Утро было холодным и ясным.  На земле лежал иней,  лес за полем  горел желтым и оранжевым. Чадивший полночи костер потух, и теперь только едва различимый дымок поднимался над запорошенными пеплом углями.
Алеша поднялся, дрожа всем телом. Под утро он страшно замерз. Непривыкшие к жесткой земле руки и ноги затекли, шея болела. Запахнувшись в шинель, он подполз к костру и стал раздувать остывшие угли, подкладывая к ним соломины.
Позиция просыпалась. Из неглубоких окопчиков вылезали люди. Очумело глядели по сторонам, потягивались, крутили головами, закуривали. Несколько человек уже пошли к реке за водой.
Алеша наконец раздул угли в самой середине костра, и кучка сухой стерни занялась прозрачным огнем. Через пару минут он уже грел ладони над маленьким трескучим костерком.
На завтрак получили по куску отсыревшего ржаного хлеба с крупной серой солью и по кружке бледного чая – без сахара, вкуса и запаха. Угрюмые, невыспавшиеся ополченцы жевали хлеб и прихлебывали чай, изредка переговариваясь между собой. Многих мучило похмелье – привезенная с собой водка была подчистую выпита вчера. Командир - молодой пацан – лейтенант бродил по позиции, пиная сапогами комки подмерзшей за ночь земли.

На вспаханное поле недалеко от Истры их привезли вчера вечером. Двадцать ополченцев, двое строевых солдат, лейтенант. Шесть винтовок, восемь лопат, наполненная патронами каска. Мешок с серыми кирпичами хлеба, несколько пачек чайной трухи. Они должны были «оседлать» проселочную дорогу между двумя деревнями. Как оседлываются дороги, никто из них не знал, поэтому они просто отрыли несколько окопов в стороне от грунтовки, разожгли два костра и сели пить водку. Ночи в октябре холодные, не оглушив себя спиртом уснуть на голой земле было трудно. К тому же, надо было побороть страх – на километры кругом, похоже, не было никаких войск. Не слышен был грохот фронта, не летали самолеты. Только «в багрец и золото одетые леса», скучные поля, затаившиеся, в себя ушедшие серые деревни.

Алеша сидел, привалившись спиной к стенке окопа и в двадцатый раз обшаривал карманы своего кургузого пиджака. Коробок спичек, две пустые гильзы от папирос, сломанная расческа. Несколько мятых купюр. Фотография курносой девушки в черном платье с белым отложным воротником. Студенческий билет на имя Владимира Парфенова. Ну что ж, замечательно. По крайней мере понятно, как его зовут в этом мире. Он уже привык к чужому телу. Прошел первый шок, сумбур в голове. И теперь он без конца прокручивал в голове последние сутки. Пытался найти точку перехода. Ржавую арматурину, о которую споткнулся, как в старом идиотском фильме. Хотел определить последовательность событий, которая выбросила его на стылое подмосковное поле под Истрой в октябре сорок первого года.

