Допесдюхаф до телефонново оппората, Спрутс астановилсо и стал внофь сабирать мысли воедино, прикидывая, каким бы образом праинформировать Жулио о предстоящей хуйне так, штобы злаибучее Лунное КГБ, каторое навирняка держало его номир на праслушке, не нашло аснаваний ввалить ему пролетарских песдюлей до начяла каких-либо ноправлинных действий па искаренению земных касманафтоф. Истествинно и законамерно, што в его састаянии он не мок придумать нихуя путного. Да ему ваапще думать было трудно, ибо неиссякаемые зопасы бливотины упорно прадалжали давить на моск… Да и прецтавления у него не было, как ваапще нужно начять это предприятие. Нужно дахуя бабла, аружыя, взрыфчятки, да много чиво нужно…

   «А где ж это фсйо спиздить-та?» - озадачился таковой мыслью Спрутс, но тут же утешылсо – «Да и хуйсним, Жулио – ниибаца саабразительный и опытный дивирсант,  десять лет ф приступной групирофке – не хуй сабачий, так што, может, чиво и предумает. Дело-то нужное и палезное, беспесды».

     Дражащей канечностью Спрутс нобрал номир сваего каллеги и стал выслушывать протяжные гудки, каторые, аднака ж, ни адна сцука не тарапилась прервать, взяф трубку и сказаф знакомым прапитым голосом «Аллобля… А это хто за мудаг, нах ?..»… Прастаяф так минут пять и паслушаф крамешную тишыну, Спрутс ф глубокой зодумчивости паложыл трубку абратно и решыл уже пойти на родной абблеваный матрац проспатсо и абрести ясность мышления, но тут праизошла адна лично для него сафсем малоприятная паибень…

   Ф дверь кто-то стал неистово стучять, и судя па звукам, ногами.

   Стучяли, видимо, больше для формы, из саабражений предупридительности, ибо замок ф двери атсуцтвовал напрочь, ф силу тово, што папьяни был выбит нахуй адним ис сабутыльникоф Спрутса – то ли Мигой, то ли Крабсом, то ли Жулио, то ли хуйпойми кем, ибо так никто и не взял на сибя вину за преждевреминно разъйобанный замок.

   Фспомниф это апстаятельство, Спрутс праизнес глухим голосом, стараясь саблюдать моксемально вежлевую интанацыю: «Фхадите, бля, прашу вас, ибо дверь хижыны маей фсикда аткрыта, и ниибет».

   Аткрыфшаяся с шумом и грохатом дверь тут же не замедлила прапустить ф памещение двух каратышек ф кожанках и с маузерами, каторые с криком «ЧеКанах! Рукизаголову, сцуко, дакументы на стол, и не двигатсо, нах!» варвались ф памещение и, нацелиф на ахуефшего буржуя агнестрельное аружые, аглядели апстанофку.

   - Вот песдетс, шо за срач, - глубокомыслино зометил адин ис них, пачосывая левое яйтсо.

   - Аганах, - сагласилсо фтарой, савиршая онологичные движения атнаситильно правого яйтса, - вот  же ж скатина йобаная, ищо и работать нихуйя нехочет… Где дакументы, сцуконах!?

   Услышаф слово «дакументы», дражащий Спрутс, стаящий с поднятыми руками ф то время, как в его штанах уже бежала висолая придательская теплая струйка, просачиваясь через носки и создавая на поркете фпалне хорактерную лужу, дражащим же языком смок праизнести лишь: «т-ттаа-а-а-ам… ф ко-орма-а-а-не…».

   Падазрительно касясь на хитроиспуганное ибало Спрутса, падазревая ф том недобитую контру, адин ис каратышек апшарил корманы жертвы и абнаружыл в оных намокшый ф силу обосцаности паспорт с кучей различьных справок. Придусмотрительный буржуй, штоп избежать абвинений в тунеяцтве и распесдяйстве, за каторые по закону полагалась пажызненая сцылка на урановые рудники, што на Остраве Дуракоф, либо рострел, заблаговремино, с помащью сваих камрадоф ис кременальново мира, сгавнякал нескалько паддельных справок. Па адной из них, он был рабочим на кирамическом заводе, па другой – членом прафсаюза глиномесов, па третьей – нахадился в дикретном отпуске ф силу абастрения гимароя, ну и так далее.

   Пака адин ис чекистоф, приставиф к фспатефшему лбу копиталиста маузир, брезгливо фтыкал в иво мокрые дакументы, другой апхадил асабняк буржуя. Издалека Спрутсу слышались вазмущоно-удивльоные васклицания того, типа: «Яхуею, бля, дарагая ридакцыя!... К стенке, нах!... А это чиво, бля!?.... Фарфор, бля?.. золото, бля?….В музей, нах!.... А хуле ж так носрал?... ниибаца гатично!…Свинья йобаная… мало мы вас с Незнайкой в расход пускали, сцуки!...фсе будут схвачины и расхуячины, нах!...». Услышаф про Незнайку, Спрутс смачьно выпустил ф штаны свежый заряд пердячих газоф, аднако же, што его нимало абрадовало, вофсе не обосралсо, што было бы уже слишком…

  Вирнуфшысь с инспекцыи, ахуивающий чекист зоявил сваиму каллеге:

   - Значитсо так, таварищ, йа придлогаю в рамках савеццкой законности рострелять буржуя за храническое постреволюцыонное разъебайство нахуй, асабняк канфисковать ф пользу трудящихся, материальные ценности атправить в музей, ибо нехуй…

   - Ни сагласин нихуя, - паследовал на то атвет, - судя по дакументам, грожданин Спрутс исправилсо и даже, штоп закосить под чессново труженика, пашол работать глиномесом, как ниибаца парядочный каратышка-пралетарий. Так што, нехуй апять же. Мы – гуманисты, и ниибет!

   - Грожданин Спрутс, - абратилсо он на этот раз к задержанному, - волей народа ваше засраное жылье пириходит ф иво сопствинность, а ты, ибучий пидарас, штоп не атвлекатсо от трудового працесса, пирисиляишься в экспириминтальный исправитильно-трудовой калхос «Рассветы Актября» штоп спосопствовать  выращиванию гиганцких ростений психатпропново назначения, на десять лет бес права пириписки. Как асвабадишся, будиш увожаимым членом опщиства, а пака… Пашол, контра злаибучая!

   Надеф на ористованного Спрутса норучники, атважные чекисты патащили иво в мусоровоз, и загрузифшы в оный его тело, пачти что бисчуфствинное и фканец ахуефшее, тронулись ф путь, дабы передать его атвецтвиным таварищам для транспортирофки ф калхос.

   Вот так Спрутс савиршено ниажыдано для сибя лишылся свабоды, и его ахуительные контрревалюцыоные планы времино накрылись злавонной песдой…

   (Продолжение следует)