Пианистка Дора приехала в Нью-Йорк двадцать с лишним лет назад из Одессы.
          

          Дору сразу наколола товарка — тоже еврейка и тоже из Одессы. Товарка предложила за две тысячи и три врассрочку устроить Дору на юнион-джоб, государственную работу с восьмичасовым рабочим днем и медицинской страховкой. Две тысячи с небольшим — именно столько денег Дора привезла из Одессы. Дора обмерла от счастья. На остающееся сверх двух тысяч Дора тщательно выбрала и купила себе жилет и ванпийс  для интервью на новую работу.
          

          Товарка привезла Дору в мэрию, взяла две тысячи и посадила Дору ждать у двери “Фор стаф онли” . “Тебя вызовут, жди,” — дала указания товарка и ушла со всеми Дориными накоплениями. Больше Дора товарку не встречала. По “домашнему” телефону товарки Доре ответил юрист Гарри Шнеерзон, что таковая больше хоум-аттендентом  у его лежачей матери не сидит.
          

           Дора стала вкалывать. Неамериканские дипломы и экспириэнсы  в Америке “инвэлид” , но Доре музыкальное образование помогло. Дора три года работала перформером  живого секс-шоу на Сорок Втором Стрите. Если вы спрашивате Дору, нравилась ли ей эта работа, она отвечает, что да, нравилась. Только было немного утомительно делать по девять шоу в день. Через три года Доре стукнуло тридцать, у нее стали раздуваться вены, и ее перевели на пат-тайм . Дору стали выпускать только в начале шоу. В начале шоу выпускают самых непопулярных, ветеранов на излете.
          

          Потом Дора работала официанткой в итальянском дайнере  “Феррара”, потом дишвошером  в русском ресторане “Дворец Ориона”, потом убирала дома от клининг-агентства, потом натирала паркет в качестве сэлф-имплойд . Последний свой отпуск и последний восьмичасовой рабочий день Дора имела в Одессе. Все Дорины работы были без медикейта и медицинской страховки.
          

          Сейчас Дора делает сошиал-джоб  — с 8 утра до 6 вечера по будням убирает грязные простыни из-под лежачих еврейских старух.
          

          Сегодня воскресенье. Она стоит на Оушн Вью Авеню, куда я выруливаю, высадив клиента. С противоположной стороны перекрестка она выглядит юной, стройной, неплохо одетой. Она стоит в хорошей позе — томно прислонившись плечом к двери сабвэя. Стоит девушка и мечтает. На ней прозрачный ванпийс. Солнечные лучи делают остальное.
          Я подруливаю.
          — Вас не подвезти?
          Она подходит. Ее походка со стилем. Многие женщины с хорошим телом, особенно приехавшие из тяжелых стран, движутся как перегруженные грузовики. Она кладет локоть на подоконник двери, просовывает в машину сначала голову, затем плечи.
          — За двадцать пять долларов я сделаю тебе такой блоу-джоб, что твоя задница загрохочет, как вулкан, — говорит она по-английски,  демонстрируя мне пирсинг  на языке.
          — О, люди, насколько же вы выглядите лучше, когда вы одни! — говорю я.
          — Вот? — не понимает она. — Я начинаю с хэнд-джоба , а затем даю блоу. Я номер один в бизнесе.
          — Я говорю, что определяю классных леди безошибочно, — говорю я и протягиваю ей тридцать баксов.
          

          Мы заезжаем в аллею. Ее рот работает, как вакуумный насос. Она действительно номер один в бизнесе скоростного отсоса. Самая опасная часть человека — это рот, — вспоминаю я Хаю уже через тридцать секунд, когда тридцать баксов так быстро кончились.
          — Почему вы говорите сквозь зубы, — перехожу я на русский. — Из-за пирсинга?
          — Я не могу говорить сквозь зубы, хани. У меня нет зубов.
          Она раздвигает губы квадратом. Ее зубы разлагаются. Они покрыты черными пятнами.
          — Помоги мне, свити , выйти из машины, у меня больные ноги. Я дам тебе доллар.
         — Если хотите, я отвезу вас на другое место. Снимать клиентов на одном месте опасно.
          — Вези меня домой, диа.
          — Где ваш дом?
          — На бульваре разрушенных надежд. Вези, хани, на Брайтон.
          

          В 1863 году Америка сделала хитрожопый политический ход. В 1863 году президент Линкольн освободил негров. В 1886 году Америка поставила на острове около Нью-Йорка страхуилу-тетку гигантских размеров, изображающую свободу. Тетка стала символизировать равные шансы всех на успех в Америке, а теткин рост и размер ее зада — величину этих шансов.
          

          Но, освободив негров, Америка не отменила рабства. Новыми неграми Америка сделала иммигрантов. Рабовладельцами стали яппи, “янг профэшионалз”, родившиеся в хороших семьях и получившие образование в нужных колледжах. Особую прослойку составляют черные, которым демонстративно для общественности оказываются аффематив экшнз .
          

          Государство отнимает у иммигрантов две трети зарабатываемых ими денег под лозунгом, который печатает “Нью-Йорк пост” над полосой “Эдьюкейшн ”: “Никто не платит за специальности каменного века!”  Изъятые две трети иммигрантской зарплаты государство выдает яппи.
          

          В иммиграты Америка выбирает молодых и с паршивыми специальностями, чтобы они начали здесь с нуля. Служба иммиграции и натурализации предпочитает врачей-гинекологов, которых никто не подпустит к американским влагалищам, диспетчеров автобусных парков, не говорящих по-английски, и экскурсоводов по пушкинским местам.
          

          Иммигранты копошатся в дерьме до смерти от инфаркта, так и не заработав денег для нормального образования своих детей. В яппи Америка пропускает только третье поколение.
          

          Америка заманивает иммигрантов, обманывая мир через свои медиа. Си-Эн-Эн и “Тайм” поют слаборазвитым, что Америка — экономика номер один. А “Ворнер Бразерс” оплачивают продюсерам командировки киногрупп из Калифорнии в Нью-Йорк, чтобы снимать всегда один и тот же Манхэттэн.

          Иммигранты — неиссякаемый источник рабства. В мире всегда полно стран, находящихся в жопе.