...В первые секунды далекий шум моторов показался ему совсем мирным. Слитное гудение разносилось над полями, придавая тихому осеннему дню окончательную гармонию. Потом Алеша сообразил, что звук идет с запада, и что он быстро приближается. Увидел, как забегали ополченцы и попрыгали в свои окопы. И наконец увидел несколько мотоциклов с колясками, вывернувших из-за края дальнего леса.
По окопам прошел шепот: «Немцы, немцы…». Теперь, заметив врагов, люди почему-то  разговаривали вполголоса.
Не доехав до них метров восемьсот, мотоциклы остановились. Солдаты в серых куртках мгновенно рассыпались по полю и залегли, стали почти невидимыми. То один, то другой вскакивал, и, пробежав несколько метров, снова утыкался носом в землю. Вслед им бахали запоздалые и неточные выстрелы, не причиняя немцам никакого вреда.
«Карлики. Карлики идут.» - пришла в голову Алеше полубезумная мысль. Карлики действительно приближались, неторопливо, полукольцом, перекрикиваясь высокими птичьими голосами.
И тут Алеше стало плохо. Затошнило, лоб покрылся потом. Он сполз на дно окопа – трясущиеся колени не держали. Когда дрожь унялась и Алеша смог подняться, он увидел, как два строевых солдата тащат из окопа лейтенанта – один выкручивал руки, другой  махал белой тряпкой и бил лейтенанта по лицу. Ноги у лейтенанта подкашивались, он упирался и даже не кричал, а визжал по – заячьи, захлебываясь когда солдат в очередной раз тыкал ему в нос кулаком. Растерянные ополченцы не стреляли, некоторые стояли в рост в окопах. Немцы тоже поднимали головы, с интересом смотрели на происходящее. Наконец один из них встал и пошел к окопам, успокаивающе вытянув вперед левую руку.
Подойдя к лейтенанту, который стоял на коленях на вспаханной земле, немец сказал пару слов державшим его солдатам. Те отпустили его, и он сел на землю, вытирая слезы грязными ладонями.

Испуганно оглядываясь, ополченцы вылезали из окопов и шли на дорогу строиться. Немцы ломали руками круги колбасы, жевали и негромко разговаривали между собой. Двое солдат и немец так и стояли около сидящего на земле лейтенанта. Все трое курили, а лейтенант, обхватив себя руками, раскачивался как матрешка.
Алеша скрючился на дне окопа, не высовывая головы. В окоп заглянул высокий, худой парень, сказал: «А ты чего сидишь? Вылезай, там наши все уже построились.» Алеша ничего ему не ответил, и парень, махнув рукой, пошел дальше.
Двое солдат резко подняли лейтенанта, повернули его спиной к немцу, растянули его крестом за вытянутые руки. Высунувшийся было из-за бруствера Алеша на мгновение встретился с ним взглядом, и от мысли, что лейтенант сейчас увидит его, закричит, облился холодным потом. Но лейтенант не узнавал, смотрел сквозь Алешу пустыми глазами.
Немец докурил, зачем-то тщательно затоптал окурок и выстрелил в затылок лейтенанту из трофейной «мосинки». Кривясь от капель чужой крови на щеках, солдаты бросили мелко дрожащее тело лейтенанта в окоп, и отряхивая на ходу штаны от пыли, побежали к дороге.
Мотоциклы завелись одновременно, разом окутавшись сизым дымом. Два из них медленно поехали назад за колонной пленных, остальные рванули вперед, оставив над грунтовкой маленькое облачко пыли.
Алеша сдернул штаны и опростался на дно окопа дымящейся струей поноса.

