«Почему от гегемона всегда несет луком и перегаром? Кто такой гегемон? Это человек, который проходит, как хозяин. Неужели он ничего кроме лука не ест? Нет, я понимаю, на сервилад у него, может быть, денег не
хватает и на клюкву в сахаре. Но хотя бы раз в неделю каши гречневой он
может поесть? Или картошки? Я против картошки ничего не имею.
Так ведь нет. Обязательно луком воняет. И перегаром. И курит он «Приму». Вот почему он курит только «Приму»? Даже тот, который работает в
нефтехимической промышленности и получает большие тыщи? Я ведь точно
знаю, что большие. Нет, обязательно «Примой» воняет, а ветер в мою сторону.
Господи, как же тошно-то. У меня может джинсы черные. Люблю черный цвет,
знаете ли, а тут на штаны пепел оседает.
У меня приятель есть, безработный поэт, так вот он «Голуаз» курит. Умудряется. А этот гад смолит «Приму» и все. Зарплату-то пропил, вот «Приму» и посасывает...»
Я поежился. На улице было сущее пекло, но меня слегка знобило. Не желая
более наблюдать небритого мужика в трико с обвислыми коленями, стоящего на
бетонных плитах, имитирующих парадную лестницу перед подъездом, я
перевел взгляд на проезжую часть.
«А это еще что за сволочь на «Мерсе» подкатила? Хлопнул дверкой и к
ларьку. Этот не за «Примой», но тоже гегемон, хотя и новый. Чего это его дура
на меня вылупилась. А понятно: «Хо-хо. Интересный молодой человек,
наркоман, наверное. А что если с наркоманом попробовать? Это так модно
теперь». И призывный взгляд, в котором все ее кобылиные желания
нарисованы. Э - эх, бестолочь. До тебя ли мне.
Хоп, и гарный хлопец ограничил визуальные возможности своей подруги,
подняв тонированное стекло. Так, попытался мобильником прикрыть брюшко.
Не вышло. Хлопнул дверью. Ишь как он. С места в карьер. А вони-то от его
«мерса». Подружка его, поди, губки надула и хлопает в тонированную форточку
пустыми глазками, только острые коленки из под мини-юбки торчат. Хоть и не
видел я, а уверен, что мини. Все они, даже самые кривоногие, носят мини. Это от
отсутствия вкуса или из чувства протеста? Нет, я не против открытых женских
ног, но пусть, хоть одна макси оденет. Сор-р-ригинальничает. Ну, хоть одна, не
так, как все.
А осенью все вырядятся в эти ужасные штаны. Широкие. Матерчатые. Когда
ветер сзади дует, такое ощущение, что на нее каток сзади наехал. На кожаные
куртки у них денег хватает, а на платья - нет. И ведь куртки обязательно
коричневые. Других цветов, что ли нет? Так они плетутся по разным сторонам
проспекта: в одну - дочери гегемона в уродливых штанах и коричневых
куртках, а в другую - гегемон, воняя луком и перегаром.
Правда, та что в «мерсе» сидит, по проспектам не таскается. Сидит за темным
стеклом и мечтает о сладкой жизни. Интересно, в каких красках ей эта жизнь
представляется? Образное у нее мышление, или ассоциативное? Что она видит?
Ну, бассейн шампанского - это понятно. Джакузи, тамагочи, что еще? Говорят
трудно въехать в широту взглядов гения, просечь глубину его мысли. А
думаете, узость мышления и нищету фантазии легко себе представить? Может
она вообще сейчас о бычках в томатном соусе мечтает, может, ее ностальгия
заела?...
