то набедренные повязки девочек из их же снятых маек выглядели слегка легкомысленно. При нашем появлении девочки сымитировали движения по прикрытию неглиже, но особого смущения не обнаружили. Посреди беседки на столике стоял большой кальян с тремя рукавами. Один из рукавов держал в руке Мышонок, второй был у Марфы, а воздухе висел стойкий запах яблочного табака, к которому подозрительно примешивался другой, очень знакомый запах. Третий рукав кальяна был свободен и, разумеется, Мышонок тут же гостеприимно предложил его нам и даже достал из пакетика чистый мундштук. Мы с Полинкой вежливо отказались, сославшись на то, что некурящие. Тогда Мышонок предложил нам красного турецкого чаю и, на этот раз, отказаться мы не смогли. Попивая каркаде и наблюдая за тем, как Марфа нежно гладит по головке лежащую у нее на коленях девушку, мы совсем забыли о том, что пришли за кастрюлькой. А еще мне показалось, что Полинка припомнила последнее шоу с Татьяной Лариной…но это я так, ерничаю…
Полина: А потом поселились новые отдыхающие – Йошка и Лиза, молодая и красивая парочка, говорившая на странном языке. Так как мы с Соней не понимали ни единого слова, мы сделали логический вывод о том, что говорят они по-венгерски. По-венгерски их речь звучала очень ласково, а когда Йошка с Лизой ругались, они почему-то переходили на украинский, тоже не очень понятный нам язык, если бы не эмоциональные вставки из русских матов, которыми Лиза щедро награждала любимого.
Как всегда, новую информацию подкинула всезнайка Таська. “Йошка приехал”, - сказала она, - “Они с Мишкой вместе в колонии сидели…а это жена его…Лизка…дурная какая-то…но красивая”, - вздохнула Таська, как мне показалось, с завистью. “Что-то они рано на это раз…” – добавила она почему-то. Что означало это “рано на этот раз” мы узнали через пару дней.
Что-то странное мы почувствовали с самого утра: Мышонок, как обычно, ни свет, ни заря прошелся по двору с метлой и с граблями, а затем взял в руки неизменный шланг. Но в этот раз он поливал двор несколько странно: прошел час, второй, а Мышонок все неторопливо ходил по двору, брызгая водой всюду, куда мог достать: он уже полил дорожки, сад, виноградник, залил водою крыльцо, мимолетно обрызгал плетущего сетки дедушку вкупе с олигофреном Петей, фольгсваген, мотороллер и даже зачем-то облил забор. Слегка подивившись такой чистоплотности Мышонка, мы с Соней ушли на пляж. А на пляже мы обнаружили еще один приступ водофилии: парочка наших соседей – Йошка и Лиза, сидели в море, по шею в воде. На наши приветствия ответили странно – синхронно нырнули, а, вынырнув, прыснули друг другу в лицо водой и глупо захихикали. И в течение двух часов нашего пребывания на пляже, Йошка с Лизой из воды так и не вылезли: ныряли, прыскали водой, хихикали и так без конца.
А, вернувшись, мы обнаружили во дворе Мышонка со шлангом и… задумчиво глядящую на него Таську. Заметив нас, Таська пожала плечами, мол, “сама вижу, что что-то не так” и вдруг шустро побежала в летнюю кухню. Из летней кухни Таська вышла с железным ковшиком: она, морща нос, нюхала его содержимое. “Так я и думала”, - сказала она нам, - “Бомбу варили…блин рано же еще…не сезон.” На наш немой вопрос Таська сунула нам ковшик и пояснила: “Ну, коноплю варят в ковшике и пьют потом…вот…Йошка каждый год приезжает за травой, продает где-то…только почему-то в этом году рано приехал, ведь не сезон…не созрела еще…а у Мишки делянка есть, но никто не знает, где. Все пацаны хотят узнать, следят за ним все время, но никто еще не нашел”, - Таська улыбнулась загадочно, - “А я знаю!” – гордо провозгласила она. “Ты-то откуда знаешь?” – польстили мы ей вопросом. “А я конфидент!” – заявила Таська, вызвав у Соньки выпадение челюсти. “Чего-чего?” – переспросила Соня, подивившись продвинутости Таськиного лексикона. “Конфидент – это тот, который все знает, но никому ничего не говорит”, - снисходительно просветила нас Таська.