В деревню он пришел уже после обеда. Людей не было видно, даже собаки не брехали и не бросались под ноги. Только пару раз Алеше показалось, что за стеклами слепых окошек мелькнули старушечьи лица. Тишина давила. Алеша поудобнее пристроил за плечом винтовку и мешок с хлебом  и сошел с дороги. Пошел по обочине, прижимаясь к штакетнику.
На самом краю деревни он увидел дом, рядом с которым сушилось белье. Веревка была натянута между двумя старыми березами, около забора желтела куча песка. В песке валялся забытый игрушечный грузовичок.
Вошел во двор, толкнул дверь с облупившейся синей краской. Гремя какими-то тазами, пробрался через темные сени.
- Вам кого? Молодая женщина в синем халате и ватнике испуганно отступила.
Алеша молчал. Он не знал, что отвечать. В голову не лезло ничего, кроме идиотского «Немцы в деревне есть?»
- Вы… Вы не видели здесь красноармейцев? Я отстал от своей части.
- Нет. Какие тут красноармейцы? Вчера два грузовика проехали - а больше никого и не было. Мы тут неделю живой души не видим. Да вы проходите, присаживайтесь.
Алеша прошел в горницу, сразу положил на стол две буханки хлеба.
- Ой, спасибо вам. Картошка – то у нас есть, огурцы соленые, сало. А вот хлеба нет. И автолавка уже месяц как не приезжает. Мы коров разобрали по дворам…
Одним толчком Алеша повалил ее на узкую сетчатую кровать и сам упал сверху. Перехватив руками ее запястья, он пытался целовать ее, а женщина крутила головой и несколько раз больно ударила его лбом по носу. Коленом он пытался раздвинуть ее сжатые ноги, а она брыкалась, стараясь попасть ему по яйцам.
Минуту они боролись молча, и Алеша уже готов был сдаться и выскочить из дома, когда вдруг почувствовал – что-то изменилось. Теперь уже она прижимала его к себе, и ее пальцы пытались расстегнуть тугие пуговицы на его штанах. Он сел на кровати, с грохотом сбросил с ног измазанные глиной ботинки, снял штаны. Женщина уже сидела, накрывшись пестрым стеганым одеялом, и смотрела на него потемневшими глазами.
Оставшись в одной грязной рубашке, Алеша залез под одеяло.
Женщина обхватила ногами его поясницу, и, упершись руками в подушку, Алеша начал протискиваться в нее. Она лежала отвернувшись от Алеши, закрыв глаза, и только когда Алеша делал особенно резкое движение тихо вскрикивала, поднося ко рту сжатый кулак.
Он очень спешил. Наверное, первый раз в жизни ему не хотелось останавливаться, растягивать удовольствие. Даже чуствуя, как она сильно и мягко сжимает его член внутри себя, он двигался еще быстрее. И, вдруг, зарычав, упал на подломившиеся руки, словно из его тела разом вынули все кости.

Тикают часы.
- Вода есть? Пить охота.
- Там в углу ведро. И мне принеси тоже.
Алеша встал, прошлепал босыми ногами по полу и вдруг замер, глядя а окно. Вдоль забора, мимо палисадника цепочкой шли солдаты с черно-белыми нашивками на рукавах серых курток. К их каскам полосами резины были прикреплены пучки пожухлой травы. Как в замедленной съемке, плавно покачивались стволы винтовок.
- Что там?
- Немцы.
Алеша запрыгал по комнате, натягивая штаны, втаптывая ноги в ботинки. Она встала, заколола волосы, накинула на плечи ватник.
- Пойдем.
Вторая дверь из сеней вела в огород. Согнувшись, Алеша пробежал по грядкам с желтой ботвой, перемахнул через завалившийся забор, и только глубоко в лесу остановился, привалился спиной к толстой ели, перевел дыхание. Развязал свой мешок и почувствовал, как краснеют уши и щеки от унижения и стыда. Она успела засунуть обратно две его буханки хлеба.
Это просто – вернуться к дому у двух старых берез и выстрелить столько раз, сколько сможешь. Он даже встал, взял винтовку и сделал несколько шагов обратно. Но потом повернулся и побрел через густой подлесок за красным заходящим солнцем.    


-    Hult! Wohin eilst du? Hör damit auf dein gewehr! In Ruhe...
…Сердце стучит тяжело и редко. Мудак. Мудак. Черт дернул переходить эту лесную дорогу. Поперся не глядя, теперь получай. Ну это надо…
Немец стоял на обочине и ссал рядом со своим мотоциклом, рисуя струей на земле замысловатые узоры. Именно такой, какими их показывали в фильмах. Высокий, крепкий, с красным добродушным лицом, светлыми поросячьими бровями. Серая кепка на затылке, запыленная каска пристегнута к ремню. Красная лычка за ранение на пуговице.  
-    Scheiße!  Ich bin hundemüde... Das schwierig tag... O-o-o... Immer besser...
Наглая сука… Автомат сдвинул на задницу… Пистолет заткнут за левый сапог…
      -    Hör damit auf dein gewehr! Schneller!
Получай.
Звонкий щелчок выстрела, казалось, разнесся на весь лес. Немцу словно врезали невидимым пудовым кулаком в левое плечо. Он упал навзничь и успел только выдохнуть, ударившись всем телом о землю. Из прикушенного языка потекла кровь. Другая лужица крови, темная и матовая от пыли, уже показалась из-под его развороченного пулей плеча. В ней плавали хвоинки и барахтался случайный муравей.