Хорошо было битникам прошлого: шестидесятникам, семидесятникам,
восьмидесятникам - они гегемона хорошо понимали. Все, от заскорузлого
представителя подпольной богемы до дворника-стахановца, глушили портвейн. И все поголовно 777-й? Насобирают пустых бутылок и гудят. А сейчас с бомжом поди посоревнуйся в сборе порожней тары. Да и сколько той тары нужно, на один, допустим, косяк? На один маленький косячок? Косячочек? А влепить, за него, могут трешник. Могут? Смело. И поеду я, как Галич или Юз тайгу лобзиком пилить на краю географии. Причем не за убеждения, а всего лишь за альтернативные средства релаксации. Причем они евреи и, по всем законам природы, везде устроится могут. Даже в Израиле, изнуренный взаимовыручкой своих соплеменников и осаждённый арабами еврей жив, здоров, как это не отвратительно, и процветает. А мне даже на родной земле места нет? Почему на средне-русской возвышенности мне нет места, несмотря на то, что я представитель этнического большинства? Хотя какой я представитель? Меня этническое большинство ненавидит хуже всякого еврея. Вчера вот даже лучший друг Сашка обозвал меня гнилой интеллигенцией. И за что? За то, что я на его национально-шовинистическое мракобесие цитатой из Гумилева ответил. Он хоть и русский, а высказался исключительно на татарском диалекте. Книжки читаешь? Мать-перемать! Интеллигенция! Ну, и дальше как положено. А какая у нас интеллигенция может быть? Риторический вопрос. Интеллигенция у нас прослойка? Прослойка. Как дохлая мышь, зажата она жирными пластами чернозема: рабоче-крестьянским классом и новым купечеством. Ну, как же ей после этого не гнить? Только ведь все равно никого она своим тлетворным влиянием не разложит. Под силу ли ей это? Маленькой. Серенькой. Так какой вред от нее? Вот, разве что запах? Ну так, что ж, потерпеть нельзя? Я ведь терплю запах гегемона, а он что не может? Не может, потому, что он соль земли русской, а я её говно.
Господи, где-то я все это уже читал? Или слышал? Или рассказывал кто? Скорее бы Бацилла пришёл.
Вот где он шмаль берёт, спрашивается? Купил поди стакан и барыжит. Да ведь еще «дичкой», поди, бодяжит. Не может он не бодяжить, я например - бодяжил. Треть прожиточного минимума! За коробок посредственной марихуаны! Кто это меряет? Может для меня минимум, это их максимум.
Нет, прав был Берроуз, когда говорил, что для барыги главное заставить наркомана ждать. Стоп, а я разве наркоман? Ну, какой шмаль наркотик если вдуматься? В Голландии вон её легализовали и ничего. И в Дании по-моему тоже. Вообще весь этот сыр-бор марихуановый пошел из-за американских капиталистов-плантаторов. Их жаба душила. Как это мелкие ткацкие фабрики, основным сырьем которых является конопля, существуют? Мешают развивать капроново-нейлоновую монополию! К ногтю их!
А ведь если мозгануть как следует конопля самое, что ни на есть русское народное растение. Исконное. А они, паскуды, за него от трех до пяти. Хорошо алкоголикам. У них похмелье наступает только на утро, а у меня через пару часов. После употребления ста граммов сорокоградусной. Может, конечно, пить надо больше? Так я больше не могу. Кайфа никакого, только голова болит. У меня может быть структура тонкая? Я кроме шмали ничем забыться не могу. Почему гегемону можно забыться, а мне нет? Где же Бацилла?»
Мысль о том, что героинщикам в такие минуты гораздо хуже, на сей раз не помогла.

«Нет, на самом деле я бы и без шмали мог свободно обходиться. И очень
хорошо. Но куда девать ту уйму времени, которая возникнет, если исчезнет
вся эта суета. Хорошо бы на режиссерский поступить. Мастер
говорил у меня интуиция. А хрен ли с ней делать? Знания нужны.
Профессионализм. Учиться серьезно надо, а когда? Времени потеряно - уйма, и
продолжает теряться. Мне двадцать пять лет, а ведь это надо в Москву ехать.
Поступить - проблема. Да и если поступлю, где жить буду, на какие
питаться? Жрать, извините за громкое слово?
На шмаль он денег находит, а на дело у него нет! Логично. Только корабль
травы сколько стоит? ... А в столице – мой прожиточный минимум - на полдня. Как я такие деньги добывать буду?
Отмазки? Понятное дело, отмазки? Лень, слабый характер и только... Все
хватит мечтать.