Мы рассказали Таське о мокнущих в море Йошке с Лизой и обеспокоились, не утонут ли. “А хоть бы Лизка и утонула”, - хмыкнула Таська, но потом вдруг заволновалась: “А Марфа где?”
Марфу Таська отыскала быстро: появилась через минуту и сообщила: “В беседке сидит. Попросила мороженого купить…двадцать порций. Куплю-ка я двадцать две”, – добавила она, подумав.

София: В последний раз мы видели Мышонка, когда вдруг заговорили о телевидении. “А вы кем работаете?” – поинтересовался он спустя чуть ли не месяц нашего пребывания в его дворе. Полинка, расслабившись, проговорилась, что мы работаем на ТВ. Впрочем, на Мышонка это известие никакого впечатления не произвело. “А-а-а”, - протянул он, глядя на торчащую на крыше спутниковую антенну, - “А я телек не смотрю…чо-то недопираю я, чего там говорят…купил вот антенну для Петьки. Он смотрит там Евроспорт разный, чтоб на тотализаторе играть”. “Петя играет на тотализаторе?” – удивилась Полинка. “Ну да, вы не думайте, он в этом деле соображает”, - Мышонок, кажется, истолковал вопрос, как недоверие к умственным способностям брата, - “Он все команды знает, всех игроков…я ему карточки в городе беру, а он заполняет…все на верняк ставит – в полтора раза подъем как с куста”.
А потом Мышонок исчез. Вернувшись с пляжа, мы застали Таську на своем месте, за столиком с весами, только глаза у Таськи блестели мокрым, а губы были искусаны. На наш вежливый вопрос “Кто тебя обидел, Тасечка?”, она закусала губы еще яростней, а потом расплакалась. “Мишку милиция забрала”, - сообщила она, немного успокоившись, - “Я знаю, это Вовка стукнул, сосед…сволочь…ходил как все, а как в ментовку устроился, так такое гамно стал…я думала, они из-за рыбы пришли…они, бывает, цепляются из-за того, что я рыбой торгую…и попрятала все, а они даже на меня не смотрели – сразу во двор и в беседку…а там у Мишки целыми кучками все разложено…трава сушится…зачем он так рано собирал, а?” – спросила она у нас в отчаянии, - “Это он специально подстроил…сволочь…из-за Марфы… они раньше с Мишкой вместе работали…куртками кожаными торговали …а Марфа в Турции работала…стриптизеркой…так Вовка с ней сначала познакомился, а Мишка потом отбил…Марфа ж она очень красивая…вы не смотрите, что она в длинном платье ходит…это она щас беременная и стесняется, что у нее ноги толстые…а так она очень красивая…а Вовка все подстроил…гад”.
Марфы во дворе не было, куда-то внезапно исчезли и Йошка с Лизой. А через пару дней пропал фольксваген. Неизменными были лишь дедушка с Петей, вяжущие сетки, которым, кажется, никто и не сообщил о несчастье. Еще через несколько дней появилась Марфа, о чем-то поговорила с Таськой у калитки, кивнула нам и убежала в дом.
“Три тыщи надо,” – объяснила нам Таська Марфины телодвижения, - “Марфа уже фольксваген продала за семьсот и катер за тыщу…итого тыща семьсот”, профессионально скалькулировала она, - “Мотороллер пока никто не хочет брать, ну за триста, я думаю возьмут?” – с надеждой спросила она, - “Я бы свою сотню отдала, если бы это помогло, но не поможет же…еще целую тыщу надо”, - нашла самооправдание Таська.