- Ну вот, Галина Ивановна, вы сами все видели и слышали. Молодой врач с аккуратной бородкой постукивал ручкой по полированному столу. – Навязчивый бред, правда, без галлюцинаций. Алексей считает себя неким Владимиром Парфеновым, студентом физического факультета МГУ. Что самое интересное – этот Владимир Парфенов, как выяснилось, вполне реальная фигура. Я тут навел справки… Действительно, был такой студент, в октябре сорок первого года пошел добровольцем на фронт, пропал без вести… Тогда многие пропадали. Теперь мне любопытно, откуда Алексей узнал о судьбе этого человека. Адрес, имена родственников, какие-то бытовые подробности… Найти информацию про него довольно сложно, ее нет в открытом доступе. В общем, вся эта история меня очень заинтересовала.
- И что же теперь делать? Немолодая женщина с исплаканным лицом нервно крутила в руках дешевый сотовый телефон.
- Вы знаете, от применения сильных медикаментозных препаратов пока воздержимся. Начнем с бесед, психотерапевтических методов. Хватит уже закалывать людей, наша психиатрия и так себя здорово дискредетировала. Я все-таки надеюсь, что это алкогольный психоз. Белая горячка в просторечии… Правда, очень необычная. Ремиссия наступает дня через четыре как правило…
- Господи, ну какой из Алеши алкоголик! Двадцать пять лет мальчику, хорошо работает, никаких запоев у него никогда не было… Ну, выпили в тот вечер с ребятами, они один раз месяц собираются. Я спрашивала, там водки – то была одна бутылка.
- Вы знаете, здесь количество иногда не имеет решающего значения. Может быть, пошел какой-то химический процесс в мозгу в тот момент, водка стала только катализатором. Кроме того, я подозреваю так называемый Корсаковский синдром. Человек не ориентируется в месте и времени, не помнит родных, зато рассказывает о событиях, в которых якобы принимал участие… Скажите, среди ваших родственников, родственников мужа такое случалось раньше?
- У родственников мужа – точно нет… У меня по материнской линии – тоже.
- А по отцовской?
- Да вы знаете… Как бы сказать… Я отца своего не знаю. Пропал во время войны. Мать его видела всего один раз. Знаете, как бывало – зашел солдат в деревню… Я даже имени его не знаю.
- Ясно… Врач понимающе наклонил голову. Ну что же, Галина Ивановна… Думаю, что положительная динамика будет дня через четыре – пять. Я советую вам приходить каждый день. Для Алексея это будет очень полезно. До свидания.
Перед тем как уйти, женщина вернулась к палате сына и посмотрела сквозь стеклянное наблюдательное окно. Алеша лежал, отвернувшись к стенке.

…Мотоцикл он утащил в лес и завалил лапником, тело – тоже. Кровь на обочине посыпал песком и землей. Больше глупостей не будет. Эти леса только кажутся густыми, начнут искать – загонят как зайца. Что мы имеем? Автомат и три магазина к нему, винтовку надо бросить. Тяжелая, неудобная. Второй раз так не повезет. Пистолет, нож, отличная зажигалка. Фляжка с коньяком. Жить можно. Главное – дойти до Москвы. То же место, то же время… Может быть, все получится.
Он перетянул шинель немецким ремнем, надел серую кепку, пристроил поудобнее пистолет за голенищем сапога. Хорошие сапоги, как раз его размер. Оглянулся напоследок и шагнул в сырой темный ельник. До ночи надо уйти как можно дальше.