А хорошо было бы на режиссерский рвануть. Хорошо бы? Манилов, хренов. Че
это я, сам с собой разговариваю? Та-а-ак, паранойя.
Где же Бацилла?
Круто было бы «Вишневый сад» поставить. Только лихо. Не как обычно, не
плаксиво. Весело и звонко. Понятное дело - автора нужно уважать, но я бы
пофантазировал. Чехов, он же наш брат – экспериментатор. Ты говорит, главное, новые формы давай. Не жлоб какой-нибудь, вроде Островского. Антон Палыч понял бы. Прикололся.
Н-да. «Не верю!», как сказала бессмертный Станиславский не менее бессмертному Дункану Маклауду, то есть это… Немировичу-Данченко.
Или извильнуться и загнать идею по спекулятивной цене какому-нибудь
«Парамаунту». Место действия - Дикий Запад. Гражданская война закончилась
победой северян, рабы разбежались, плантацию Раневских продают за долги.
«Утренник, а вишня вся в цвету». Гаев в сером мундире, эдакий отставной
офицер армии генерала Ли: «Круазе в угол, желтого в середину, если бы не
наша нерасторопность, янки бы захлебнулись собственной кровью под
Гетисбергом». Да-а-а, кровожадный какой-то Гаев, получается. Раневская -
южанка-плантаторша, а Фирс - негр. Круто? А-а-американцы схавают. Лопахин,
понятно, янки. Деловой человек - ван момент плиз. Почем триста кубометров
вишневых дров? Продайте - куплю. А Трофимов южанин, но не конфедерат.
Прогрессивный. Р-р-революционер! Его девушка к речке зовет, а он: «Неграм -
свободу! Все дела!» А зачем спрашивается Фирсу свобода, или к примеру Яше?
Что они с ней делать будут? Ну, для начала Трофимова замочат, а потом будут
ходить-бродить, отсвечивать, на меня луком дышать. На меня, на бедного
Епиходова, против которого все армии мира, во главе с непобедимым генералом
Кастором, который машет шашкой, восседая на бледном коне. И по мановению
его волшебного клинка на меня обрушиваются проклятые прогрессивные
северяне, реакционные южане, антисемиты и сионисты, наркобороны и борцы с незаконным оборотом наркотиков, сторожевые собаки, подсевшие на кокаин и прочий мусор.
Кстати, действительно, что-то обрушивается».
Я взъерошил коротко стриженную шевелюру непослушными пальцами. И
вскоре нащупал среди волос небольшой округлый предмет, но не сразу смог его
выцепить и извлечь на свет Божий. Разжал руку, на иссеченной линиями жизни и судьбы ладони, лежала вишневая косточка. Я задрал голову. Сверху убойным
перпендикуляром к моему затылку спускался ряд окон девятиэтажного дома, о
который я беспечно облокотился. Видимо кто-то из жителей верхних этажей кушал ягоды, а косточки, как это водится в наших широтах, сплевывал в форточку.
Мысль о том, что этот предмет ещё несколько секунд назад находился в слюнявой
ротовой полости какого-нибудь гегемона, меня слегка обескуражила. Подняв с
земли кусок плотной бумаги, я завернул в него маленький костяной шарик. Затем тер сверток между ладоней до тех пор, пока косточка не освободилась от обслюнявленной вишневой плоти. Тогда я поднес ее ближе к глазам и рассматривал несколько секунд. В это время мысли перестали толкать друг друга как старушки в трамвае, пасхальным утром. Я видел только кончики пальцев и косточку. Словно небольшая планета она поворачивалась ко мне то одним боком, то другим. Время стало незаметным, прекратилась ежесекундная суетность движений, толкотня идей и мыслей, унялась дрожь, которая била тело с самого утра, исчезла испарина со лба.
Косточка, зажатая между пальцев, стала отчетливой и ясной, а все вокруг расплылось, и утратило всякий смысл. Казалось, я понял, что-то очень важное и жизнь моя с этого момента должна резко измениться.
Вдруг, снова засуетившись, я сунул вишневую косточку в карман, вытер ладонь о штанину и отлепился от стены.
Из-за угла появился Бацилла.