И тут Полинка проявила свою обычную интеллигентскую слабость и болезненное человеколюбие. Не знаю, может, на нее как-то повлияло заявление конопатой девчонки о том, что она отдала бы свою последнюю сотню, да только Полина пошла в домик, достала из ящичка деньги и отдала их Марфе. Мы просто зашли в дом, и Полинка сунула деньги Марфе в руку. А Марфа, автоматически взяв деньги, даже и не поняла, что к чему. Смотрела на Полинку тупо и растерянно. “Вы мне даете деньги?” - спросила она, наконец, очнувшись. “Да”, - подтвердила Полинка, - “Вернете, когда сможете, частями, по почте, как хотите”. “Да, мы быстро вернем, вы не думайте,” – быстро заговорила Марфа, - “За месяц вернем…даже быстрее…еще ведь не сезон, мы за сезон заработаем…с Мишкой…надо его срочно вытащить…вы понимаете, срок там небольшой, он говорит, подумаешь, отсижу…но…сезон ведь…как же без мужчины в сезон?” – закончила Марфа с таким отчаянием, будто и не обращалась к двум теткам, для которых не то, что в сезон, но и в другое время года мужчины еще тот дефицит…

Полина: Получив денежку, Марфа повеселела, налила нам вина, и мы выпили, пожелав скорого освобождения Мышонку. Вышли во двор. Марфа вдруг потянулась и выкрикнула что-то радостное, похожее на негритянский клич “Йо!”, судя по всему, ее настигла эйфория по поводу скорого освобождения Мышонка. На этот радостный вопль обернулся даже олигофрен Петя.
“А что ж вы, Марфа, ловите рыбу, квартиры сдаете, фрукты, вон, Таська продает, а три тыщи не наскребли?” – задала Соня прагматичный вопрос, видно, все еще жалея мои денежки. “Катер жалко,” – вздохнула Марфа вместо ответа, - “Новенький почти, в прошлом году купили…а деньги”, - она почему-то перешла на шепот, - “Были деньги…полторы тыщи успели заработать…да только…их Петька в тотализатор отдал”, - Марфа покосилась на как ни в чем ни бывало вяжущего лесочки-крючочки Петю. “Как же так?” – удивилась Соня, - “Кто же такие деньги в тотализатор отдает? Мышонок же говорил, они на небольшие суммы ставят”. “Да так…” – снова вздохнула Марфа, - “Мы тогда бомбы оппились…ну вы знаете…я вообще ничего не соображала…а Мишка взял Петьку и поехал с ним в город…и полторы тыщи поставили”. “Ну, может, еще выиграют”, - постаралась успокоить ее Соня, - “Миша говорил, что Петя разбирается, выигрывает всегда”. “Ни черта он не разбирается”, - снова прошептала Марфа, - “Ну вы не понимаете, что ли? Мишка дает ему небольшие деньги, чтоб ставки делать, а потом…говорит, что выигрывает…ну, любит он его, понимаете? А Петька ставит на что попало, он, по-моему, вообще не соображает, на что он ставит…Петька!” – Марфа вдруг громко позвала Петю, - “Ты на кого деньги в конторе поставил?”
Петя смутился, зыркнул на Марфу, потом снова уставился на корзинку со снастями. “Греция-чемпион”, - сказал он корзинке, - “Один к восьмидесяти”. “Ну вот видите”, - сказала Марфа вполголоса, - “На греков поставил, дурачок…это футбол что ли?” – спросила она почему-то Соню. “Не знаю”, - Соня пожала плечами, - “Я даже не знаю, есть ли в Греции футбол…”
“Сами вы дурочки”, - сказал вдруг Петя, глядя на нас и медленно расплываясь в улыбке, - “В Греции есть футбол…в Греции все есть!”